Но трофейщики охотятся за оружием, наградами, предметами быта. У каждого щуп из русского четырехгранного штыка и лопата. В залитые водой глубокие воронки и остатки блиндажей забрасывается «кошка» из крестьянских загнутых вил. Блиндажи с обрушившимися накатами в принципе нужно раскапывать. Для трофейщиков там осталось немало интересного. Кстати, там на глубине, без доступа воздуха, все сохраняется намного лучше, чем на поверхности. Откапываются документы, газеты, ремни, куски мундиров, обувь. Немецкие штык-ножи в ножнах с шариком на конце ценятся особо. Найденное оружие прочищается, разрабатываются затворы, высушивается и смазывается. На следующий день оно способно стрелять. Патронов под ногами валяется очень много. Есть даже нераспечатанные цинки. Пуля из такого «ствола» летит неприцельно и недалеко, но винтовки и пулеметы все-таки стреляют. Автоматов под Ленинградом зимой 1941 года не было ни у русских, ни у немцев.
Трофейщики рьяно ищут именно немцев. Распарывают найденные короткие сапоги — в них очень часто находят драгоценности, золото. Ищут кресты, медали, знаки отличия, немецкие офицерские и солдатские личные жетоны. Их продают на рынках в больших городах.
Занимаются трофейным ремеслом жители окрестных мест, выросшие среди остатков войны. Многие покалечены. У одних нет пальцев на руке, у других посечено лицо, нет глаза. К костям, наводящим на обычного человека страх, они привычны. Отлично разбираются в марках оружия, в предметах амуниции, неплохо знают историю Великой Отечественной войны. Почти у каждого есть пистолет — либо ТТ, либо парабеллум. В тайниках хранятся немецкие карабины.
Чаще всего местные занимаются этим от безысходности, от безденежья. Но часто приезжают «бригады» из больших городов. Что не найдут сами — купят у местных. Остальное всплывает в частных коллекциях. Ходят слухи о найденном немецком знамени, о кожаном чемодане с полной парадной формой оберста. Но это если и есть — то редкость.
Конечно, в любом нормальном государстве этот лес быстро бы привели в порядок, кости захоронили, оружие собрали, снаряды и мины подорвали бы профессионалы. Мы уже более полувека не можем сделать этого. Ни военным, ни милиции, ни властям заниматься этой работой не хочется. Значит, заниматься этим будут полуофициальные немногочисленные отряды поисковиков и намного более многочисленные группы черных следопытов. Лесов под Тихвиным им хватит еще лет на десять.
В настоящее время власти Германии стали выделять средства на перезахоронение немецких солдат, погибших в России, и поиски именно немцев стали приоритетными для трофейшиков.
Войны любого времени оставляют после себя не только множество кладов, но и легенд и мифов вокруг них. Одним из таких распространенных мифов является известная «московская добыча» Наполеона, широко описанные поиски которой заняли немало лет и внимания…
На рассвете 19 октября 1812 года полусожженная и разграбленная Москва наполнилась стуком копыт и громыханием колес — Великая армия покидала город. После 35 дней пребывания в городе, оставив в госпиталях несколько тысяч нетранспортабельных раненых и больных, наполеоновские войска начали свое убыстрявшееся с каждым днем бегство из России. Мимо Калужской заставы между двумя гранеными колоннами, увенчанными двуглавыми орлами, на Калужскую же дорогу вытягивались колонна за колонной — более 14 тысяч конницы всех родов оружия, 90 тысяч пеших, обозы, артиллерийские парки, 12 тысяч нестроевых маркитантов со своими колясками навсегда уходили из Москвы. Сам император, окруженный полками старой гвардии, покинул столицу России лишь около полудня.
В Московском Новоспасском мужском монастыре еще и сегодня можно видеть древние гробницы ближайших родственников первых русских царей с пробитыми в белокаменных крышках неровными дырами. Сокровища в гробницах искали французы. Александр I не ответил Наполеону ни на одно из трех его мирных предложений — ив отместку Наполеон велел саперам взорвать Кремль. С Кремлем справиться саперам не удалось — в руинах оказались лишь некоторые участки стены, две башни, здание Арсенала, Филаретовская и Успенская звонницы. Но кремлевские соборы, монастыри, множество богатейших домов были ограблены подчистую.
