Перед строем солдат тотчас сник. Замерли все, кто находился на площади. Подобная выволочка была слишком хорошо известна в испанской армии - выхватят, кто попался под руку, королевский секретарий подмахнет приговор и вот милок уже в петле болтается. С бунтовщиками в военное время разговор короткий.
Кортес между тем встряхнул бедолагу.
- Держись мужчиной. Выше голову. Значит, говоришь, желаешь выбраться из этого адского места.
Солдат кивнул.
- Как? - продолжал расспрашивать Кортес.
Тот изумленно уставился на капитан-генерала.
- Я спрашиваю, как нам утроить прорыв? Днем? Ночью? В какую сторону двинуться? На Тлакопан или в сторону Истапалапана? Ну, отвечай, чтоб тебя...
Солдат изумленно таращился на капитан-генерала. Такого он не встречал, чтобы благородный кабальеро спрашивал совет у него, простого цыгана, сбежавшего в Новый Свет, спасаясь от королевского суда. И вроде всерьез спрашивает, смотрит прямо в глаза. Солдат повертел головой, помялся, потом глухо сказал:
- Откуда мне знать. Это ваше дело, капитанское...
- Вот именно, - кивнул Кортес. - Тогда зачем глотки драть? Разве в таком шуме что-нибудь решишь.
На площади уже несколько минут стояла выжидающая тишина. Кортес уже совсем вольно обратился к войску.
- Вы, ребята, во всем правы. Кроме одного. Виновного не там ищете. Я выполнил, то что обещал - теперь вы все с золотом. Так?
- Так! - радостно заорали в строю. Цыган, оказавшийся возле главнокомандующего, смекнув, что на этот раз вешать его не будут, решил польстить сеньору.
- Мы ж не о том толкуем, кто виноват, - сказал он. - А о том, как сподручнее уволочь его из этого проклятого места.
- Встань в строй, - приказал Кортес.
Солдат охотно повиновался, тогда главнокомандующий продолжил.
- Вот и я том же. Надо решить, в каком направлении двигаться...
- Не без того. Как же без рассуждения, все надо по уму... - заговорили в строю.
- Раз по уму, то прежде всего надо договориться, чтобы больше такого безобразия, как нынче вечером, не было. Доведет вас бунт до добра? Доведет?..
- Не доведет - это уж как пить дать! Куда уж тут довести... Если каждый сам за себя, никому жертвенного ножа не миновать.
- Вот так-то, - заключил Кортес. - Слушай боевой приказ - завтра будем прорываться на сушу. Всем разойтись, офицерам остаться.
Ночью Кортес дрогнувшим голосом признался Марине, что по собственной воле, он бы никогда не покинул Теночтитлан.
- Полюбилось мне это место, только название ему следует придумать иное... Когда мы накрепко сядем здесь, я назову его Мехико. Это будет великий город, краше нынешнего во сто крат. На месте большой пирамиды построю собор. Самый большой не только в Новой Испании, но и во всех вновь открытых землях. Нарядней его не будет. - Он помолчал, потом, обращаясь к самому себе, спросил. - Уйдем мы отсюда, и кем я стану? Никем! А ведь здесь я стал всем.
Он порывисто вздохнул.
Марина лежала тихо, затаив дыхание.
- Я понимаю, - горестно продолжил Кортес. - Я понимаю, что дальнейшее пребывание здесь гибельно, и ради надежды, пусть даже призрачной, можно многим пожертвовать. Можно сдать город, который уже считал своим, отказаться от сокровищ. От власти... Что в итоге? Немилость короля, неизбежный судебный процесс, который мне без денег никогда не выиграть. Бежать, значит, лишиться всех плодов завоевания. Какой жалкий конец так счастливо начавшемуся предприятию!..
- Крепись, милый, - тихо отозвалась Марина. - Ты всегда выбирал трудные решения. Ты же сам сказал, оставаться здесь значит обречь себя на гибель. Но если мы вырвемся!.. Мы обязательно вырвемся, и в твоих руках вновь появится сила...
Последнее слово она прошептала - видно, боялась вымолвить его вслух.
- Теперь спи, - добавила она. - Тебе надо хорошо отдохнуть.
Глава 13
Вечером, после окончания назначенного часа, Берналь Диас предупредил писца.
- Хосе, завтра можешь не приходить. Рассказ о "ночи печали" я попытаюсь изложить сам. Как получится... Потом мы с тобой перепишем все набело. Вслух вспоминать о той страшной бойне не могу. Прости, сынок. Я сначала сам с собой все перелопачу.
