Ширра произнес:
– Не трогай посадочный пакет до Техаса.
И опять никаких объяснений! А сам Гленн догадаться не мог. Было только смутное чувство, что его зачем-то торопят. Но Гленн ничего по этому поводу не сказал кроме «подтверждаю».
– Похоже, стабилизация в порядке, – продолжал Ширра. – Трудно было ее поддерживать?
– Да, я порядком помучился.
– Неплохо для работы на правительство, – заключил Ширра. Это была одна из его любимых поговорок.
– У тебя есть время рассказать о сбрасывании тормозных двигателей? – спросил Гленн.
Это была завуалированная просьба дать хоть какие-нибудь объяснения о посадочном пакете.
– В Техасе все узнаешь, – сказал Ширра. – Отбой.
Никто не собирался ему ничего объяснять! Обида астронавта становилась все сильнее.
Через три минуты вышла на связь станция слежения в Техасе:
– «Дружба-7», это диспетчер Техаса. Мы рекомендуем вам сбросить посадочный пакет после завершения вхождения в атмосферу. Это значит, что вы должны перейти уровень 0,05 g, который ожидается в 04.43.53. Это означает также, что вы должны втянуть перископ вручную. Как поняли?
Он все понял.
– Это «Дружба-7», – сказал Гленн. – Какова причина? Можете назвать какую-нибудь причину? Прием.
– Не сейчас, – ответил техасский диспетчер. – Это решение Мыса. Вам дадут объяснение, когда вы окажетесь в зоне их видимости.
– Вас понял. «Дружба-7».
Это было просто неслыханно. Картина начала прорисовываться…
Двадцать семь секунд спустя Гленн был уже над Мысом, и диспетчер голосом Алана Шепарда приказал ему убрать перископ вручную и приготовиться к вхождению в атмосферу.
Все это дело с посадочным баком и пакетом стало проясняться. За два часа, что длилась эта путаница, никто ничего не объяснил Гленну. Но если ему предстояло входить в атмосферу с посадочным пакетом, значит, по какой-то причине на Земле хотели, чтобы все стропы были на месте. А причина тут возможна только одна – что-то не в порядке с теплозащитным экраном. Но в центре управления полетом не собирались ему этого объяснять! Ему! – пилоту! Да это же просто неслыханно! Это же…
В наушниках раздался голос Шепарда. Пока Гленн убирал перископ, он говорил:
– Мы не уверены, что твой посадочный бак закрыт. Нам кажется, что можно войти в атмосферу и с посадочным пакетом. Мы не видим тут никаких трудностей.
– Вас понял, – сказал Гленн.
Да, теперь он все понимал. Если его посадочный бак раскрыт, значит, крепление теплозащитного экрана ослабло. Следовательно, щит может отлететь при вхождении в атмосферу – разве что стропы посадочного пакета удержат его на месте достаточно долго, чтобы установился правильный угол вхождения капсулы. А стропы скоро сгорят. Если теплозащитный экран отлетит, Гленн изжарится заживо. И если они не хотят, чтобы он – пилот! – знал об этом, значит, боятся, что он может впасть в панику. А если ему не нужно знать всю обстановку – лишь отдельные моменты, чтобы выполнять приказы, – значит, он вовсе не пилот! Эта цепочка мыслей промелькнула в мозгу Гленна так быстро, что он даже не успел бы высказать их словами. Его, астронавта, рассматривали как пассажира, как добавочный компонент, как инженера, нет, как рабочего котельной автоматизированной системы. Как человека, у которого нет этой редкостной, невыразимой словами нужной вещи. Как будто нужная вещь вообще не имеет никакого значения! Это было попрание всего святого, причем он осознал полную картину за одно-единственное мгновение вспышки праведного негодования, когда входил в земную атмосферу.
– Седьмой, это Мыс, – сказал Шепард. – Прием.
