К этому времени любовь графа Н. П. Шереметева и лучшей крепостной актрисы знаменитого театра полыхала ярким, страстным пламенем. Внук сподвижника Петра Великого, представитель древнего российского боярского рода влюбился в крепостную, безродную актрису, у которой — дело-то между ними приключилось не в сказке! — была лишь Богом даренная ей красота тела и чудесность души. Маловато для счастья влюблённых.
Сразу же после первой случайной встречи с Парашей Николай Петрович взял её из отцовского дома (сам-то сын жил в Останкине, наезжал в Кусково частенько), поместил во флигель, где обитали актрисы, приставил к ней иностранных и отечественных учителей. Его возлюбленная, робкая, тихая душа, впитывала в себя секреты сценического искусства, на сцене преображалась, поражала своей игрой ценителей и знатоков театра. Среди них был австрийский император Иосиф, польский король Станислав Понятовский, другие монаршие особы. Хороша была Параша, но была она крепостной!
Просвещённая императрица Екатерина II, заигрывая в письмах с Вольтером, Дидро и другими французскими энциклопедистами, желая предстать пред западным миром этакой мудрой, не окованной путами всевозможных условностей императрицей, четко следила за тем, чтобы во вверенном ей судьбой государстве никто ни при каких обстоятельствах не преступал грани той пирамиды власти, которую начал создавать Петр Великий. В этой системе государственного устройства монархам, высшей знати, дворянству позволялось делать многое. Хорошо известно, что многие актрисы (да что там скромничать — все!) в усадьбе Кусково и в других аналогичных культурных центрах Первопрестольной и Российской державы были неузаконенными наложницами своих хозяев. И ничего в этом зазорного не было, хотя и не было такого закона на Руси, согласно которому крепостная приравнивалась бы к наложнице или уж, во всяком случае, она, то есть любая крепостная, обязана была беспрекословно отдаться хозяину по его «праву первой ночи». Не было такого права. И обычая такого на Руси, например, времен Рюриковичей, не было. Но в XVIII веке он уже процветал.
Оно, конечно, что ни делает Бог, все к лучшему. Хоть таким способом в Российском государстве происходило перемешивание сословий. Этот неузаконенный обычай первой и последующих ночей сделал великое дело для всего великорусского, а также и других народов России.
Но в случае с Н. П. Шереметевым и П. И. Ковалёвой (Жемчуговой) произошло непредвиденное: они влюбились друг в друга то ли по неосторожности, то ли по какой-то иной оказии. И любовь у них была высокой! Они ничего не могли поделать с собой: ни прыгнуть, взявшись за руки, с какого-нибудь утеса-великана, или в какой-нибудь чертов омут, потому что любовь была выше этих театральных эффектов. Они любили и терпели, и Николай Петрович не раз обращался к императрице Екатерине II, а позже к Павлу I с просьбой разрешить ему обвенчаться с Парашей Жемчуговой и получал он отказы, и шло время. Время шло, но любовь не уходила.
Между прочим, и снизу, то есть от простолюдья, влюбленные ощущали мощное, неотпускающее давление. Местные, кусковские жители очень правильно понимали суть происходящего, деструктивное для всего государства значение высокой любви породистого графа и крепостной актрисы, и чисто по-народному (нельзя сказать, чисто по-русски, потому что подобные истории случались во всех странах земного шара) травили беззащитную Парашу.
Однажды она гуляла по парку. Вдруг к ней подбежали дети и стали кричать? «Где тут кузнечиха живет? Есть ли дети у кузнеца?» Параша, тихая, посмотрела на злобные ухмылки взрослых, на змеино кривляющихся детей и убежала в свои покои.
Узнав об этом, граф тут же дал распоряжение о переезде в Останкино. Он не пожалел шедевр садово-паркового искусства, знаменитый театр. Он пожалел свою возлюбленную.
После переезда в Останкино, здесь, в Кусково, дела пошли всё хуже и хуже. Это случилось в 1799 году, а на следующий год был запечатан театр, который радовал зрителей более пятнадцати лет, да и специально отстроенный Николаем Петровичем дом остался без должного призора, и парк, и усадьба.
