"Да уж, - мысленно и одобряюще соглашаюсь я. - И с тебя первого надо начинать".
Впереди показался Кишинев. Дорога стала более оживленной, и все чаще нам попадались бронетранспортеры, легкие танкетки, машины связи. В городе у административных зданий стояли солдаты в бронежилетах и касках с автоматами на шее.
- Останови вон у той будочки, указал босс на пост ГАИ.
Сквозь стекло я видел как он здоровался с обитателями будки, тремя полицейскими, потом кому-то звонил. Вернулся минут через пять, как мне показалось, успокоенным и более решительным. Махнул вперед рукой.
- Ко мне домой..
Но приказал остановиться, не доезжая чуть ли не целый квартал. И послал меня одного, велев переодеться в свою военную форму.
"Значит, наша взяла, с радостью подумал я. - Хочет прикрыться моей капитанской формой".
Улицы были ещё малолюдны, горожане только просыпались, и у дома, где жил Петрунеску, совсем пустынно.
В подъезде, как и прежде, бодрствовали двое дежурных, которых я уже встречал, и они пропустили меня без вопросов.
Здесь все было спокойно, словно ничего не произошло, и это меня удивило: почему Токарев оставил без внимания главное гнездо? Или без босса оно не представляет интереса?... Или не до него?.. Молдова, нашпигованная националистами, бандформированиями во главе с некоторыми представителями власти, серьезный дремлющий вулкан...
Альбина, вопреки моему ожиданию, не выглядела сонной и растрепанной она просыпалась обычно не раньше десяти, - встретила меня причесанная, надушенная и успевшая подкраситься. Словно ждала меня. Подставила щеку для поцелуя и обеспокоено спросила:
- А где папа?
- Здесь, в городе. Скоро будет. Я заскочил на минутку, чтобы снова стать капитаном Семиречиным.
- Понятно, - не удивилась она. - Я слышала по радио. Объясни мне, что там, в вашей Москве, происходит? Горбачев действительно болен?
- Он давно болен инфальтильностью. Только поначалу не разглядели. Теперь, по-моему, его песенка спета.
- А наш Снегур?
- Не знаю. Смотря, какую позицию он займет.
- Этот подонок к любому пристроится, лишь бы у власти удержаться.
- Отцу никто не звонил? - поинтересовался я по собственной инициативе.
- Звонили. Просили, как появится, перезвонить.
Я не стал спрашивать кому, чтобы не показаться слишком любопытным, сейчас особенно надо держать ухо востро, развязка близка, но всякое может случиться.
- Софья Михайловна дома? - решил я выяснить одни ли мы в квартире.
- Ей здесь больше нечего делать, - со злостью ответила Альбина. - Ты соскучился по ней? - прищурила она свои большущие цыганские глазища.
- А как же. За тебя переживаю: как ты теперь без мамочки? Хотя она и не родная, но кормила тебя, ухаживала...
- Да пошел ты!.. - вскипела Альбина.
- И вправду, пошел. - Но едва я сделал шаг, как в прихожей раздалась соловьиная трель - кто-то ещё явился.
Альбина чуть ли не отталкивает меня и устремляется к двери. Щелкает замок, и слышу её радостный голос:
- Ты что, с неба свалился?
- Почти, - отвечает знакомый мужской голос. Но чей, никак не могу вспомнить. Слышу объятия, поцелуи. Выхожу в прихожую. Ну, конечно же, Скородумов, собственной персоной.
- Привет, молочный брат, - протягиваю ему руку.
Он шокирован, ревниво смотрит на Альбину, требуя объяснения. Но она молчит, насмешливо покачивая своей красивой ножкой. И сопернику ничего не остается, как ответить на приветствие.
- ... Я думал, вы уже в Москве, - растерянно говорит он.
- Да вот Альбина не отпускает, - подначиваю я его, кивая на общую возлюбленную. - Боится, что ты один не справишься.
- Ах, какая самореклама! - не остается в долгу Альбина. - За него-то я как раз и не боюсь. А вот за тебя... - Она сочувственно усмехается. - Тебе действительно пора в Москву.
- Я ещё задание редакции не выполнил. Никак не могу найти автора одного письма.
- Вы ещё занимаетесь этим? - удивляется Скородумов.
- А как же. Я - человек военный, привык выполнять приказы. Непонятно, как ты оказался здесь, когда объявлено чрезвычайное положение, а у вас в полку, наверное, повышенная боеготовность.
- Меня это уже не касается: я более не летчик ВВС и даже не военнослужащий Вооруженных Сил СССР. Я теперь - военный пилот Молдовы, суверенной свободной страны.
Я даже присвистнул.
- Быстро ты сориентировался. Не поспешил?
- В самый раз. У меня и квартира здесь, и родные.
- И невеста из крепко обеспеченной семьи, - дополнил я.
- И невеста, - соглашается Скородумов. - А хотите, я продам вам секрет, кто написал письмо в редакцию?