– Продолжай, Мыс, – ответил Гленн. – Связь прервалась…
– Мы советуем тебе…
Это было последнее, что он услышал, – началось вхождение в атмосферу. Астронавт еще не чувствовал перегрузок, но трение и ионизация становились все сильнее, так что рация была теперь бесполезна. Капсулу начало сильно раскачивать, и Гленн боролся с качкой при помощи рычагов управления. Топлива для автоматической системы – перекиси водорода – осталось так мало, что Гленн даже не знал, работает ли система вообще. Капсула шла вниз. Теплозащитный экран находился снаружи капсулы, прямо за спиной Гленна. В окно он видел только абсолютно черное небо. Перископ был убран, поэтому на экране он тоже ничего не видел. Снаружи, где-то сверху, раздался глухой удар. Гленн посмотрел в окно и увидел строп. От посадочного пакета. Строп порвался! А следующим будет теплозащитный экран! Черное небо за окном постепенно становилось бледно-оранжевым. Строп, прижатый к окну, загорелся, а затем исчез. Вселенная приобрела ярко-оранжевый цвет. Это загорелся теплозащитный экран, не выдержав жуткой скорости снижения. Вот этого Шепард и Гриссом точно не видели. Они не входили в атмосферу на такой скорости. Тем не менее Гленн знал, что происходит. Ему пятьсот, нет, тысячу раз рассказывали о том, как теплозащитный экран воспламенится, будет сгорать слой за слоем, испаряться, рассеивая в атмосферу тепло коронами пламени. Сейчас Гленн видел в окно только огонь. Он находился внутри огненного шара. Но вот мимо окна пролетел какой-то огромный горящий предмет. Затем еще один, еще… Капсулу затрясло… Разрушился теплозашитный экран! Он рассыпался на горящие куски – именно они пролетали сейчас за окном. Гленн попытался придать капсуле устойчивость с помощью ручного регулятора. Автоматическое управление! Но крены и рыскания были слишком быстрыми… Этот «тренажер "Альфа"» словно бы взбесился… Ну и жарища! Гленну казалось, что все его нервные окончания сейчас сосредоточились в спине. Если капсула начинала разрушаться и астронавту предстояло сгореть, то тепловая волна достигает сначала спины. А позвоночник превратится в ленту раскаленного докрасна металла. Гленн уже знал, какие будет испытывать ощущения и в каком порядке. Сейчас начнется!.. Но ничего не происходило. Не было никакой жуткой жары и никаких горящих обломков… Да и теплозащитный экран не сгорел. Горящие куски оказались остатками посадочного пакета. Сначала сгорели стропы, а затем все остальное. Капсула продолжала раскачиваться, перегрузки нарастали. Он знал процесс увеличения величин перегрузок наизусть – тысячу раз проходил через него в центрифуге. Его прижимало к спинке кресла. Все труднее и труднее становилось действовать ручным регулятором. Гленн попытался прекратить раскачивание капсулы с помощью двигателей рыскания и двигателей крена, но раскачивания происходили слишком быстро. И вряд ли они шли на пользу капсуле.
Но вот красное свечение исчезло… Гленн выбрался из огненного шара… 7 g прижимали его к креслу… Он услышал голос диспетчера с Мыса:
– …Как слышите? Прием.
Это значило, что он прошел через ионосферу и теперь входил в нижние слои атмосферы.
– Слышимость отличная, а у вас?
– Вас понял, у нас слышимость тоже отличная. Как себя чувствуете?
– Вполне прилично.
– Вас понял. Ваша точка приземления находится в пределах одной мили от авианосца.
Что ж, неплохо. Не как у Йегера, конечно, но тоже неплохо. Гленн находился внутри полуторатонного куска неаэродинамичного металла. Он был на высоте в сто тысяч футов и падал в океан, как огромное пушечное ядро На такой высоте капсула уже утрачивала аэродинамические свойства. Ее ужасно трясло. В окно Джон видел мощный белый след инверсии, вьющийся по черному небу. Он падал со скоростью тысяча футов в секунду. Надвигался последний, решающий момент полета. Сейчас парашют либо раскроется, либо нет. Тряска все усиливалась. Посадочный пакет! Должно быть, часть пакета все еще была прикреплена к капсуле, и из-за этого ее потряхивало… Он не мог больше ждать. Парашют должен был раскрыться автоматически, но он не мог больше ждать. Тряска… Гленн потянулся, чтобы раскрыть парашют вручную, но тот раскрылся автоматически, сначала буек, а затем главный парашют. Капсула повисла на парашюте, двигаясь по огромной дуге. Жара стояла ужасная, но парашют выдерживал. Когда он сработал, Джона подбросило в кресле. Небо за окном было уже голубым. Продолжался все тот же день – солнечный день в Атлантике, возле Бермуд. Даже лампочка-индикатор посадочного бака горела зеленым светом. С посадочным баком все было в порядке. Со щитом тоже. Скорость снижения была правильной – сорок футов в секунду. Он слышал по рации болтовню экипажа спасательного судна. До приводнения оставалось только двадцать минут, всего шесть миль. Он снова лежал на спине в своей кобуре. Небо за окном больше не было черным. Капсула раскачивалась под парашютом, Гленн смотрел вверх и видел облака, а над ними – синее небо. Ему было очень, очень жарко. Но это чувство было ему знакомо. Все эти бесконечные часы в тепловых камерах – ничего страшного, от этого не умирают. Место посадки находилось лишь в трехстах милях от того места, где он стартовал – в тот же день, всего лишь пять часов назад. Приятный день посреди Атлантического океана недалеко от Бермудских островов. Солнце на небе поднялось только на семьдесят пять градусов. Время 14:45. Оставалось только отсоединить все эти провода и шланги. Гленн это сделал. Потом стал потихоньку расслабляться и избавляться от мыслей. Должно быть, он сейчас совсем близко от поверхности океана. Капсула упала в воду, и астронавта снова отбросило к спинке сиденья. Толчок оказался довольно сильным. Было жарко; хотя вентиляторы скафандра по-прежнему работали, жара становилась ужасной. По рации Гленну приказали не пытаться вылезти из капсулы. Спасательное судно находилось совсем близко. Вертолет решено было не посылать – разве что в чрезвычайной ситуации. Гленн даже и не думал вылезать в воду. Не собирался он и включать детонатор, чтобы отстрелить люк. Пилот-Пресвитерианин не станет нарушать правил. Линия связи с Господом работала отлично. Он это сделал!
