Ознакомительная версия.
Весьма интересно отметить, что аналогичное вертикальное членение мира с использованием весьма похожих символов мы видим и в Новгороде. Выше уже упоминались гусли из этого города XII в. (см. рис. 5). На них мы видим изображения трех животных: льва, птицы и дракона. Если принять во внимание то, что дракон даже еще в большей степени, нежели вепрь или бык, символизировал собой низ и водную стихию, а грифон был образован из объединения образов орла и льва, мы имеем здесь достаточно близкую аналогию гербу мекленбургских герцогов. Связь обоих изображений будет еще более закономерной, если учесть связь гуслей с языческим культом, а мекленбургского герба с культом Радигоста. Однако отечественное искусство хорошо знало и образ самого грифона, который был достаточно широко распространен в средневековой Руси. В нашей стране грифон, с одной стороны, был связан с новой религией, чем объясняется его присутствие в церковном искусстве, как, например, его изображение на вратах Суздальского собора (рис. 46). С другой стороны, грифоны «являются существами, неразрывно связанными с идеями сильной княжеской власти» (Вагнер Г. К. Грифон во владимиро-суздальской фасадной архитектуре // СА, 1962, № 3, с. 84, 88). Конкретизируя последнее утверждение, Г. К. Вагнер приводит тому многочисленные примеры: «Однако несомненно, что изображения грифонов особенно тесно связаны с княжеской средой. На одном из грифонов турьего рога из Чернигова имеется знак, являющийся, возможно, княжеской тамгой. В росписях Киево-Софийского собора грифоны помещены на лестничных фресках и, следовательно, адресованы непосредственно княжеской среде. В середине XII в. то же самое наблюдалось в древнем Галиче, где грифоновые циклы (на керамических плитках) развертывались в интерьерах княжеского дворца или княжеского храма Спаса. Адорирующие грифоны на шлеме князя Ярослава Всеволодовича, помимо того, что они имели апотропеическое значение, служили символом власти или знатности происхождения, как это было на коронах сасанидских царей, на шлеме Александра Македонского и т. д. Такое же значение изображения грифонов имели на великокняжеских одеждах (Владимир, Старая Рязань)» (там же, с. 87). При этом, как отмечает этот же исследователь, некоторые грифоны Дмитриевского собора по своему внешнему виду близки к галичским и чешским произведениям (там же, с. 90). Последнее наблюдение говорит о том, что иконография этого мифического существа складывалась на Руси не только под византийским или болгарским влиянием, но также и при участии западнославянского влияния.
Рис. 46. Изображение грифона на вратах Суздальского собора, 1230-е гг. // Рыбаков Б. А. Язычество древней Руси. М., 1988
Рис. 47. Изображение грифона и кентавра на деревянной резной колонне из Новгорода, XI в. // Арциховский А. В. Археологическое изучение Новгорода // МИА, № 55, 1956, с. 34
Как и в иранской традиции, мы видим связь этих животных с огненной стихией: «На древнерусских хоросах фигурки грифонов по-прежнему связывались с огнем, а через это — с апотропеическими функциями» (там же, с. 87). Не следует думать, что на Руси данное мифическое существо было связано исключительно с княжеской или церковной средой. Археологические находки показывают, что данный образ достаточно глубоко проник и в народную культуру. Так, в Новгороде была найдена деревянная резная колонна с изображением грифона и кентавра, датируемая XI в. (рис. 47) (Арциховский А. В. Археологическое изучение Новгорода // МИА, № 55, 1956, с. 34). При раскопках в том же городе между Холопьей и Косьмодемьянской улицами в слое второй половины XI в. было найдено каменное грузило от рыболовной сети с изображением лучника на одной стороне и грифона на другой. Более того: впоследствии грифон стал одной из эмблем Новгородской республики. Н. Г. Порфиридов по этому поводу отмечает: «Печати с изображениями грифона. Известно несколько экземпляров: при указанной уже Договорной грамоте с Борисом Александровичем (по описанию прежних исследователей, «мифическое животное с лошадиною головою и львиным хвостом»); при Новгородской грамоте в Колывань, первой половины XV в., находящейся в Ревельском архиве; два экземпляра, найденные при раскопках 1939 г. в южной части новгородского Кремля; экземпляр, найденный при раскопках 1940 г. в Кремле же, на месте церкви Бориса и Глеба. Изображения грифонов имеют несущественные отличия. Надпись на всех экземплярах: «печать великаго новагорода». Складывается представление, что именно этот вид государственной новгородской печати XV в. имел наибольшее распространение…» (Порфиридов Н. Г. Древний Новгород. Очерки из истории русской культуры XI–XV вв. М.-Л., 1947, c. 44). Интересно, что на найденной в 1983 г. новгородской печати грифон изображен со звездой (рис. 48). Хотя данное мифическое животное довольно поздно стало одной из эмблем Новгорода, однако это обстоятельство представляет несомненный интерес как в свете тесных западнославянско-новгородских связей, так и в свете отмеченной источниками принадлежности грифона к образам славянского язычества.
