Это был мир, в котором жили и интриговали мадам Помпадур и кардинал Флери, Уолпол и десятки других известных личностей, между которыми с годами устанавливались довольно сложные отношения симпатии и антипатии, дружбы и вражды. Многие из них никогда не видели друг друга, но ощущали свое королевское родство. Елизавета в полной мере осознавала себя членом этой семьи и явно симпатизировала некрасивой Марии-Терезии, с которой возмутительно вызывающе вел себя прусский король Фридрих II. У меня нет сомнений, что участие России в Семилетней войне было во многом обусловлено мстительным желанием Елизаветы «проучить» высокомерного зазнайку, атеиста и масона Фридриха, который с первых дней своего правления посмел вести себя в королевском обществе дерзко, нагло и бесцеремонно. Явно недолюбливала императрица и этот «развратный Версаль», хотя признавала его несомненное первенство в «галантереях».
Елизавете нравилось читать донесения посланников, особенно тех, которые подробно описывали перипетии придворной жизни и интриги при дворе своего аккредитования. В мае 1745 года Бестужев поощрял русского посланника в Копенгагене Корфа и впредь в своих донесениях «свободно продолжать рассуждения и известия, а особливо из Швеции приходящие и касающиеся до Ее Императорского Величества высочайшего дома и интереса, также и княжеской Голштинской фамилии». Бестужев далее пишет: «Ее Императорское Величество сама читать изволит и, будьте уверены, что оными всегда Ее Величество бывает довольна». Крайне любопытное чтение для императрицы представляли зарубежные газеты. Выписки из них делались с таким расчетом, чтобы императрица могла узнать все важнейшие европейские слухи и скандалы. И Елизавета полностью отдавалась этому столь любезному для нее миру интриг и сплетен. Этот мир представлялся ей огромным дворцом, где можно было внезапно отворить дверь одной из комнат и застать там камер-юнкера, тискающего в потемках камер-фрейлину. Все это было, конечно, в европейском масштабе.
Вместе с тем, хотя это может показаться странным, Елизавета проявляла качества хорошего дипломата. В ее характере и поведении было много черт, тому способствовавших. Некоторые зарубежные посланники создавали себе обманчивое представление об императрице, как о простодушной, наивной и доверчивой красотке, которой легко управлять и с помощью которой можно легко добиться своих целей и выгод даже в ущерб интересам России. Но таких дельцов неизбежно ждало жестокое разочарование. Не без оснований француз Лафермиер писал в 1761 году, что из великого искусства управлять народом императрица Елизавета усвоила себе только два качества: умение держать себя с достоинством и скрытность.
Последнее качество, как мы знаем, для дипломата первейшее, после ума, конечно. И оно не раз выручало Елизавету, спасало от опрометчивых поступков. История красавца маркиза де ла Шетарди – ярчайший тому пример. Поначалу Шетарди – активный участник заговора – ходил в героях. Гвардейцы обнимали французского приятеля, императрица называла его своим «партикулярным другом». Как-то она взяла маркиза-католика на богомолье в Троицу и даже – по слухам – позволила ему больше, чем можно было позволить иностранному посланнику.
Между тем Версаль был недоволен своим дипломатом: он регулярно сообщал о своих успехах у русской императрицы, но главное, ради чего его послали в Россию, – разорвать русско-австрийский союз и сместить канцлера Бестужева-Рюмина – оставалось по-прежнему недостижимым. Более того, француз видел, что императрица, относившаяся к нему весьма дружелюбно и даже шаловливо, всячески избегала серьезных разговоров и обещаний. Месяцы шли один за другим, а ощутимых результатов теплой дружбы Елизаветы с Шетарди все не было и не было. Маркиз был взбешен. Он, как писала Екатерина II, «нашел двери, которые ему были открыты ранее, на этот раз запертыми; он разобиделся и писал об этом своему двору, не стесняясь ни относительно выражений, ни относительно лиц; он думал, что будет управлять императрицей и делами, но ошибся; он писал языком злым и язвительным, он говорил в этом же духе с моей матерью».
Действительно, сохранившиеся перлюстрации писем Шетарди подтверждают вышесказанное. Он с досадой писал в Версаль, что императрица целыми днями бездельничает, что в центре ее внимания смена туалетов четыре или пять раз в день и увеселение во внутренних покоях со всяким подлым сбродом. Это было, как мы знаем, правдой, но не всей. Шетарди не понял, что, пока его не было в России, ситуация изменилась и, придя к власти, императрица, по словам Екатерины II, увидела, что интересы империи отличаются от тех, какие имела цесаревна Елизавета, что, помимо любви к нарядам, у императрицы Елизаветы Петровны могут быть и какие-то принципы, которыми она руководствовалась в своих поступках уже не как окруженная всеобщим восхищением царица бала, а как самодержица, думающая о своей власти и своей империи.