Театр волшебный подломился,
Хохлы в ней опер не дают,
Парашин голос прекратился,
Князья в ладоши ей не бьют…
(Из стихотворения И. М. Долгорукого)
В Останкине граф огородил Парашу Жемчугову от всякой возможности тяжелых напоминаний о жизни в Кускове. Моральные страдания великой актрисы усугубились и тяжелой болезнью, которая развивалась хоть и не стремительно, но упрямо. Без театра она жить не могла. Н. П. Шереметев перевел сюда труппу, начались представления, устраивались гулянья, катания по прудам с песнями, фейерверками… Николай Петрович зорко следил за тем, чтобы среди приглашённых либо среди зрителей не нашелся ни один горлопан, способный встревожить робкую душу слабеющей Параши.
Павел I навещал Останкино, остался доволен хозяйкой, но вряд ли правы те люди, которые утверждают, что император признал тем самым «свершившийся факт», что, «посоветовавшись с добрым своим другом, митрополитом Платоном, с апробации и благословения его», граф вступил в брак (М. И. Пыляев. Старая Москва, стр. 137). Да, император Павел I мог оценить некоторые качества Прасковьи Ивановны Ковалевой (Жемчуговой), да, её мог любить и уважать московский митрополит Платон, да бракосочетание в Москве могло быть торжественным, но не таким уж и торжественным оно было, если учесть, что при сем акте в церкви Симеона Столпника на Поварской присутствовали лишь самые близкие люди графа и подруга невесты — Т. В. Шлыкова, что брак их долго сохранялся в тайне, что совершился-то он 6 ноября 1801 года, то есть спустя 8 месяцев после смерти Павла I! Нет, не признал этот сын Екатерины II «свершившийся факт»! Он и не мог признать то, что совершиться в его государстве просто не могло.
И совершенно безосновательно некоторые историки пытаются возвысить полюбившихся им монархов или монархию в целом до высот высокой любви. Монархия вполне может обойтись без любви, во всяком случае культа из нее монархи никогда не делали и делать не собираются. У них и без этого забот по горло. Истории российских монархических браков, истории влюбления некоторых монархов российских говорят прежде всего о том, что эти люди, достойные высочайшего уважения, были людьми долга. Любая корона не терпит пренебрежительного отношения к себе со стороны монархов, которые обязаны хорошо жениться, дать короне здоровых породистых наследников, достойно воспитать. Это — главное. Буйство Петра Великого, правление женщин не могло поколебать это главное. И Павел I, как император, как человек, поставленный на вершину пирамиды власти Российской империи, не мог открыто благословлять, разрешать брак представителя славнейшего дворянского рода с крепостной Парашей, как бы хороша она ни была. Надо помнить, что любая пирамида власти очень обидчива и уже поэтому очень неустойчива. В любой момент она может перевернуться на 180°, встать острым углом вниз, и попробуй-ка удержи ее в этом состоянии!
Н. П. Шереметев, замечательно влюблённый человек, совершил по отношению к П. И. Ковалевой подвиг. Он женился на ней, она родила ему сына Дмитрия в феврале 1803 года, а через двадцать дней Параша Жемчугова скончалась, морально раздавленная вышеупомянутой пирамидой.
Век России — XVIII век — начался с потрясающего воображение взлета Золушки — Екатерины и закончился смертью ненужной Российской империи Золушки — Параши Жемчуговой.
Николай Петрович, хоть и знал, что милая жена его не проживет долго, хоть и мог подготовиться к ее смерти морально, да так и не подготовился. До последних дней своих он не мог без слез вспоминать о своей любимой жене. В память о ней Н. П. Шереметев построил в Москве Странноприимный дом с больницей и богадельней. Согласно завещанию П. И. Ковалевой (Жемчуговой), дочери кузнеца, ежегодно выдавалась крупная сумма денег сиротам, беднякам, убогим, а также церкви.
Любовь, если кому-то повезло испытать это чувство, не терпит никакого вмешательства извне. Ей безразличны любые условности, придуманные людьми, любые ограничения. С другой стороны, любовь — чувство ограниченное. Если это любовь настоящая. Любовь — дипольна. Он и она. И больше никого. И разорвать этот влюбленный диполь не в состоянии ни царь, ни герой, ни законы — ничто и никто, даже смерть.
Шесть лет маялся душой Николай Петрович Шереметев. Сильный он был человек, ответственный, когда надо — решительный. Он прекрасно понимал, что ему нужно жить, растить и воспитывать единственного сына — частицу его любви, его жены. Но прожил он после смерти Прасковьи Ивановны всего шесть лет и умер в январе 1809 года. Потому что был он частицей «влюблённого диполя», и жить он не мог без жены любимой.
