Я. Агранов, будучи ответственным за подготовку процесса правых эсеров в 1922 г., установил Я. Дворжеца, изучил его через негласные возможности и, в итоге, склонил к выступлению на процессе в качестве одного из основных свидетелей со стороны обвинения[696].
Вот почему заместителю начальника Секретного отдела ГПУ и была поручена главная роль в раскрытии возможных замыслов и конкретных действий троцкистов по обезвреживанию противников председателя РВСР из числа членов Политбюро. Именно сценарий «дворцового переворота» казался сталинской группе наиболее реальным, чтобы обвинить Л. Троцкого в стремлении к единоличной власти в партии и применении для этого заговорщических методов с использованием военных.
Военный переворот в пользу Л. Троцкого не был простой фантазией И. Сталина, Г. Зиновьева, Л. Каменева и поддерживавших их партийных функционеров. Об этом говорили многие. Вот, например, что писал позднее осведомленный свидетель происходящего Г. Беседовский: «Москва переживала критические минуты. В течение двух недель мы все ждали переворота. Троцкий мог, как Пилсудский, буквально в несколько минут овладеть властью. Письмо Антонова-Овсеенко в Политбюро с предупреждением, что если тронут Троцкого, то вся Красная армия встанет на защиту „советского Карно“, напрягло нервы сталинцев до крайности. С минуты на минуту могла совершиться катастрофа»[697].
Начальник 1-й Московской пехотной школы, ярый сторонник Л. Троцкого В. Путна, к примеру, убедил почти всех коммунистов из числа комсостава и красноармейцев поддержать Л. Троцкого и голосовать за платформу своего кумира[698]. Мы уже упоминали о протроцкистских настроениях в Военной академии и других учебных заведениях РККА в Москве. Это была внушительная сила, способная поддержать и развить возможные действия курсантов школы имени ВЦИК Именно в последние месяцы 1923 г. Л. Троцкий, ссылаясь на просьбу Исполкома Коминтерна, собрал группу доверенных военных (С. Белинский, В. Путна и др.) для выработки инструкции по ведению уличных боев в условиях вооруженного восстания. Но ведь применить ее можно было не только в Германии и других революционизируемых странах, но и в Москве, и чекисты не имели права сбрасывать этого со счетов. Короче говоря, складывалась обстановка, когда так же, как войска Петроградского гарнизона в феврале 1917 г., воинские части Московского гарнизона в 1923–1924 гг. могли сыграть решающую роль в смене правящего режима. Однако Л. Троцкий в итоге смалодушничал. Он не только не отдал решительный приказ, но даже не отреагировал на письмо В. Антонова-Овсеенко с просьбой защитить Я. Дворжеца, предотвратить допускавшуюся оппозиционерами реакцию на вынужденные показания последнего в ГПУ[699].
Тем временем чекисты прилагали все силы для документального подтверждения факта подготовки военного переворота. На следствии Я. Дворжец так и не смог убедительно доказать, зачем было перегруженному работой ответственному сотруднику Политического управления РВСР часть служебного и практически все личное время посвящать партийной организации, пусть и важной, но всего лишь одной из московских военных школ. Более того, следователи твердо знали о приглашении Я. Дворжецом для обработки в троцкистском духе отдельных членов партийного бюро и рядовых коммунистов-курсантов к себе на квартиру. Используя информацию своих осведомителей среди военнослужащих школы имени ВЦИК, особисты установили всех участников «собеседований» с Я. Дворжецом, и они (по просьбе чекистов) написали соответствующие объяснения.
Аналитическая записка, составленная на основе указанных объяснений и оперативных данных Особого отдела ОГПУ, позволяет реконструировать деятельность Я. Дворжеца. Оказывается, он еще в июне-июле 1923 г. начал без всякого на то мандата устанавливать связь с кремлевскими военными организациями. Во время партийной дискуссии он в беседах с курсантами и командирами подчеркивал свою близость к Л. Троцкому, сообщал, что действует по его личному указанию. К концу года он все внимание сосредоточил на красноармейской массе, особенно на образцовой учебной артиллерийской батарее, пользуясь тем, что сам служил ранее в артиллерии. Три раза в неделю по 3–4 часа он вел соответствующую работу с красноармейцами, неоднократно выступал защитником интересов рядовых бойцов перед их командирами, словом, завоевывал к себе полное доверие. Курсант Бобровицкий высказал предположение, что Я. Дворжец готовил собеседников для какого-то дела, начав с переизбрания партийного бюро и введения в него сторонников оппозиции. Другой свидетель сообщил, что слышал разговор Я. Дворжеца с одним из членов партии о каком-то «путче»[700].