«Мы тащили за собой все, что избегло пожара. Самые элегантные и роскошные кареты ехали вперемешку с фургонами, дрожками и телегами с провиантом. Эти экипажи, шедшие в несколько рядов по широким русским дорогам, имели вид громадного каравана. Взобравшись на верхушку холма, я долго смотрел на это зрелище, которое напоминало мне войны азиатских завоевателей. Вся равнина была покрыта этими огромными багажами, а московские колокольни на горизонте были фоном, который довершал эту картину» — эти строки из дневника неизвестного французского офицера были опубликованы в России лишь недавно.
Впрочем, сам Наполеон не считал свое отступление бегством. В приказе войскам говорится о марше в Смоленск, где будто бы были подготовлены зимние запасы для армии. «По-прежнему желая атаковать Кутузова, он двинулся дальше ускоренным темпом, собираясь в результате ожидаемой им победы отбросить Кутузова за Калугу и решив разрушить оружейный завод в Туле…», — писал маркиз де Коленкур в своих мемуарах о походе в Россию. Однако армия была иного мнения и хорошо осознавала, что в Москву им более не вернуться. Поэтому и у солдат в ранцах, и у офицеров в повозках были спрятаны все ценности, которые им удалось найти в Москве.
Но уже через два дня на обочинах дороги стали оставаться брошенные зарядные ящики и обозные телеги. «Лошадей пало много», — замечает де Коленкур 21 октября. Еще через три дня под Малоярославцем, выехав перед рассветом на утреннюю рекогносцировку, сам Наполеон едва не попал в плен казакам. Если бы казаки знали, с кем столкнулся их разъезд на дороге… «Не подлежит сомнению, что император был бы убит или взят в плен», — де Коленкур, бывший в той стычке рядом с Наполеоном, знал, что писал. Именно после этой рассветной схватки император издал приказ о подготовке армии к долгому и быстрому маршу. Часть обозов было велено бросить.
Судьба Великой армии была предрешена.
Однако надежды еще оставались. «Всем казалось, что Смоленск означает конец лишений», — продолжает маркиз де Коленкур. От Можайска до Смоленска 300 километров, французы преодолели этот путь за две недели. Обочины Смоленской дороги превратились в одно большое кладбище с безымянными могилами. «2-го мы были в Семлеве, 3-го — в Славкове, где мы увидели первый снег», — записки де Коленкура отличаются необыкновенной точностью. «9 ноября около полудня мы вновь увидели Смоленск». Часть войск вместе со старой гвардией и императорским конвоем вошла в город, остальные расположились в окрестных селениях. Войска собирались долго, подтягивались отставшие. Армию надо было реорганизовать. «Я сжег много экипажей и повозок», — говорит де Коленкур.
Филипп-Поль граф де Сегюр — генерал и писатель, находившийся в свите Наполеона в чине адъютанта, в 1824 году издал свои мемуары, в которых позднейшие исследователи выделили одну только фразу: «От Гжатска до Михайловской деревни между Дорого-бужем и Смоленском в императорской колонне не случилось ничего замечательного, если не считать того, что пришлось бросить в Семлевское озеро вывезенную из Москвы добычу: здесь были потоплены пушки, старинное оружие, украшения Кремля и крест с Ивана Великого. Трофеи, слава, все блага, ради которых мы все жертвовали всем, стали нам в тягость, теперь дело не в том, каким образом украсить свою жизнь, а в том, как спасти ее. При этом великом крушении армия, подобно большому судну, разбитому страшной бурей, не колеблясь, выбрасывала в это море льда и снега все, что могло затруднить и задержать ее движение!»
Остатки разбитой армии покинули Россию, но уже через пять лет бывшие офицеры ее стали проситься обратно — за своими ценностями, брошенными, закопанными, утопленными где-то на пути своего отступления. Кому-то и в самом деле разрешали приехать, но, как правило, память наполеоновских служак удерживала лишь ужасы бегства — голод, холод, казаков, и никаких сокровищ из России им вывезти не удалось.
Однако фраза графа де Сегюра, едва только мемуары прочли в Москве, подвигла на поиски «московской добычи» и многих соотечественников. Смоленский генерал-губернатор Н. И. Хмельницкий первым послал людей обследовать озеро Семлевское, известное также и под именем Стоячее. Сокровищ обнаружить не удалось. Но поиски не прекратились. Несколько лет искала пушки приехавшая из Петербурга команда предприимчивых людей — но тоже безрезультатно.
Еще раз берега Семлевского озера увидели кладоискателей в канун подготовки к столетию Бородинской битвы, когда по всей России собирали все, что имело отношение к французскому вторжению в Россию. В Смоленской губернии было собрано немало добра, оставшегося после французов, — ружья, повозки, нашлись даже мундиры, но Семлевское озеро хранило свою тайну.
