Я считал, что все, что мне до сих пор удалось прочесть в древних рисованных книгах, должно здорово помочь пониманию пока неясной символики других памятников Мексики. Поэтому я не мог воспротивиться искушению приступить к толкованию одной из известнейших ацтекских каменных скульптур того времени (см. фото 10): Матери Богов и Людей, – Госпожи Звезд и Луны – богини
одетой в юбочку из змей… Она производит на нынешнего зрителя тяжелое впечатление. Я убедился в этом, наблюдая в Национальном музее в Мехико, с каким изумлением, беспокойством, неприязнью и даже отвращением взирают на эту скульптуру пришельцы из разных стран мира, как они пытаются понять, зачем и почему столь нравственно прекрасное – мать и богиня – представлено скопищем конвульсивно извивающихся змей, клыков, когтей, черепов; как спустя несколько мгновений, неприятно пораженные, они бредут дальше.
Да, это изображение и невозможно понять, если не проникнуться мировоззрениями древних мексиканцев, их видением явлений жизни. Более того, даже и это проникновение, как мне показалось, все равно не дает полного понимания этого произведения до тех пор, пока ты остаешься в кругу мистических представлений науатль, в сфере его философии и поэзии, доктрины военной, космической жертвы и прочего. Потому-то в отличном толковании скульптуры Хустино Фернандеса, обширном, глубоком, заслуживающем доверия, недостает тем не менее последнего слова. Я считал, что у меня есть основания так говорить после всех, какие только я сумел обнаружить, указаний на биологическое значение змееобразных богов с их ленточным, полосчатым, информационным содержанием.
Недоразумением, казалось мне, были попытки видеть в этой фигуре, много веков назад созданной из огромного камня неведомым творческим гением, женское тело. Правда, ее общий вид был антропоморфным, но такою ее создали лишь для того, чтобы дать понять: здесь отражены те явления, крайним и наиболее сложным следствием которых является человек. Поэтому ошибались те, кто утверждал, что Коатлике якобы лишены головы, а вместо нее на плечах у богини две змеи, при этом обосновывали свою точку зрения ссылками на сообщения мифов и древний ритуал декапитации – обезглавливании. Ничего подобного! У этой Коатлике никогда не было головы, так же, как никогда не было шеи, рук, ног, груди и живота. Она собрание знаков, которые можно было сочетать и по-иному. Ее единственной, истинной головой, о которой имело смысл говорить, были две змеиные пасти, которые благодаря тонкому искусству скульптора можно было принять за одну огромную морду, если смотреть на нее как на анфас, или две морды. Столкнувшиеся носами и пастями, – профиль.
Эти две змеи, явленные из Омейокана, Мест Двойственности, являются его генетической мудростью, записанной в их телах, а благодаря удвоению – способом передачи этой информации будущим поколениям. Ничто более, а только бивалентная хромосома с ее памятью, уходящей к истокам жизни, не заслуживает того, чтобы покоиться на том месте, где у людей голова.
Почти всю поверхность скульптуры покрывают знаки драгоценных камней – клеток, содержание которых и есть Омей-окан, живая субстанция в ее простейшей форме, принимающей потом вид растений, животных, людей. "Материнскую" по отношению к этим формам роль змей и драгоценных камней демонстрирует пектораль (драгоценный нагрудник) в виде женской груди. Ее обрамляют два сердца и четыре ладони: ведь в Омейокане происходит удвоение тела ради сотворения другого. Ладони расположены так, что как бы одна является отражением другой, и это дает понять, что НОВОЕ ТЕЛО возникает по образцу СТАРОГО, что ЖИЗНЬ порождает такую же ЖИЗНЬ, что для ее непрерывности великое значение имеет ОБРАЗЕЦ. О том же говорят раздвоенные ленты или палочки хромосом по бокам скульптуры. Над ними – две ягуарьи лапы. Ягуар был для древних мексиканцев тем творением на Земле, которое воплощало собой все существующие и ведущие борьбу за существование организмы. В нем были Омейокан и драгоценные камни.
Череп с пустыми глазницами в самом центре скульптуры привносит в нее тему Миктлана – той сферы, которая поставляет неживую материю для развития живых организмов, отбирает у них жизнь, чтобы материю их тел снова включить в кругооборот жизни, из которого выходит и в который неизбежно возвращается любая, даже предельно сложная, наделенная сознанием, органическая структура.
Из-под этого черепа свисают два связанных между собой змея: в Миктлане они благодаря своей способности образовывать копии передают информацию о том, что происходит с мертвой материей, прежде чем она станет живой.
