– элементы её явной деградации в I в. до н. э. Противостояние с ними хорошо изучено, поэтому кратко обратим внимание лишь на две проблемы, далёких пока от своего разрешения и важных для нашей темы: 1) явную необязательность взаимной вражды, по крайней мере – для I в. до н. э.; отсюда – степень вины сторон за установление враждебных отношений. 2) проблема взаимного восприятия, а вернее – полного неприятия друг друга этими этносами.
1. Противостояние с Парфией долгое время оставалось главной проблемой восточной политики Рима. Причины вражды усматривают в политических, экономических, даже «торговых» [1179] мотивах. При этом, как нам представляется, мало учитываются факторы другого порядка, и прежде всего – психологические и этнические.
Строго говоря, парфяне не были варварами: зрелая государственность, развитая культура, духовные традиции, унаследованные от ахеменидской Персии. Однако римляне первое время никак не выделяли их из массы других восточных народов, а вообще всегда воспринимали парфян именно как варваров. Со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Всё в этом мире взаимосвязано. Ослабляя в своих интересах селевкидское царство, Рим тем самым подготовил почву для усиления Парфии и обретения независимости Арменией. Значительная часть восточных земель Селевкидов вошла в состав Парфянского царства. Однако в 30-х гг. II в. до н. э. Парфия подверглась натиску кочевых племён, в борьбе с которыми погибли два царя, в ослабевшем государстве начались смуты и усобицы.
Сложившуюся ситуацию максимально выгодно для себя использовала Армения. Благодаря хронической слабости Селевкидов и временному упадку Парфии она стала расширять свои границы на юг и восток. Территориально Тигран II стал самым сильным монархом на Востоке. Он установил дружеские отношения с Митридатом Евпатором, что ещё больше укрепило его позиции. Экспансия Армении заставляла парфян искать союзников на Западе. Они вошли в контакт с Римом, чтобы ослабить мощь Армении. Отнюдь не потому, что испытывали какие-то симпатии к римлянам, – для парфян это был вынужденный шаг.
Вести о том, что Сулла нанёс несколько тяжёлых поражений союзнику армян Митридату, несомненно, дошли до Парфии. Безусловно, парфяне знали о военной силе Рима. Исходя из постулата «враг моего врага – мой потенциальный друг», они должны были с интересом воспринять информацию о римских успехах на Востоке. К тому же эти успехи могли привести к соприкосновению римлян с западной границей Парфии. Учитывая силу Рима, Парфия была кровно заинтересована в том, чтобы новый сосед стал как минимум нейтральным – врагов парфянам и без того хватало.
Таким образом, реальной стала перспектива римско-парфянского сближения, и если не союза, то по крайней мере добрососедских отношений. Парфия была в этом весьма заинтересована, и Риму это могло пойти только на пользу. Исторический шанс был упущен, и вина за это целиком ложится только на Рим.
Сулла изгнал из Каппадокии Гордия, ставленника Армении и Понта, перебив при этом множество каппадокийцев и ещё больше прибывших к ним на помощь армян (Plut. Sulla. V). В очередной раз от рук римлян потерпели поражение враги Парфии. В таких, казалось бы, благоприятных условиях и произошёл первый официальный контакт двух народов, ставших вскоре злейшими врагами. К несчастью для обоих народов [1180], эта вражда стала хронической, уничтожая людские ресурсы и ослабляя обе стороны.
Летом 92 г. до н. э. в лагерь Суллы у Евфрата прибыло посольство от Арсака III во главе с аристократом высокого ранга Оробазом. Целью посольства была «просьба о союзе и дружбе» (Plut. Sulla.V.8). Инициатива встречи исходила от парфян, прибывших «ut amicitiam populi Romani peteret» (Liv. Ep. 70; Vel. Paterc. II.24.3; Ampelius. XXXI; Fest. Brev. XV).
Как принял Сулла представителя народа, ищущего дружбы Рима? Во-первых, он даже не удостоил представителя суверенного царя аудиенции, приняв его в присутствии Ариобарзана, восстановленного римским оружием на троне Каппадокии. Во-вторых – занял центральное кресло, усадив Оробаза и Ариобарзана по правую и левую руку от себя (Plut. Sulla.V). Тем самым представитель Арсака III оказался на равных с римской марионеткой Ариобарзаном. Арсак был низведён до уровня зависимого царя, к нему отнеслись как к клиенту Рима. Сулла недвусмысленно дал понять, кто является доминирующей стороной в переговорах. Было это его личным решением или отражало официальную позицию римского правительства?
Трудно видеть в случившемся лишь высокомерие Суллы. Причины значительно глубже. Он стал всего лишь выразителем тенденций, характерных для римской политики этого периода. Любопытна реакция римлян на грубые действия Суллы, одни хвалили его за унижение ваврваров, другие порицали за наглость и тщеславие (Plut. Sulla.V). Очевидно, первых было намного больше, чем вторых. Гордый осознанием своей силы, после Ганнибала и Филиппа V не встречавший достойных противников, Рим повёл более жёсткую и более грубую политику, утратив предусмотрительность и гибкость, свойственные ему ещё в первой половине II в. до н. э. За что в I в. до н. э. дважды и был наказан – сначала Митридатом, а потом и парфянами.
К Сулле парфяне прибыли как просители, он знал об их проблемах, потому и повёл себя столь грубо. Учитывая нараставший в Риме «великодержавный шовинизм», парфяне и не могли встретить другой приём. Восток – дело тонкое. Здесь ничего не забывают и ничего не прощают. Нельзя игнорировать психологические факторы, они порой не менее важны, чем социально-политические. Но Восток умеет быть терпеливым. За принятие умаляющих достоинство страны обстоятельств переговоров царь казнил главу посольства Оробаза (Plut. Sulla.V). Обратить свой гнев на римлян он не мог, Парфия по-прежнему нуждалась в их дружбе. Сенат в её дружбе – нет.
Итоги посольства являются дискуссионными: был ли заключён формальный договор в форме summacia (союз равных) или amicitia (дружба с клиентом Рима), либо всё закончилось устным соглашением «о взаимопонимании». Источники прямо не говорят о существовании формального договора с Парфией. Очевидно, парфяне достигли лишь устного соглашения с Суллой о признании границ по Евфрату. Когда послы Фраата III упрекали Красса в том, что своим вторжением в Парфию он «сum Pompeio foederum Sullaque meminisset» (Flor. I.46.4), под foederum они подразумевали именно устные договорённости.
Слова о нарушении Крассом ранее достигнутых договорённостей римские авторы всегда вкладывают в уста парфян. Так поступает и Орозий, приводящий возмущённый вопрос парфянских послов Крассу: «Cum contra foedus Lucull et Pompei avaritia inductus Euphraten transieret?» (Oros. VI.13.2). И здесь foedus следует понимать только как устный договор.
Второе дипломатическое соприкосновение с Римом было столь же мало результативным и весьма обидным для Парфии. Зимой 69/68 г. до н. э. разбитые и теснимые Лукуллом Митридат IV и Тигран II предлагают Парфии заключить союз. Парфяне, верно оценив ситуацию, не прекращая переговоров с ними, сами отправили к Лукуллу посольство с предложением дружбы и союза (Plut. Lucul. XXX). Лукулл прислал ответное посольство, узнавшее, что парфянский царь одновременно ведёт тайные переговоры с Тиграном, прося
