Дело в том, что трущобные нищие (Хитровки, Горячего поля и др.) были объединены в артели. В той же Москве хорошо были организованы артели нищих (кроме того, имелись артели разбойников и воров), которые, как рассказывал И. Прыжов, жили в отдельных домах или подвалах и чердаках домов, имели общий стол и часто едва ли не жен. По милости ежедневных сборов, которые, по пословице «досыта не накормят, а с голода не уморят», нищие имели более или менее обеспеченную жизнь. У них есть чай, а придешь в гости — угостят и водочкой, а у иных и денежки есть. Артелью управляет избранный староста, доступ в нее имеют свои и знакомые, чужого туда не пустят (215, 180).
Среди нищих существовала своя иерархия: «Были нищие, собиравшие по лавкам, трактирам и торговым рядам. Их «служба» — с десяти утра до пяти вечера. Эта группа и другая, называемая «с ручкой», рыскающая по церквам, — самые многочисленные. В последней — бабы с грудными детьми, взятыми напрокат, а то и просто с поленом, обернутым в тряпку, которое они нежно баюкают, прося на бедного сиротку. Тут же настоящие и поддельные слепцы и убогие. А вот — аристократы, — отмечает В. Гиляровский. — Они жили частью в доме Орлова, частью в доме Бунина. Среди них имелись и чиновники, и выгнанные со службы офицеры, и попы–расстриги. Они работали коллективно, разделив московские дома на очереди» (31). В целом, можно сказать, что в трущобах жили и пьяницы, и воры, и нищие, и босяки, и хулиганы и прочие деклассированные элементы, и опуститься ниже уже было невозможно; отсюда и соответствующие нравы (жестокость, грубость, ругань, разврат и т. д.).
Любая нация всегда стремится к тому, чтобы этот слой деклассированных элементов, это социальное дно с испорченными нравами не разрасталось; всегда его развитие пресекается. И только в нашем отечестве один из слоев российской интеллигенции сблизился с «босяцкой нетрудовой средой, выражавшей мировоззрение деклассированных элементов страны, по–своему романтизируя эти паразитические элементы общества» (205, 162). Все это не прошло даром, и в то, что случилось потом с нашей страной, внесли свой вклад все эти челкаши, обитатели хитровок и романтики «дна».
Раздел 15. Семья Самодежца: Восток или Запад?
Эволюция нравов семьи самодержца вписана, хотя и не однозначно, в изменении нравов нашего народа, сотканных из традиций Востока и Запада. Уже Н. Костомаров в своем исследовании «Русские нравы» подчеркивает, что «в русском обращении была смесь византийской напыщенности и церемонности с татарской грубостью» (130, 107). Сама же Византия представляла собой «золотой мост» между Востоком и Западом и ее нравы включали в себя элементы восточных и западных нравов, нередко причудливо переплетавшихся. С принятием Русью православия в жизни русского народа отразилось византийское влияние: в различных слоях и разных сферах общества просматривается воздействие византийских нравов, отфильтрованных особенностями русской культуры и менталитета.
На нравы семьи самодержца и связанных с ними слоев русского общества громадное влияние оказали теория и практика византийского самодержавия. Прежде всего слово «самодержец» является калькой греческого «автократор» (aytos — «сам», crato — «держу»). В ходе принятия титула царя Великим князем Московским Иоанном Грозным последний старался доказать свои права на него. Тогда турки уже завоевали Константинополь. Византия в качестве единой мировой империи, заменившая императорский древний Рим, прекратила свое существование. Все права Иоанна Грозного на царский титул покоились только на родственных связях московского и византийских престолов. Именно в эти времена родилась легенда о том, что византийский император Константин Мономах венчал на царство киевского князя Владимира Мономаха. В действительности ничего подобного быть не могло, ибо Владимиру Мономаху было всего два года, когда скончался Константин Мономах. К тому же тогда никто не мог и думать, что Владимир Мономах через пятьдесят восемь лет станет Великим киевским князем, так как было много князей старше его по возрасту.