Когда молодой человек ушел, старик до самых сумерек бродил по дому. Был самый разгар влажного сезона. Над городом сутками висели низкие, набухшие дождями облака, в доме было сыро, зябко. Дали занавесила туманная пелена, накрыла вершины вулканов. Солнце перед заходом блеснуло на мгновение и вновь погрузилось в густую сизую пелену. Над землей сгустилась изморось - точь-в-точь как тогда в Теночтитлане... С утра, когда они решились на прорыв, было ясно, день выдался солнечный, прохладный все-таки Мехико лежал высоко в горах. Глядя на ясное небо, каждый из них почувствовал прилив сил. Яростно бросились они на врага, прорвались до самой западной дамбы, заваливая по ходу наступления городские каналы. Мосты над ними ацтеки разрушили загодя - видно, догадались, в какую сторону решили двигаться чужеземцы. Залпами орудий сметали баррикады. Последняя из оставшихся штурмовых башен, толкаемая тласкальцами, с трудом продвигалась по узкой сухопутной части улицы - аркебузиры и арбалетчики уничтожали стрелков, засевших на азотеях. К полудню добрались до городских ворот. Сразу за каменной аркой, встроенной в две невысокие башни, в дамбе открылся широкий, не менее, чем в двадцать шагов, разрыв. Там плескала мелкая озерная волна. Повсюду слева и справа теснились индейские каноэ. Стрелки, находившиеся в них, принялись осыпать передовой отряд конницы градом увесистых камней. Скоро положение испанцев, сгрудившихся вдоль западной дороги, стало невыносимым, только с помощью конных атак им удавалось сдерживать напор индейцев, пытавшихся перерезать колонну.
Наконец Кортес отдал приказ отступать. Добравшись до двоца Ашайякатла, после короткого отдыха в одном из помещений собрался военный совет. На нем было решено прорываться на сушу в ночное время - иного выхода у них не было.
До самого вечера плотники строили разборный мост, для его переноски и охраны было выделено четыреста тласкальских воинов и сто пятьдесят испанцев. Мне было приказано доставить к командующему одного из пленных жрецов. Кортес не пожалел для него времени, старался убедить, что лучшего способа закончить эту бойню, как разойтись с миром, он не знает. В обмен на все золото, которое было собрано во дворце Ашайякатла, дон Эрнандо настаивал на свободном выходе из города. Он давал обязательство, что в последующем испанцы погрузятся на корабли и покинут Мехико.
Тем временем была составлена диспозиция. Она выглядела следующим образом: впереди шел отряд под командованием Гонсало Сандоваля, Луго, Ордаса и Андреса Тапиа, следом обоз с сокровищами, женщины и пленные, который должны были прикрывать всадники под началом самого Кортеса, а также Авилы и Кристобаля Олида, арьергард был поручен Хуану Веласкесу де Леону и Альварадо. Им были переданы солдаты Нарваэса и около тысячи тласкальцев. Его, Берналя Диаса с тридцатью испанцами и тремя сотнями союзников из Тласкалы приставили охранять донну Марину и донну Луизу. Перетаскивать орудия были наряжены двести пятьдесят тласкальцев и полсотни человек прислуги.
Как только Кортесу доложили, что мост готов, он приказал собрать все золото и другие драгоценности в большой царский зал, где присяжные от казны Алонсо Авила и Гонсало Мехия отделили королевскую долю, о чем был составлен акт, который скрепил своей печатью государственный серкретарий Петр Эрнандес. Для переноски сокровищ было выделено восемь раненых лошадей и восемьдесят тласкальцев.
Пятину, состоящую из золотых брусков и листов нагрузили в кожаные сумы, и все равно золота в зале оставалось ещё столько, что там пройти было невозможно.
Кортес приказал собрать всех, свободных от нарядов солдат. Дон Эрнандо распорядился.
- Пусть каждый возьмет, сколько хочет, - потом, после короткой паузы добавил, - только смотрите, не переусердствуйте. Помните: темной ночью ехать налегке - вернее доехать... - больше он ничего не смог выговорить, только рукой махнул и вышел из зала.
Помнится, у Берналя сердце дрогнуло, когда он увидел, как обезумевшие люди стали рассовывать золото по карманам, навешивать на себя золотые цепи, десятками напяливать браслеты. На руки, на ноги... Разумный совет никогда человеку не впрок. Он едва успел схватить за руку молодого Талью, когда тот выбрался из общей кучи.
- Постой, парень. Не спеши. Куда столько набрал, - попытался урезонить он своего боевого товарища.
Тот, сверкнув глазами, вырвал руку и коротко отрезал.
- Поди ты со своими советами! Когда ещё такая возможность представиться. На всю жизнь наберу, - он провел ребром ладони по горлу.
...Эта картина так ясно предстала перед глазами старого Берналя, что сердце сжалось.
Других он уже не пытался удерживать. Свою долю Диас уже давным-давно приметил и отложил - никому в голову не пришло покуситься на эти вещи. Он на всю жизнь запомнил два массивных серебряных нагрудника - каждый фунтов на десять, какие-то, замысловатой работы серьги, ещё висюльки. Талья не удержался от смеха.
