— Между тем приближались «венгерские события»…
— Репутацию посольства спасла телеграмма Андропова, сообщившего в Москву, что вопрос о развитии обстановки «будет решаться на улице»… У нас ведь принято искать «стрелочника», когда что-то произошло. Конечно, одним из первых кандидатов на эту роль было бы посольство. Но тогда обратили внимание, что Андропов фактически обо всем предупреждал…
— Как водится, предупреждению вовремя не вняли?
— Разумеется. Не буду подробно рассказывать о событиях, уточню лишь, что они начинались с безобидного митинга в знак солидарности с Польшей… Во время польских событий туда летали Хрущев и Микоян, и это, кстати, породило у Микояна не совсем верное восприятие вещей. Он проецировал на венгерские события урегулирование отношений с Гомулкой и того же самого ожидал от Имре Надя. Андропов в тот период фактически подвергся остракизму, многие проблемы обсуждались венгерским руководством уже не с ним, а с Микояном…
— Наверное, Юрий Владимирович все же не сидел сложа руки…
— Конечно. Как только начались демонстрации, Андропов бросал нас, молодых ребят, знающих венгерский язык или хотя бы его понимающих, в толпу, чтобы наблюдать за развитием событий, не полагаясь только на спецслужбы.
— Что делал Андропов для обеспечения безопасности советских граждан?
— Он очень умело мобилизовал коллектив. Мы перешли на казарменное положение — фактически жили в посольстве. 1 ноября эвакуировали семьи… Я наряду с другими организовывал этот конвой. Грузовики были поданы военными, надо было быстро погрузить жен и детей. Я буквально прыгнул в последнюю машину — в каждой кабине были водитель и красноармеец. Но на пересечении улицы Сталина наш грузовик столкнулся с «Победой». Собралась толпа, нас отсекли, караван ушел, мы остались — не арестованные и не свободные. Венгр-водитель «Победы» чуть ли не митинг начал… Я предложил ему довести машину до посольства, и там он получит другую.
Иного выхода не было. Уговорил. Прибегаю к Андропову: нельзя ли отдать нашу машину, разбитую оставим здесь, потом разберемся. Он потребовал всего лишь снять дипломатические номера…
— Любой «здравомыслящий» чиновник сразу бы спросил, кто за машину платить будет… Были ли еще подобные ситуации?
— Когда Микоян прилетал на военный аэродром, Андропову, конечно, надо было его встретить. Поехали он, военный атташе, еще кто-то… Переехав через Дунай, наткнулись на баррикады, толпа начала забрасывать их ЗИЛ или ЗИС камнями. Попытались ехать переулками — попали в тупик. Тогда Андропов с сопровождающими вышел из машины и пошел навстречу толпе. Он буквально пронзил ее, магнетически воздействуя на людей, и она расступилась…
— Известно, что «венгерские события» дорого обошлись Андропову…
— Да, в декабре у него был инфаркт, его отправили в Москву.
— Приходилось ли вам встречаться с Андроповым позднее?
— Нечасто. Когда он возглавлял КГБ, я несколько раз бывал у него в связи со своими новыми назначениями. Когда же он стал Генсеком, мы с ним не виделись ни разу, точнее, я-то его видел. Приезжало руководство Никарагуа, а я заведовал в МИДе отделом Латинской Америки и был на ужине в его честь. На ужине был Юрий Владимирович. Бросилось в глаза, что он резко осунулся, лицо стало сухое, вытянутое, фигура выдавала усталость…
— Сейчас об Андропове говорят много разного, в том числе и на уровне предположений. Мол, готовился в Генсеки изначально…
— Я скажу так: у него нацеленность на работу, на конкретные вещи была колоссальная, что в какой-то мере передавалось и коллективу сотрудников. Но чего у него, к счастью, не было — так это озабоченности своей собственной персоной. Ставить во главу всего свою персону, корыстный интерес, свое продвижение — это у меня с Андроповым не вяжется совершенно. У него была сатанинская преданность работе, делу. Этим многое в его судьбе объяснялось.
* * *
Николай Леонов:
«Мы верили ему, не опасаясь подвоха».
— С Юрием Владимировичем я познакомился в 1963 году, когда он, секретарь ЦК партии, сопровождал Фиделя Кастро в поездке по нашей стране. Поскольку я был личным переводчиком у Фиделя, то переводил и Андропова. Кстати, в самолете он случайно надел мою шляпу и уехал в ней, а я потом долгие годы ходил в шляпе секретаря ЦК. Они были похожи, только у него голова была покрупнее… Шляпу я сохранил как реликвию.