- Интересно... И сколько же будет это стоить?
- Сущий пустяк. Ко всему, я избавлю вас от хлопот при выезде из Молдовы.
- Совсем подходяще. Я слушаю.
- Отдайте мне красного "жигуленка".
- Губа не дура. Но дареного не дарят. А это подарок Альбины. Я не хочу терять память о ней. - Смотрю на Альбину. Глаза её сверкают молниями, ноздри раздуваются, как у взнузданной дикой лошади. Скородумов делает вид, что не замечает её гнева, и мне вспоминается беседа с ним, его признание: "Жадность фраера сгубила". Видно, урок не пошел ему впрок. - Ко всему, я узнал, кто написал письмо. Раньше сомневался, а теперь - нет. - И смотрю обличительно ему в глаза.
- Да, я написал, - признается со злостью Скородумов. - Потому что Вайкулевич - сволочь, за чепуху отстранил меня от полетов. Да черт с ним, он свое ещё получит... Так как насчет "жигуленка"?
- Прекрати! - взвизгивает Альбина. - Как базарная торговка!
- Вот видишь, - констатирую я. - Тебе мало, что уступил Альбину? Разве она дешевле стоит? - поворачиваюсь и иду к двери.
В комнате телохранителей быстро переодеваюсь в свою родную форму...
Иона Георгиевич сидел на прежнем месте, вжавшись в угол и опустив на грудь голову. Видно, невеселые думы обуяли его, нежданно, негаданно свалились известия о событиях в Москве, которые перевернут всю его жизнь.
Я открыл дверцу и коротко доложил:
- Все в порядке, Иона Георгиевич.
- Поехали к дому, - приказал он.
Останавливаю машину у самого подъезда. Он и Руссу вылезают.
- В случае чего, просигналишь: два коротких и один длинный, предупреждает Петрунеску. - Мы скоро вернемся.
"Самый подходящий момент смываться, - мелькает сокровенная мысль, когда босс и Руссу скрываются в подъезде. - Прихлопнуть Саракуцу труда не составит... А как с Доничем? Вдруг он ничего не передал нашим?.. Не пора ли самому начинать действовать?"
- О, черт, забыл Альбину предупредить, - говорю вслух и открываю дверцу. - Пойду, звякну ей.
Телефонная будка через дорогу. Иду туда и набираю "аварийный" номер, который дал Донич на самый крайний случай. Сразу же отвечает мужской голос:
- Фирма "Каштан". Вас слушают.
- Говорит Семиречин. Я от шефа. Он, по-моему, собирается в командировку. Какие будут указания.
- Ему никаких. А вам - ждать. - И в трубке раздаются короткие гудки.
Что ж, подождем ещё немного...
Иона Георгиевич и Руссу вернулись минут через пятнадцать. Телохранитель принес большой увесистый чемодан. Я открыл багажник.
- Сходи к Альбине, возьми бутылку "Камю" и чего-нибудь перекусить, обедать теперь нескоро придется, - приказал мне Петрунеску.
Скородумов все ещё был у Альбины.
- Ты вернулся сказать, что передумал? - наконец-то осмелился он меня "тыкнуть" и острить.
- Угадал. Только если ответишь на второй вопрос: кто и за что убил Андрея?
- Это не по моей части, - посерьезнел Скородумов. - Могу поклясться, что я к этому никакого отношения не имею.
- Может, вдова его что-нибудь узнала? - глянул я в глаза Альбине, тут же вспыхнувшие негодованием.
- Убирайся, - прошипела она. - Меньше будешь знать, дольше проживешь.
- Я пришел по поручению отца, он просил дать ему бутылку "Камю" и закуску.
Альбина ушла на кухню, быстро вернулась с полным полиэтиленовым пакетом.
- Я ж предлагала ему.
- При виде твоего нового возлюбленного у него пропал аппетит и память, - позлил я напоследок свою недавнюю любовницу и захлопнул за собой дверь. Но сообщение Альбины, что она предлагала папаше провизию, натолкнуло меня на мысль о преднамеренном удалении меня из машины. Видимо Ионе Георгиевичу надо было дать телохранителям какие-то секретные указания, вероятнее всего касающиеся меня...
- На Центральную и по Котовского, - скомандовал Хозяин, доставая из пакета пузатую бутылку.
Похоже, мы возвращаемся на виллу. Около поста ГАИ снова остановились. Теперь в будке находилось человек пять. Один капитан, в котором я признал того самого, кто допрашивал меня после аварии, вышел к нам и Иона Георгиевич, поздоровавшись с ним за руку, повел в сторону от машины. Что-то внушительно стал ему втолковывать, размашисто жестикулируя. Тот виновато кивал.
"Да, на Петрунеску работает не только школа террористов, - убеждался я. - Медлительность наших органов дала ему возможность многих поднять на ноги, и теперь просто так его не возьмешь"...
