Ознакомительная версия.
Некоторые детали этого курьезного рисунка изобличают незнакомство его композитора с татарской археологией: тут, например, вы видите горностаевую порфиру и другие предметы, в такой форме изображенные, в какой они не свойственны старинному татарскому быту. Но если этот рисунок удовлетворял заказавших его татарских вельмож, то, следовательно, он приблизительно согласовался с тем, как они воображали себе сюжет его. Поэтому, не придавая особенной важности подлинности происхождения самой эмблемы, нелишне обратить внимание на ее комментарий, знакомящий нас с внешними атрибутами ханской власти и с основными воззрениями на ханскую власть, сохранившимися по преданию в потомстве Менглы-Герая. Вот что содержится в этом толковании, как оно редактировано прежним переводчиком.
«Престарелый Али-Джингыз-хан[880], одетый в древнее мунгальское восточное платье — в голубом кафтане, подпоясан желтым шелковым поясом с золотой пряжкой, в красных шароварах, в желтом чекмене, в могульской ханской короне, имеющей верх зеленый, обвитой белой с золотом и жемчугом шалью, с пером напереди из перьев колпицы и дорогих камней с жемчужными подвесками, с поседевшей бородой; сидящий под малиновым бархатным, обложенным золотом, с золотыми кистями и золотым шнуром, балдахином, на троне, покрытом разноцветным восточным дорогим ковром, с лежащими пред троном в левой стороне на земле знаменами, литаврами, барабанами, бубнами, саблями, луками и стрелами, шишаками и панцирями, в знак того что он был храбрый воин, победитель и мудрый самовластный обладатель многочисленных во всей восточной Азии народов.
На троне на синих подушках лежат: на правой стороне закон, по которому поступая, он управлял теми народами; а по левой стороне тарак, принятый в символическую тамгу, или герб, всеми восточными ханами и султанами, от него происходящими, который изъяснен особо[881].
Стоящий при троне курящийся сосуд знаменует беспредельную всех тех народов ему покорность и повиновение.
Правой рукой подает четырем близ стоящим сынам его пук стрел, в память данного им пред кончиной его, при вручении ханского престола старшему сыну, завещания быть им всем в согласии и первому послушными и повинными. Левой рукой держимая сабля с масличной ветвью знаменует, что он всегда был готов к войне и миру.
Гранатовое дерево, на котором расположен Али-Джингыз-ханского поколения род Крымских ханов и султанов и их потомков, знаменует вещественно собой многочисленные поколения Али-Джингыз-хановой фамилии и многовечное их от самой глубокой древности во всей восточной Азии царствование высотой его несравненное пред прочими восточными владельцами Алы-Джингыз-ханово и его роду величество. А стояние сего дерева при береге вод знаменует, что Али-Джингыз-ханова поколения царствовавших в Крыму ханов и султанов оставшиеся потомки помнят свое происхождение.
Над деревом стоящая звезда, магнитными стрелами окруженная, знаменует: "Господи, покажи нам невинным пути твои!"
Затем следует подпись Селим-Герай-султана, который приложил руку за себя и за других родичей своих, за неумением их грамоте и по их просьбе»[882].
Если мы присовокупим к этому комментарию заимствованные из других источников сведения об инвеституре султанской при наречении в Крымские ханы, которая повторялась всякий раз, когда хан был приглашаем в какой-нибудь поход, то будем иметь полное представление о всех регалиях и внешних знаках ханского достоинства. Насколько эти атрибуты были незатейливы, можно судить по тому, что историки татарские занесли в свои летописи, как достопримечательное событие, что Девлет-Герай-хан при вторичном своем назначении на ханство «обновил свое султанское одеяние», так как назначение случилось как раз в праздник рамазана[883]. В нашем сборнике есть одна заметка касательно нравов Крымских ханов, в которой пренаивно-серьезно рассказывается, что у ханов и их султанов всегда бывало только по одному облачению, которого они не обновляли до тех пор, пока оно совсем не изнашивалось. Обыкновенно они по шести месяцев не раздевались; но уже однажды снятого платья опять не надевали, а отдавали кому-нибудь из находившихся в их свите людей[884].
Что касается территориального пространства и границ владений вновь воцарившегося Менглы-Герая, то их трудно теперь указать с точностью. Точное определение этих границ и в его время должно было быть довольно затруднительно, потому что у него еще были кое-какие по этой части счеты с соседями, да к этому еще присоединилась сопредельность и даже совместность владений его верховного покровителя, султана турецкого.
Кеппен также только приблизительно определяет границу турецких владений в Крыму, основываясь на ярлыке последнего хана Шагин-Герая, сохраненном в переводе у Палласа. Принимая во внимание роспись селений в этом ярлыке и другие соображения, Кеппен заключает, что турки, завладев Кафою, оставили за собою не только этот город и укрепленные места — Керчь, Еникале, Арабат, Перекоп, Мангуп, Инкерман и Балаклаву, но и весь Южный берег, который генуэзцам уступлен был татарами в 1380 году[885]. Но ярлык Шагин-Герая слишком уже поздний памятник для того, чтобы по нем судить о территориальном объеме ханства.
