Чингиз-хан приподнялся и, вцепившись в ручки трона, дрожа от ярости, прошипел:
– Разрешаем удалиться!
Зиму этого года Чингиз-хан провел около Самарканда. Он не любил тесноты городов и жил в монгольском лагере.
Сперва выпадало много дождя, так что вся земля пропиталась водой и проезд стал труден. Потом часто шел снег, и настал такой холод, что множество лошадей и волов замерзло и валялось по дорогам.
Мудрец Чан-Чунь жил в бывшем загородном дворце хорезм-шаха "Кек-серай", окруженном садами. Там старец писал стихи. К нему толпой приходили голодные поселяне, у которых монгольские воины отобрали все имущество, скот, жен и детей. Чан-Чунь раздавал пожалованную Чингиз-ханом еду и сам варил для просителей кашу.
4. ВОЗВРАЩЕНИЕ МОНГОЛОВ В "КОРЕННУЮ ОРДУ" 172
Когда Чингиз-хан, желая переменить стоянку лагеря, приказал войску двинуться из Самарканда к реке Сейхун, то, по его повелению, старая царица Хорезма Туркан-Хатун, мать шаха Мухаммеда, весь бывший гарем шаха и другие знатные пленные женщины стояли вдоль пути следования монголов: пока все воины не проехали мимо, они громкими голосами пели, оплакивая гибель государства Хорезма.
В начале года Барана (1223) лагерь Чингиз-хана находился на правом берегу реки Сейхун. Сюда по вызову Чингиз-хана прибыли на курултай его сыновья: Джагатай, Угедэй и Тули, кроме старшего, гордого и непокорного сына Джучи. С сыновьями, ханами и главными военачальниками Чингиз-хан совещался о плане завоевания в течение ближайших тринадцати лет всех западных стран вплоть до Последнего крайнего моря.
Лагерь Чингиз-хана расположен был среди садов, брошенных разбежавшимся населением. Сюда во множестве спускались с ближайших гор кабаны. Чингиз-хан любил охотиться на них, поражая их с коня копьем и стрелами.
Раз он погнался за дикими свиньями, его лошадь споткнулась. Хан упал, а лошадь ускакала. Огромный кабан остановился, наблюдая за неподвижно лежавшим перед ним Чингиз-ханом. Затем он медленно ушел в камыши. Подоспели другие охотники, поймали и привели коня. Каган прекратил охоту и, возвратившись в лагерь, приказал привести китайского мудреца Чан-Чуня, чтобы тот объяснил, не было ли в этом падении Чингиз-хана перед дикой свиньей вмешательства вечного неба? Чан-Чунь сказал:
– Все мы должны оберегать нашу жизнь. У великого кагана лета уже преклонные, и ему надо поменьше охотиться. То, что нечистый кабан не осмелился напасть на лежащего в болоте "потрясателя вселенной", — это знак покровительства неба.
– Мне бросить охоту? Нет, этот совет невыполним! — ответил Чингиз-хан. — Мы, монголы, с малых лет привыкли охотиться и стрелять с коня, и даже старики не могут оставить эту привычку... Впрочем, слова твои я сохраню в моем сердце.
Чингиз-хан, желая наградить Чан-Чуня, повелел пригнать стадо молочных коров и табун отборных лошадей, но мудрец этого подарка не принял, ответив, что может вернуться обратно в свои китайские горы в обыкновенной почтовой повозке. Затем мудрец после прощального представления кагану отправился в обратный путь в сопровождении своих двадцати учеников и отряда воинов. Множество приближенных Чингиз-хана провожали старого даоса с кувшинами вина и корзинами редких плодов. При расставании многие утирали слезы.
В год Обезьяны (1224) Чингиз-хан повел свое войско обратно в монгольские степи.
Как старый тигр, сожравший корову, медленно возвращается в густые камыши, в свое логовище, волоча отвисшее брюхо, так медленно подвигалось войско Чингиз-хана, обремененное огромной добычей. Каждый воин имел по нескольку вьючных лошадей, верблюдов и быков. Вместе с воинами следовали и стада баранов, и скрипучие двухколесные повозки, нагруженные одеждами, коврами, оружием, медной посудой и прочими награбленными у мусульман вещами. Тут же и на конях, и на верблюдах, и на повозках ехали монгольские и разноплеменные женщины и дети, и длинными, бесконечными вереницами шагали пленные — истощенные, оборванные и босые.
Все это шествие подвигалось не торопясь, делая остановки в местах с удобными пастбищами, так что войско провело в дороге и лето и зиму, оставляя длинный след в виде павших ободранных коней и быков и трупов пленных, не выдержавших трудностей пути через безводные щебнистые равнины Центральной Азии.