— Каким было ваше первое впечатление об Андропове?
— И первое, и последнее впечатления не сильно отличаются, потому что Андропов — фигура цельная. Он не менялся: я знал его секретарем ЦК, знал долгие годы как председателя КГБ, а потом уже и Генеральным секретарем — он все время был одним и тем же. С ним не происходили типичные для российских бюрократов трансформации, связанные с изменением должности.
— Вы близко познакомились с ним уже как с председателем КГБ?
— Да, в 1973 году, когда меня назначали начальником Информационно-аналитического управления, я узнал Андропова поближе. Поскольку эта должность в системе разведки достаточно заметная и важная, Юрий Владимирович решил лично поговорить со мной…
— Насколько тесными были тогда ваши рабочие контакты?
— Постоянно поддерживался контакт по телефону, были и личные встречи для обсуждения кардинальных проблем. Кстати, между председателем и начальником управления был прямой телефон, без набора номера.
— Чаще такой связью пользуется вышестоящий начальник…
— Этим телефоном попусту мы не пользовались, но если возникала необходимость, попадало информационное сообщение сверхсрочного характера, он давал мне такое право: поднять трубку и изложить суть. Иногда говорил: если вы придете к результату по такому-то вопросу, не стесняйтесь, звоните.
— Многие отмечают особый стиль работы Андропова…
— Он был на редкость организованным человеком. Не терпел пустозвонства, всегда внимательно слушал, что говорят люди. Когда же товарищи начинали произносить общие фразы, он прерывал такие выступления. Формула была одна: есть что-то сказать — говорите, нет — помолчите и послушайте других. Мы отлично знали: если идешь на доклад к Юрию Владимировичу, говори точно и конкретно. И обязательно изложи свою точку зрения. Его характерной особенностью была абсолютная демократичность в суждениях.
— Нечасто приходится слышать о демократизме руководителей КГБ…
— Мы действительно жили свободно, несмотря на то что время называют тоталитарным… Андропов говорил: если вы будете поддакивать, то вы мне не нужны, у меня и так есть свое мнение; вы мне нужны с вашими профессиональными знаниями, не бойтесь высказывать их по полной форме. Это была парадигма, которая радовала и окрыляла. Порой мы высказывали суждения, резко расходившиеся с теми, что бытовали на Старой площади и в Кремле…
— А именно?
— В 1981 году, когда ситуация в Польше приобрела опасный характер, он пригласил большую группу из разведки, чтобы, как мы говорили, «погонять мысли»… Предложили докладывать мне — я сказал, что социализм в Польше обречен. Юрий Владимирович задумался: «А почему поляки бунтуют?» Началом забастовочных движений, как известно, было подорожание мяса. Он спросил, какое же там потребление мяса? Порядка 50 кг на душу населения. Он задумчиво говорит: «Так у нас 38, и мы не бунтуем. Почему?» Отвечаю, что мера терпения русского народа значительно выше… Разговор получился жестким, и я думал, что он кончится «оргвыводами»… Андропов же сказал так: «У нас сегодня не будет ни победителей, ни побежденных. Продолжайте следить за ситуацией».
— Разведке положено прогнозировать развитие ситуации за рубежом. Можно ли было вам столь же свободно говорить об обстановке в нашей стране?
— Году в 80-м, когда Брежнев уже не мог произнести пары слов без бумажки, я, набравшись смелости, спросил: «Американцы считают, что чем дольше Брежнев будет во главе государства, тем лучше для США. Неужели нельзя поставить вопрос о смене руководства?» Андропов призадумался, потом сказал: «Вы меня с партией не ссорьте!». И на этом дискуссия прекратилась.
— Действительно, в другом месте вполне могли последовать «оргвыводы»…
— Да, но Андропов сам был человеком открытым и откровенным — мы верили ему, не опасаясь подвоха… Кстати, когда я впервые увидел его в Ясеневе, то был поражен: он сидел в свитере, заштопанном на локтях, причем довольно-таки грубой штопкой. Всю жизнь, сколько я его видел, он был очень простым… Между прочим, он единственный из членов Политбюро сдавал получаемые подарки в Гохран, никогда ничего себе не оставляя.
