и не предусматривала широкомасштабной завоевательной политики, тем не менее была направлена на усиление афинской гегемонии, что в любом случае не могло не вызывать опасений у Спарты и ее союзников.
Главная, или внутренняя, причина войны крылась также в борьбе двух противоположных систем организации общества — демократии и олигархии (ср.: Thuc., III, 82, 1). К середине V в. до н. э. они перестали быть только формами власти, а превратились в политические течения, способствовавшие созданию двух военно-политических блоков, отличавшихся не только социально-экономическим и политическим развитием, но также образом жизни и образом мыслей [277].
К числу второстепенных, или внешних, причин Фукидид прежде всего относит события в Эпидамне и Потидее, которые привели к конфликту между Коринфом и Афинами и сделали войну неизбежной. Возражая против этого, некоторые исследователи считают, что события в Эпидамне и Потидее имели локальный характер и не могли оказать влияние на международные события в Греции. По их мнению, можно было бы избежать конфликта между Коринфом и Афинами, во-первых, если бы коринфяне поступали благоразумно и не руководствовались в своих действиях иррациональными мотивами; а во-вторых, если бы Перикл не проявлял к потидеянам неумеренную жестокость, предъявив им ультиматум.
В данном случае ученые подменяют объективный анализ событий субъективистским рассуждением типа «что было бы, если бы». Так, в действиях Коринфа они не видят никаких других мотивов, кроме мести традиционному противнику и имперского высокомерия в отношении зарвавшейся в амбициях колонии. Что же касается Афин, то они, как отмечают данные исследователи, не желали подчинения Коринфом Коркиры, так как это привело бы к нарушению равновесия сил между Пелопоннесским и Афинским союзами. Поэтому, поддержав Коркиру, афиняне делали все, чтобы не повредить условиям Тридцатилетнего мира и не вовлечь Спарту в этот конфликт [278].
С этим невозможно согласиться. Несмотря на то что Афины отказались принять Коркиру в союз и заключили с ней лишь эпимахию, все-таки действия афинян имели вполне имперский характер. Во-первых, учитывая традиционную вражду между Коркирой и Коринфом, достаточно было и эпимахии, чтобы иметь Коркиру вместе с ее флотом на стороне Афинской державы. Во-вторых, попытки афинян локализовать этот конфликт и нейтрализовать Спарту были не столь безобидны. Они имели целью внести раскол в Пелопоннесскую лигу и расстроить коринфско-спартанские отношения, а также закрепить на будущее враждебные отношения между Коринфом и Коркирой (Thuc., I, 44, 2). В-третьих, афиняне не хотели упускать из рук Коркиру, имевшую большой флот и удобно расположенную на пути в южную Италию и Сицилию (Thuc., I, 33, 1; 36, 2; 44, 3).
В 443 г. до н. э. афиняне возобновили союзы с Регием и Леонтинами, первоначально заключенные, возможно, в 40-е гг. V в. до н. э. [279] (Thuc., III, 86, 2; 88; IV, 25, 1). К этому же моменту относится и отправка Диотима, бывшего стратегом в битве у Сибботских островов, на помощь Неаполю, среди колонистов которого были и афиняне (Lycophr. Alex, 732—735 со схолиями [= Tim, FGH 566 F 98 (99)]; ср.: Tzetz. Comm. ad. I, 733; Strab., V, 4).
Наконец, в это время афиняне отправили 30 кораблей во главе с Формионом на помощь амфилохам и акарнанам (Thuc., II, 68, 27 sq.). Он поработил амбракиотов (колонистов Коринфа, см.: Thuc., II, 80, 3), захвативших амфилохийский Аргос (Thuc., II, 68, 6). В результате этих действий, как говорит Фукидид, впервые был заключен союз между афинянами и акарнанами (Thuc., II, 68, 8; ср.: Thuc., II, 9, 4). Это, бесспорно, свидетельствует о стремлении афинян расширить свое влияние в западном Средиземноморье и закрепиться на путях к нему. И, конечно же, афиняне осуществляли эту политику с целью получения благоприятных условий для торговли и импорта сицилийского хлеба. Поэтому коринфяне, для которых путь в южную Италию и Сицилию был жизненно необходим, не могли допустить утверждения в Адриатике, в Акарнании и в районах, прилегающих к выходу из Коринфского залива, господствующего положения Коркиры и расширения афинского влияния. Эти географические районы для Коринфа играли не меньшую роль, чем Геллеспонт и Боспор для Афин [280].
События в Потидее еще быстрее приблизили развязку. Как уже отмечалось, с точки зрения Кэгена, конфликт между Коринфом и Афинами мог быть исключен, если бы Перикл действовал более умеренно и не предъявлял ультимативных требований Потидее. Однако для историка гораздо важнее выяснить, почему он действовал таким образом.
Рассматривая в предыдущем параграфе основание афинянами колоний Бреи и Амфиполя, мы пытались показать, что с их помощью они надеялись противостоять македонскому царю Пердикке и держать под контролем города Халкидики. И в данном случае, как следует из источников, Афины стремились утвердить свое господство на фракийском побережье. С этой целью Перикл увеличил форос, вносимый городами Халкидики в казну, причем налог Потидеи и Скионы вырос с 6 до 15 талантов (Hill. Tab. 3. III. 6; ср.: ATL. Vol. Ш. P. 64), афиняне разорвали отношения с Пердиккой и стали поддерживать претендентов на македонский престол — его братьев Филиппа и Дерду (Thuc., I, 57; 59, 2; 61, 3; 62, 2, Diod., XII, 34, 2).
Наконец, афиняне в ультимативной форме потребовали от потидеян, которые хотя и входили в Афинскую архэ, но оставались колонистами Коринфа и поддерживали с ним тесные отношения, срыть стены, выдать заложников, отослать эпидемиургов, которых ежегодно присылали к ним коринфяне (Thuc., I, 56—66; 68, 4; 71, 4; 139, 1; 140, 3; Diod., XII, 34, 2-4; 37, 1; Plut. Per., 29, 6; Aristod., 18; Polyaen., III, 4, 1). Дело усугублялось тем, что Коринф и македонский царь Пердикка стали подстрекать Потидею, халкидян и ботиэев к восстаниям, которые могли вызвать цепную реакцию. Таким образом, действия афинян в этом случае имели вполне целенаправленный имперский характер. Итак, коркирские и потидейские события, называемые Фукидидом поводами к войне, сделали ее неизбежной.
Среди тех факторов, которые способствовали расторжению Тридцатилетнего мира, Фукидид называет жалобы эгинян в Пелопоннесском союзе на афинян, отказавшихся, вопреки условиям мира, предоставить им автономию (Thuc., I, 139, 1; 140, 3; II, 27, 1; ср.: Plut. Per., 8, 7; 29, 5; Arist. Rhet., III, 10, 7, p. 1411 a 15), и мегарян, обвинявших афинян в принятии постановления о недопущении мегарских купцов на афинскую агору и в гавани афинских союзников.
Наиболее острую дискуссию вызвала так называемая Мегарская псефизма. Считая значение Мегарского декрета преувеличенным в античной традиции, ряд современных исследователей не рассматривает его как один из факторов, способствовавших началу Пелопоннесской войны. Они полагают, что декрет явился результатом религиозных противоречий, выразившихся в захвате мегарцами священной земли