Некоторые географические сведения о Крымском ханстве находим также у Гезар-Фенна в цитованной нами статье его сочинения Тэльхисуль-бейян. «В черте владычества их (Крымских ханов) есть четыре крепости — Гозлев, Ор, Рабат и крепость, известная под названием Ягуд-Калъэси. В подведомстве их насчитывается 1300 больших и малых деревень. Из значительных городов у них есть так называемый город Кара-Су, потом Аж-Месджид, ханская столица Бакчэ-Сарай и так называемый город Малый Кара-Су. В каждом из них есть джами, мечети, бани, ханы, рынки и базары. Все управляемые ими деревни и округа составляют двадцать четыре казылыка. Самый же так называемый Крым, полуостров составляет четыре санджака[886]… Причина наименования крепости Ор та, что означенная крепость построена между Азовским и Черным морями, на пространстве шириной в 7000 погонных саженей, которое перерезано рвом, а ор на ногайском языке и значит "ров". За упомянутой крепостью вплоть до крепости Азова есть четыре ногайских отдела из "Большого Ногая": один называется Большой Ногай — коих мурзы из поколения Орамбета; другой отдел называется Мансур-оглу, мурзы которых еще и теперь из Мансур-оглу же; третий отдел называют Шайдак-тамгасы, и мурзы их из того же самого поколения; четвертый называют Малый-Ногай[887].
Турецко-татарские историки, желая точнее обозначить территорию ханства во времена Сахыб-Герая, пятого хана, так очерчивают границы этой территории: к северу Ферах Керман, к югу Балаклава, к востоку Кафа и к западу Гозлев[888]. Это указание до известной степени подтверждается и документальными памятниками. До нас дошел тарханный ярлык Менглы-Герая, данный им некоему Махмудеку. В числе местностей, в районе которых должны были иметь силу разные льготы и привилегии, дарованный вышеупомянутому Махмудеку, упоминаются Керчь, Кафа, Ялта[889]. Положим, что этот ярлык писан еще в 873 = 1468 году, т.е. до установления верховенства Оттоманской Порты в Крыму. Но в ярлыке Мухаммед-Герая I, сына Менглы-Герая, данного в 923 = 1517 г., географический район действительности дарованных предъявителю ярлыка прав и привилегий означен точно тот же самый, как и в предыдущем ярлыке[890].
Между тем Феридун-бей, помещая в своем сборнике роспись центральных административных пунктов обширных владений Оттоманской империи, включает в Кафский эйялет (генерал-губернаторство) Кафу, Аккерман, Бендер, Авак, Кыл Бурун и Керчь[891]. Из этого видно, что турки, овладев Кафою и другими близкими к морю местностями, образовали из этих новоприобретенных завоеваний отдельное бейлер-бейство, названное Кафским, по имени города Кафы, где имел свое местопребывание представитель султанской власти в стране, и где также были сосредоточены материальные средства, необходимые для поддержания престижа этой власти, т.е. войска и оружейные склады. Обозначение у Феридун-бея Керчи эпитетом лива — показывает, что и там тоже находился турецкий гарнизон, как подобные же гарнизоны, надо полагать, посажены были и в других наиболее важных в стратегическом отношении пунктах в Крыму.
Когда золотоордынский хан Сейид-Ахмед подступал к Кафе, там уже сидел турецкий правитель, по имени Касим-паша, прибегший, как мы видели, к хитрости, чтобы отделаться от внезапно подступившего к городу неприятеля[892]. В наших актах комендант Кафы называется просто «пашой кафинским» без точного его поименования, например, в Делах Крымских впервые упоминается о нем под 1491 годом[893]. В следующем году великий князь Иван Васильевич жалуется Менглы-Гераю, а потом и самому султану Баязиду: «Наперед сего из наших земель наши гости в турского салтана земли ходили, одну тамгу платили, а сила над ними никоторая не бывала… И нынечя нам наши гости били челом и сказывали нам, что над ними летось в турского салтана земле от его людей велика сила учинилася, в Азове паша велел нашим гостем ров копати и камень на город носити. Также в Азове и в Кафе и в и них салтановых городех товары у них оценив возмут да половины цены дадут, а другие не дадут»[894]. Из этой жалобы мы знакомимся с теми порядками, которые турки стали вводить в оставленных ими за собой крымских местностях, названных поэтому «салтановыми городами». Ясно, что эти порядки были частью военно-оборонительного свойства, для обеспечения владений от чьего бы то ни было нападения, частью свойства фискального, в видах извлечения тех материальных выгод, которыми руководились султаны турецкие, водворяя свое господство на Крымском полуострове.
Ознакомительная версия.