Рис. 48. Грифон на новгородской печати // Янин В. Л., Гайдуков П. Г. Актовые печати Древней Руси X–XII вв. Т. III
Поскольку, как было сказано выше, образ грифона был довольно широко распространен в различных культурах Евразии, далеко не во всех случаях мы можем определенно сказать, откуда именно он пришел на Русь — в результате контактов с ираноязычными кочевниками, благодаря византийскому или западнославянскому влиянию. Однако образ грифона на вершине мирового древа имеет гораздо менее широкое распространение и в силу этого представляет для нас больший интерес. Так, в Греции известно изображение двух грифонов у священного дерева на вазе коринфского стиля VII в. до н. э. (Канторович А. Р. Истоки и вариации образов грифона и грифоноподобных существ в раннескифском зверином стиле VII–VI вв. до н. э. // Археологический альманах, 2010, № 21, c. 200–201), в ахеменидском искусстве Ирана грифоны сидят с поднятыми лапами у куста хаомы, причем вверху реет крылатый диск Ахурамазды (Пугаченкова Г. А. Грифон в античном и средневековом искусстве Средней Азии // СА, 1959, № 2, c. 72), однако во всех этих случаях грифоны сидят у дерева, а не на его вершине. Для западнославянской языческой традиции он зафиксирован как переданной Турием мекленбургской генеалогической легендой, так и гербом города Голенова. Один из наиболее ранних примеров подобной композиции в Восточной Европе мы видим в скифской традиции. В ней мы имеем целый ряд наверший, увенчанных головой или целой фигуркой грифона (рис. 49–51). Хоть изображение дерева впервые встречается нам лишь на грушевидном навершии из Толстой Могилы, датируемой первой половиной IV в. до н. э., однако и самые первые известные на сегодняшний день скифские навершия с грифонами из Келермесского кургана конца VII до н. э. символизировали собой, судя по всему, именно образ грифона на дереве. Дело в том, что скифские навершия увенчивали собой ритуальные столбы, а последние, по мнению известного исследователя мифологии этого народа Д. С. Раевского, являлись материальным воплощением мирового дерева, обозначающего собой центр мироздания, или же четырех деревьев, соотнесенных со сторонами света. Хотя сам образ грифона скифами был заимствован извне, однако использование его в качестве навершия было несвойственно как греческой культуре той эпохи, так и культурам Ирана, Закавкавказья и Малой Азии (Канторович А. Р. Истоки и вариации образов грифона и грифоноподобных существ в раннескифском зверином стиле VII–VI вв. до н. э. // Археологический альманах, 2010, № 21, c. 201–202). Очевидно, в этом случае имело применение заимствованного извне образа грифона к собственно скифским мифологическим представлениям. Специально исследовавший вопрос происхождения образа грифона в раннескифском искусстве А. Р. Канторович отмечает: «В частности, в отношении протом орлиноголового грифона на ритуальных бронзовых навершиях (в данном случае под термин «протома» подразумевается изображение головы и шеи, переходящей в переднюю часть туловища — бубенец навершия) можно говорить о наличии определенных элементов скифской стилистики…» (там же, c. 201). Еще более определенно по этому поводу говорит Н. И. Погребова: «Навершия в скифских погребениях, наряду с конским уздечным набором, относятся к наиболее не-греческой части погребального инвентаря, связанной с негреческим погребальным ритуалом» (Погребова Н. И. Грифон в искусстве Северного Причерноморья в эпоху архаики // Краткие сообщения Института истории материальной культуры, вып. 22, 1948, с. 65).
Рис. 49. Скифское грушевидное навершие с головой грифона из Келермесского кургана, конец VII в. до н. э. // Канторович А. Р. Истоки и вариации образов грифона и грифоноподобных существ в раннескифском зверином стиле VII–VI вв. до н. э. // Археологический альманах, 2010, № 21
Ознакомительная версия.