Ниже – уже клубок змей вместо богининой "юбки". Их так много потому, что на Земле их несметное множество: они живут в каждом существе, от одноклеточного до самого сложного, в каждой из неисчислимых клеток, и они вечно Необходимое, скрытое от глаз, вечно копошащееся, пребывающее в неустанном повседневном труде племя, без которого невозможна жизнь.
Коатлике стоит, крепко упираясь орлиными когтями в землю, ибо составляющие процессы и образования есть не что иное, как результат достигающей планеты энергии Солнца и Вселенной, с которой связан Орел. Перед нами как бы нисхождение богов в их тождестве с космосом. Между могучими когтями великой птицы – маленькая лапка Ягуара. Он ступал только по земле и был созданием земным, слабым и смертным: таким сотворил его Орел.
И наконец, маленькое, почти незаметное добавление к Орлиной лапе: отрезок малиналли, скрученного шнура – знак биохимической подоплеки, превращения Орла в Ягуара, союза Неба и Земли,
Сколько каменных символов, и каждый оброс еще множеством значений, которые я все пытаюсь понять. О Коатлике сказано, что она являет собою "человеческую, полную драматического напряжения фигуру". Не думаю, что это так. Во всяком случае, она не для современного "потребителя" искусства. Когда-то, возможно, она и могла быть такою для ацтеков, но и тогда, считал я, сквозь ее "человеческое" обличье проглядывало то, что сокрыто, невидимо глазу, чего не охватывает сознание; что, будучи не только человеческим, таится во всех телах, под кожей: иная реальность, лежащая в основе всего живого. Это – иная, "темная" сторона человека. Поэтому столь необычным было драматическое напряжение, эманируемое скульптурой, справедливо считающейся вершиной в наследии, оставленном человечеству ацтеками.
Я считал, что для завершения моего опыта по изучению биологического знания древних жрецов недостает совсем малого. Оставалась лишь темная, закрытая для меня зона, лежащая где-то у основы Миктлана, связывающая человека и жизнь вообще с космосом. Ключом к ней должны были стать
Во время скитаний не только по Мексике, но и по Перу, Соединенным Штатам, Африке, Индии или Непалу я не раз встречал этот знак, высеченный на скалах и камнях, обыкновенно заросших высокой травой, в стороне от излюбленных туристами руин. Когда я в какой-нибудь забытой Богом деревушке, укрывшейся в каменном ущелье, спрашивал, нет ли в округе наскальных рисунков или рельефов, меня вели сквозь душные заросли, срубали мачете одичавшую агаву или колючую ветку, и мне открывалось несколько разбросанных известняковых плит или ниша в скале. Так вот среди полустершихся от времени изображений я почти всегда находил спираль. Я знал, что этот чрезвычайно распространенный в мире знак, – его можно увидеть в горах, пустынях и по берегам морей, на самых древних стенах многих стран, от Индии до Перу – считается символом "жизненной силы". "Жизненная сила развивается по спирали" – так говорят древнейшие источники. Я не очень-то задумывался над этими словами до тех пор, пока, корпя над миштекскими кодексами, не понял, что, не вникнув в суть этого символа, не прочту до конца всех сложных их пиктограмм.
Просматривая кодекс Борджиа, я обратил внимание на то, что именно спиралями выложено было глубочайшее дно Миктлана, Страны Мертвых. Удивительным было присутствие в столь неподходящем месте знаков "жизненной силы". И еще: к ним, похоже, имели какое-то отношение окружающие их ярма хромосом, как будто ими порожденные.
Таким же по значению был на 29-й странице рисунок "границы", опоясывающей Миктлан. Около этих спиралей и ярем бежала еще двойная спираль. Однако, как я уже писал, пробуя дать объяснение этой странице, никакого противоречия в такой тесной близости смерти-жизни не было. Миктлан в его мертвом состоянии был неизбежной фазой, через которую проходит неживая материя, чтобы стать живой. Стало быть, спирали здесь говорят о существовании некоего ведущего к этой метаморфозе фактора. О том, что так оно и есть, что они находятся и действуют у истока жизни, свидетельствуют другие пиктограммы, касающиеся высших форм материи.
Так, на 54-й странице кодекса нарисован змей – "живой зародыш воды", символ информационной ленты – но он с оторванной головой и как бы для того, чтобы показать сокрытую в его теле спираль как знак жизненной силы, оживотворения. Фон изображения желтый и испещренный черточками, Зелер определил как "сжигание" – тлачинолли Таким образом, композиция, казалось, утверждает: энергия, генетическая информация (змей), обмен веществ ("сжигание") – вот что необходимо для непрерывного движения жизни…