В отличие от Шетарди, мы знаем, что основным принципом Елизаветы было следование так называемой «системе Петра Великого», которая предполагала учет национальных интересов России как главный критерий внешней политики. Этот принцип был усвоен императрицей с детства, и известная читателю история о том, как она, подобно куску мыла в воде, ускользала от домогательств Нолькена и Шетарди накануне переворота 25 ноября 1741 года, – выразительный тому пример.
Благодаря следованию «системе Петра» весьма долго держался на первых ролях канцлер Алексей Петрович Бестужев-Рюмин. Он был опытным дипломатом петровской школы и одновременно лукавым царедворцем послепетровской формации. Именно он, глядя на трогательную дружбу Елизаветы и Шетарди, дал приказ вскрывать и расшифровывать (с помощью Академии наук) письма французского посланника, а потом летом 1744 года, когда набралось довольно много оскорбительных для Елизаветы цитат, улучил момент и подал выписки – плоды своего потайного труда – государыне. Взбешенная неблагодарностью своего «партикулярного друга», императрица приказала объявить Шетарди, чтобы он в течение суток выехал из столицы и больше никогда в России не появлялся. Это была победа Бестужева, которому Шетарди сильно вредил.
Граф Алексей Петрович Бестужев-Рюмин
Вообще, тема Бестужева была главной в дипломатической переписке посланников при русском дворе на протяжении многих лет. Нет сомнений – канцлер был продажен, брал взятки ото всех держав, но, тем не менее, держался раз и навсегда принятой еще при Петре Великом дипломатической доктрины – ориентироваться в политике на те государства, с которыми у России общие долговременные имперские интересы.
Лишь после 1757 года престарелый Бестужев-Рюмин допустил несколько серьезных ошибок. Во-первых, он позволил втянуть Россию в «лишнюю» для нее Семилетнюю войну, и страна надолго оказалась заложницей австрийских интересов, практически не работая на себя. И во-вторых, он начал опасную придворную интригу с участием великого князя Петра Федоровича и его жены великой княгини Екатерины Алексеевны. Интрига была раскрыта, и канцлер с грохотом слетел со своего места. На посту канцлера оказался Михаил Воронцов, человек не особенно умный, но бесхитростный и верный, первый друг Ивана Ивановича Шувалова.
В сложной борьбе за власть Воронцов не был самым проворным и хитрым. Он долгие годы находился на вторых ролях, и хотя был вице-канцлером, влиянием при дворе не пользовался, во всем проигрывая своему более ловкому шефу – Бестужеву-Рюмину. Тот, зная давнюю близость Воронцова к Елизавете – ведь именно Воронцов играл в спектаклях цесаревны и стоял на запятках саней, которые ночью 25 ноября 1741 года уносили ее в казармы гвардейцев, – всячески стремился дискредитировать старого соратника императрицы в ее глазах, что ему и удалось. Лишь в конце 1740-х годов, когда взошла звезда Ивана Шувалова, Воронцов вышел из тени. Он прилепился к молодому фавориту, и Елизавета стала благосклоннее, чем раньше, смотреть на старого, полузабытого приятеля. Воронцов, в отличие от Петра Шувалова, оставил у современников хорошее впечатление. Фавье писал о нем: «Этот человек хороших нравов, трезвый, воздержанный, ласковый, приветливый, вежливый, гуманный, холодной наружности, но простой и скромный… Когда он имеет точное понятие о деле, то судит о нем вполне здраво». Через Воронцова Иван Шувалов стал оказывать серьезное влияние на внешнюю политику России.
Последние годы правления Елизаветы были окрашены в зловещие цвета войны. Несколько лет подряд русская армия воевала в центре Европы – на территории Пруссии. Ей удалось одержать две блестящие победы над прусскими войсками: под Гросс-Егерсдорфом в августе 1757 года и ровно через два года – под Кунерсдорфом. В январе 1758 года русские войска взяли Кенигсберг, и великий философ Иммануил Кант – профессор Кенигсбергского университета – присягнул вместе со всеми жителями города на верность своей новой государыне Елизавете Петровне, присоединившей Восточную Пруссию к России. В 1760 году русско-австрийский отряд занял Берлин.