Весною Чингиз-хан прибыл к своим кочевьям на реке Керулене и приказал поставить каганский желтый шатер в становище Буки-Сучегу. Здесь он созвал совещание всех знатнейших ханов и отличившихся полководцев и устроил никогда еще степью не виданный богатый пир. Через три дня после этого пира умерла молодая жена Чингиз-хана Кулан-Хатун. Молва шептала, что в этой смерти виноваты братья кагана... А истину кто узнает?
Следующий год Курицы (1225) Чингиз-хан оставался с своих родных кочевьях и обнародовал "Ясак", наставлял монгольский народ на "Путь разума и довольства", как был назван сборник 173 его поучений.
5. ЧИНГИЗ-ХАН РЕШИЛ УМЕРЕТЬ В ПОХОДЕ
Чингиз-хан не мог оставаться спокойным, когда услыхал, что царство непокорных тангутов снова возмутилось. Великий хан не забыл своего обещания наказать их царя Бурханя. Он стал готовиться к походу и послал за сыновьями, уведомив их, что сам поведет войско.
Опять прибыли три сына, кроме старшего, упрямого Джучи.
Второй сын кагана, Джагатай, правитель Мавераннагра, всегда враждовавший со старшим братом Джучи, во время семейного совещания сказал:
– Джучи полюбил страну кипчаков больше, чем свой коренной улус. Он в Хорезме не позволяет монголам даже тронуть кого-либо из кипчаков. Джучи открыто говорит такие бесстыдные слова: "Старый Чингиз потерял разум, так как разоряет столько земель и губит безжалостно столько народов". Джучи хочет во время охоты убить нашего отца, и заключить союз дружбы с мусульманами, отделившись от монгольской коренной орды.
Тогда Чингиз-хан загорелся яростью и отправил в Хорезм своего брата Утчигина и верных людей с приказом, чтобы Джучи немедленно прибыл к отцу. "Если же он откажется приехать и останется в Хорезме, — сказал Утчигину на ухо Чингиз-хан, — тогда ты молча ударь и без упреков убей!"
Джучи послал отцу ответ, что не может выехать вследствие болезни и остался в степи у кипчаков. А верные люди написали Чингиз-хану, что хан Джучи здоров, часто ездит на облавную охоту и что поэтому они остались возле Джучи, чтобы выполнить тайный приказ великого кагана.
Джагатай выехал обратно для управления своим улусом в Самарканд, а Чингиз-хан с двумя любимыми сыновьями, Угедэем и Тули, в начале года Собаки (1226) повел свое войско против тангутов и достиг места Онгон-Талан-Худун. Здесь он увидел страшный сон и стал говорить о близости смерти. Он послал за сыновьями, которые находились в другом отряде.
На другой день на рассвете прибыли Угедэй и Тули. Когда они насытились поданным угощением, Чингиз-хан сказал другим лицам, присутствовавшим в юрте:
– У меня с сыновьями предстоит тайный совет. О наших заботах я желаю переговорить с ними в полном уединении. Вы все удалитесь.
Когда все ханы и прочие люди удалились, Чингиз-хан усадил возле себя обоих сыновей. Сперва он давал им советы относительно жизни и управления государством, затем сказал:
– Внимательно запомните все, дети мои! Знайте, что, против моего ожидания, настало время моего последнего похода. С помощью покровителя монголов, бога войны Сульдэ, я покорил для вас, мои сыновья, царство такой необычайной ширины, что от пупа его в каждую сторону будет один год пути. Теперь говорю мой последний завет: "всегда уничтожайте ваших врагов и возвеличивайте ваших друзей", а для этого вы должны быть всегда одного мнения и все действовать, как один. Тогда вы будете жить легко и приятно наслаждаться своим царствованием. Моим наследником я оставляю, как приказал раньше, Угедэя. После меня он должен быть объявлен великим каганом и поднят на белом войлоке почета. Стойте крепко и грозно во главе всего государства и монгольского народа и не смейте после моей смерти извращать или не исполнять мой "Ясак". Жаль, что сейчас здесь нет моих сыновей Джучи и Джагатая. Жаль! Пусть же не случится так, что, когда меня не будет, они извратят мою волю, будут между собой враждовать и заведут в царстве губительную смуту! Хотя всякий желает умереть дома, но я отправляюсь в последний поход ради достойного конца моего воинского имени. Разрешаем вам идти.
После этого Чингиз-хан двинулся с войском дальше. По пути правители встречных племен и городов приходили один за другим и заявляли о своей покорности. Один хан явился с подносом крупных жемчугов и сказал: "Мы покоряемся!" Но великий хан, чувствуя близость кончины, не обратил на жемчуг внимания и приказал рассыпать его в степи перед войском. Все воины собирали, но много жемчуга потерялось в пыли, так что и потом люди искали его и находили.