Однако данная легенда, весьма рельефно высвечивающая нашу национальную зависимость от византийских традиций, оказалась важнее многих реальных фактов отечественной истории. В предисловии к интересной книге французского ученого Ш. Диля «Византийские портреты» П. Безобразов пишет об этом следующее: «Иоанн IV был первым нашим самодержцем, настоящим византийским царем на московском престоле. В первый раз иностранные послы увидели в Москве царя, сидящего на троне с золотой византийской короной на голове, в золотом византийском платье, с византийским скипетром в руке, — русского царя со всеми атрибутами византийского самодержавия. С тех пор все подданные стали холопами царя. «Жаловать своих холопей мы вольны и казнить их также вольны», — писал грозный царь Курбскому. Для царя все были холопами: и бояре, и потомки удельных князей, и воеводы — наравне с мужиками все они были холопами, рабами царя. Все подданные на челобитных царю подписываются «холоп твой такой–то», так же точно, как в Византии высший сановник наравне с кресть-.янином подписывался «раб державного царя такой–то» (77, 7). Этим византийским духом пропитаны все проповеди и поучения, которые произносили православные священники в храмах и которые формировали нравственность нашего народа на протяжении длительного времени.
Византийская империя была весьма противоречива и оригинальна по своей сути, ибо в ней сочетались одновременно и абсолютизм, и демократия. Ведь император обладал деспотической, неограниченной властью, однако его происхождение не имело при этом никакого значения (облечься в порфиру мог и безродный). В теории была унаследована от древнего Рима формула о том, что византийский император избирался народом и сенатом, однако она на практике оказалась фикцией, лишенной какого–либо реального содержания. Народное избрание было пустой формальностью, сенат же в Византийской империи никогда не был правительственным учреждением. Представляя собой назначенное императором собрание сановников, имеющее совещательный голос, он не играл значительной роли в государственных делах. Вспомним Сенат и другие подобного рода учреждения в императорской России: они играли аналогичную роль, хотя и носили статус правительственных учреждений.
Известно, что в Византийской империи не существовало закона о престолонаследии; на практике это означало, что любой свободный гражданин (не раб и не крепостной) имел право облачиться в порфиру и надеть царский венец. П. Безобразов следующими словами характеризует существующее положение вещей: «Это право сильного, и в нем заключалась византийская конституция. Царское самовластие сдерживалось заговорами, возможностью, о которой так часто мечтали византийцы, свергнуть царя и занять его место. Из сорока трех императоров, царствовавших от Юстиниана до четвертого крестового похода, шестнадцать вступили на престол насильственным путем. Когда заговор приводил к желаемому результату, то происходило провозглашение нового царя, но производилось оно исключительно столичным населением, а не всеми подданными, и означало только подтверждение совершившегося факта. Главное же значение при византийских переворотах принадлежало войску, а константинопольские жители иногда помогали заговорщику тем, что начинали шуметь и грозить царствовавшему императору» (77, 10). Все нравы, связанные с отсутствием закона о престолонаследии, весьма четко проявились в императорской России, когда Петр Великий не назначил своего преемника и в стране наступила эпоха «дворцовых переворотов» (мы не говорим уже об убийстве Павла I). Та же Анна Иоанновна из собственного опыта знала, что формула «несть власти аще не от Бога» — на практике звучит как «несть власти аще не от гвардии». М. Василевский в своей оригинальной книге «Романовы. От Михаила до Николая: История в лицах и анекдотах» пишет, что Анна Иоанновна не хотела рисковать, ибо, «если бы не было законного престолонаследника, любая кучка офицеров могла бы выдвинуть своего кандидата» (39, 199). И Елизавета, и Екатерина II пришли к власти на штыках гвардии: население столицы Российской империи приветствовало захват ими императорского престола.
Иным путем решалась проблема престолонаследия в Турецкой, или Османской, империи. Так как в ней правящая династия удерживалась на протяжении существования самой империи, то султанский престол не переходил автоматически к старшему сыну падишаха (не следует забывать, что султан имел гарем из нескольких сотен жен и наложниц и все родившиеся дети считались его законными отпрысками). Молодые принцы в возрасте 14 лет подвергались церемонии обрезания, после чего им в управление передавались разные провинции в Анатолии, откуда шли регулярно донесения об их способностях и совершенных ими поступках. На основе. этих донесений султан принимал окончательное решение о том, какой из его сыновей станет наследником, и тогда ему доверялась важная в стратегическом отношении должность вблизи столицы. «Чтобы избежать создания оппозиционных фракций, поддерживающих кандидатов на трон, — пишет Р. Льюис, — стал практиковаться обычай уничтожения остальных братьев (и их сыновей). Их душили шелковой тетивой лука — это была форма казни, предусмотренная исключительно для тех, чье убийство, связанное с пролитием крови, считалось святотатством» (340, 21). Этот варварский обычай считался необходимой и невеликой ценой, которую следовало заплатить во избежание династических войн и социальных потрясений. В основе данного обычая лежала мысль, что «смерть принца менее достойна сожаления, нежели утрата провинции».