Протоколов допросов подследственного нам обнаружить не удалось. Однако линию, которую вели Я. Агранов и Г. Ягода, можно проследить по другому уголовному делу на Я. Дворжеца, заведенному позднее, в 1935 г. На одной из очных ставок с коллегой по работе Р. Чекмаревой он заявил следующее: «Мне… предлагалось рассказать правду о том, что наша работа в Кремлевских воинских частях преследовала задачу вооруженного восстания. Так как это ни в какой мере не соответствовало действительности, то я и заявил, что этого не было…»[701]
Таким образом, мы можем констатировать, что ни партийным следователям, ни чекистам не удалось добиться от Я. Дворжеца нужных показаний о подготовке Л. Троцким и его приближенными «дворцового переворота». В ОГПУ не поступало указаний применять к подследственному жестких мер при допросах. Очевидно, «триумвират» в лице И. Сталина, Г. Зиновьева и Л. Каменева устроил в тот момент сам факт расследования по информации о намечаемом троцкистами перевороте. Сведения о следствии стали достоянием более широкого круга партийных функционеров и могли послужить предостерегающим фактором для явных и тайных сторонников председателя РВСР Л. Троцкого.
Однако следить за политической лояльностью войск и в особенности командно-политических кадров предстояло более внимательно, что, в свою очередь, требовало значительно активизировать деятельность особых отделов.
Уже осенью 1924 г. руководство ОГПУ наметило для этого ряд практических мер, которые предполагалось закрепить на Втором Всесоюзном съезде особых отделов. Примечательно, что особисты не собирались в Москве с декабря 1919 г.[702].
Инициатива организации столь важного мероприятия была поддержана в ЦК ВКП(б) и военным ведомством в лице заместителя наркома и председателя РВСР М. Фрунзе. По его поручению с докладом на съезде выступил член РВСР И. Уншлихт, всего лишь полтора года назад покинувший пост заместителя председателя ГПУ[703].
Основным докладчиком на съезде был заместитель начальника ОО ОГПУ Р. Пиляр. В начале своего выступления он дал подробный обзор деятельности особистов за прошедший с окончания Гражданской войны период. Судя по его оценкам, введение новой экономической политики не только положительно сказалось на ситуации в народном хозяйстве, но и существенным образом повлияло на морально-политическое состояние войск. Поэтому открытых антисоветских проявлений не было. Основные причины проявления недовольства властью со стороны красноармейцев постепенно теряли свою остроту[704].
По итогам двух лет Особый отдел Украинского военного округа, к примеру, докладывал в Центр, что обслуживаемые воинские части снабжались в 1924 г. вещевым довольствием на 100 %, поступали в полном объеме доброкачественные продукты питания, ремонтировался казарменный фонд[705].
Условия прохождения службы улучшились и в других военных округах, о чем свидетельствовали сводки государственной информации. «В общем и целом, — констатировал Р. Пиляр, — они (красноармейцы — A. З.) тоже были довольны советской властью и готовы были по-прежнему постоять за нее»[706].
Вместе с тем, докладчик не преминул напомнить, что уровень работы особых отделов не соответствовал потребностям реальной практики. По выражению Р. Пиляра, сработал эффект маятника: от доминирования особых отделов во всех сферах чекистской деятельности во время Гражданской войны — к упадку активности в 1922–1924 гг. И только «затишье в лагере контрреволюции» позволило особым отделам не иметь серьезных провалов.
Однако обстановка начала меняться во второй половине 1924 г. По мнению Р. Пиляра, хорошо владевшего ситуацией (поскольку он одновременно являлся еще и заместителем начальника Контрразведывательного отдела), все элементы, недовольные диктатурой пролетариата, стали поднимать голову. Они не дождались «НЭПа политического» как логического следствия реализуемой экономической политики.
