В слюдяном оконце метнулся алый отсвет - кто-то с досады запалил дом.
У Якова раздулись ноздри - разгулялась вольница! Он вдруг понял, что уже не в силах ее унять, не в силах сдерживать больше людей. Он почувствовал усталость. Все стало безразличным. И югорские соболя, и дом все на свете. Словно пришел он не туда, куда так стремился.
- Останови стрелу на полете, - усмехнулся он Ждану. И выбежал из дому.
Пламя расползалось по углу дома, шипело, облизывая снег на низкой крыше.
Яков приказал выступать. Отозвал в сторону Зашибу.
- Коли со мной что случится - на тебе все заботы. Сохрани людей. Обратный путь будет еще тяжелее.
- С чего приуныл, атаман?
- Так. Повитуха мне нагадала когда-то греть костями мерзлые камни чужой земли.
Яков был мрачен, подавлен.
Дым пожарища стелился низко по зубьям частокола, скрывая оранжевое солнце.
Второе городище тоже нашли покинутым. Заночевали, к полудню подошли к третьему.
Оно стояло на крутом холме в изгибе реки.
Дважды пытались взять городище приступом, но круты были склоны, высок частокол, Югры защищались отчаянно, их тяжелые медвежьи стрелы с медными наконечниками пробивали щиты из толстой кожи и дерева. Новгородцы отошли, потеряв полтора десятка ратников. Похоронили их в мерзлой земле, насыпав высокий снежный курган.
Яков, еле сдерживая ярость, повелел обложить городище, чтобы взять югру измором и голодом. Часть людей отослал зорить мелкие охотницкие становища, чтоб добыть мяса и рыбы. На случай долгой осады стали готовить землянки и крытые шкурами шалаши.
Минула неделя, другая. Ночами над частоколом колыхались факелы - югры были готовы и к ночному штурму. Тоска и уныние поселились среди новгородцев. Гасли надежды на возы серебра и мехов, неодолимым казался теперь и путь к дому.
Рыжий Ждан чуть оправился, мог уже ползать, волоча по снегу омертвевшие, неживые ноги. Яков выспрашивал его о здешнем народе, перебирая бронзовые югорские украшения и бляшки. Затейливой искусной работы были эти бляшки, изображавшие зверей и человека. Вот степной орел, терзающий медведя. Вот женщина с младенцем во чреве - она стоит на бобре, над нею распластала крылья птица, а по бокам двое юношей с лосиными головами.
- Югры читают по этим бляшкам свои предания, как мы по книгам. Они верят, что у человека четыре души. Одна после смерти живет под землей, другая становится духом леса, третья обращается в птицу, - объяснил рыжий Ждан. - Но самая главная - четвертая, сонная, или вещая, душа. Она покидает нас во сне и витает в краю предков или в этом мире. Если она заблудится, человек уже не проснется.
Сердился Ждан, если Яков подшучивал над югорской верой.
- Всяк народ по жизни избирает себе богов. Югры зря зверя не тронут, потому что каждый зверь священен. Медведь, к примеру, был сыном верховного бога Нуми-Торума и жил на небе. Но выпросился он у отца на землю. Пятки у него голые и стали мерзнуть зимой. Отец дал ему огонь. Однажды грелся медведь у костра, а люди увидели огонь и решили его похитить. Они убили медведя и унесли с собой огонь. С тех пор медведи на зиму в берлогу ложатся, чтобы пятки не отморозить. Когда югры сейчас убивают медведя, они устраивают празднество, винятся перед его мертвой головой и поют священные песни. А перед этим вырежут у головы язык и уберут глаза, чтобы дух медведя не мог их увидеть и не мог пожаловаться богу-отцу...
Сказывал Ждан и о золотой югорской бабе. У Женщины этой во чреве ребенок, а во чреве ребенка еще дитя. И означает это вечность жизни и рождения. Путь к идолу знают только старейшины и шаманы, не дано ее видеть простому человеку, а тем более иноземцу.
- Я найду золотого идола, - сказал Яков.
Ждан только грустно усмехнулся.
Шла пятая неделя. Прибыли послы от югорского князька. Старый охотник Вах передал Якову серебряное блюдо с монетами и украшениями, связки собольих шкурок.
- Югра много думал и решил покориться, - Вах смотрел себе под ноги, словно чем-то обижен. - Югра готовит дань, Русь подождет.
Яков и обрадовался и встревожился - не готовит ли князек какой хитрости? В городище начинается голод, но и его воинам не сладко, варят березовую кашу, держатся из последних сил. Случись битва - им не выдержать.
- Хочу видеть Рыжего, - мрачно сказал старый Вах.
Ждан лежал у костра, закутанный в тулуп. Он отвел глаза, когда подошел к нему Вах.
- Ай, у сохатого оказалось сердце хитрой росомахи! И старый Вах поверил росомахе! Ай!
Послы ушли.
Новгородцы оживились, гадая о югорских сокровищах, о близком пути к далекому дому.
А в городище вечером перед домом князька полыхал костер и металась вокруг него в диком танце шаманка Тайша.
Сначала она долго курила, сидя на корточках у костра, набив трубку кусками сушеного мухомора. У нее белели щеки, а взгляд становился мутным. И она вдруг начинала скакать и выгибаться. На ней была маска с рогами горного козла. Ленты на ее бубне и поясе метались и вспыхивали в отсветах костра.
Савку усаживали рядом с князьком среди старых югров. У него затекали ноги во время игрищ.
У шаманки был грубый, мужичий голос. Савка не понимал слов. Что-то зловещее было в ее каркающих выкриках.
Э-э, Пор! Ты не видел кровь жертвы,
Ты пил ее.
Я говорю тебе.
Пробудись и слушай.
Эта земля принадлежит нам,
Ее пришли грабить.
Иди за тем,
Кто пришел сюда красть.
Сломай ему шею.
Пусть пойдет кровь у него изо рта.
Пусть пойдет кровь у него из носа.
Сломай ему хребет.
Убей!
Убей!
Убей!
- Убей! Убей! Убей! - повторяли воины и тыкали копьями в снег.
Савка страшился подумать о том, что должно случиться.
Разве он виновен, что так запутала его жизнь? Люди запутали. Только один человек понял бы - сынишка Тишата. Если не загиб он еще от хворобы, сверлящей кости.
...Тревожно прислушивались новгородцы к игрищу и песням за частоколом. Слишком долго князек собирает дань. Охватывало отчаянье. Снова прибыли послы, теперь только двое и без даров. Старого Ваха с ними не было.
- Дань приготовлена, - сказали послы, - князек приглашает лучших людей в гости. Просит не брать с собой оружия - на пиру оно не понадобится.
Яков и еще десять воинов ушли с послами в городище. Рыжего Ждана везли на лыжах, как на санках. Он сжал зубы, чтобы не стонать.
У дома князя полукругом у костра на жестких лосиных шкурах сидели князек и старейшины. Новгородцам показали место напротив. И только они присели, югры кинулись на них и скрутили им руки.
Шаманка Тайша подолгу смотрела в глаза каждому и хохотала.
- Зачем ты пришел? - подступил к Якову князек. Он сутулился, будто хотел Якова боднуть.
- За данью.
- Почему мы должны отдать тебе наше добро?
- Не мне - Новгороду. Не своею волей мы пришли. Мы - его люди. И за каждый волосок, что упадет с нашей головы, ты ответишь ему.
- Русь, Югра - равные братья. Югра не платит дань! - закричал князек.
Яков ничего не ответил. Только показал на Ждана.
- Его не троньте. Он не виноват перед вами ни в чем.
- Что он говорит? - спросил Ждана князек.
Ждан промолчал.
- Он говорит, что не Рыжий их привел, - сказал Вах. - Это правда, Рыжий?
Ждан не ответил.
В стан новгородцев снова прибыл посол. Один. Он сказал, что мужи новгородские пируют со старейшинами и приказали еще тридцати воинам идти в город за данью. Оружие брать не велено.
Новгородцы шли сквозь тесный молчаливый строй югров. Впереди шагал Омеля. Шагал широко, уперев руки в бока. Остальные едва за ним поспевали.
Вдруг югры расступились. Омеля почувствовал удар в плечо, удивленно покосился - из плеча торчала стрела. Он вырвал ее. Увидел, как рядом упал воин, словно подвернув ногу. Второй, третий...
Омеля, взревев зверем, выхватил кол и взмахнул им над головой. Югры отпрянули, побежали. Он гнался за ними с поднятым колом. И вдруг встал. Он увидел Савку. Они встретились взглядами.
Омеля не сразу сообразил, что это Савка. Откуда он здесь?
Савка юркнул за дом, за спины югров.
- К войску! - крикнул кто-то из новгородцев.
- К войску! - заорал Омеля.
Размахивая колом, он кинулся к воротам и с маху высадил их плечом.
Вдогонку ушкуйникам взметнулись стрелы.
В стан новгородцев добежал Зашиба Волос. Он перекрестился и упал на снег. На брови у него запеклась кровь.
- Измена, - прошептал он и вдруг завопил тонко и отчаянно: Спасайтесь!
Омеля очнулся ночью. Ему привиделось, что он в жаркой бане и в полушубке в ней ней сидеть нестерпимо. Он стал сбрасывать полушубок и очнулся от боли.
Перемигивались низкие звезды. Омеля не мог понять, где он. Вспомнил Савку. И подумал: "Замерзаю".
На глаза наваливалась дремота и хотелось шевелиться. Свинцовая тяжесть была в затылке, ныли нога и бок. Он с трудом поднялся, побрел к городищу.
Ему казалось, что идет он очень долго. Где-то лаяли собаки, шумели люди. Омеля поднял голову. На взгорье маячила зубчатая стена частокола.
