Ознакомительная версия.
Среди девяноста тысяч человек, опустивших пальцы книзу, немало было непорочных и милосердных весталок, пожелавших доставить себе редкое удовольствие зрелищем смерти несчастного гладиатора.
Мирмиллон приготовился уже проколоть ретиария, как вдруг тот, выхватив меч у противника, с огромной силой сам вонзил его себе в сердце по самую рукоятку. Мирмиллон быстро вытащил меч, покрытый дымящейся кровью, а ретиарий, приподнявшись в мучительной агонии, воскликнул страшным голосом, в котором не было уже ничего человеческого:
- Будьте прокляты!.. - упал на спину и умер.
Глава 2
СПАРТАК НА АРЕНЕ
Толпа бешено аплодировала я обсуждала происшедшее, наполняя цирк гулом ста тысяч голосов Мирмиллон удалился в темницы, откуда вышли Плутон, Меркурий, и вытащили с арены через Ворота смерти труп ретиария Место, где осталась большая лужа крови, было посыпано блестящим и тончайшим порошком мрамора, принесенным в небольших мешках из соседних тиволийских карьеров, и оно снова засверкало на солнце как серебро.
Толпа, аплодируя, наполняла цирк продолжительными криками:
- Да здравствует Сулла!
Сулла, обратившись к Кнею Корнелию Долабелле, бывшему два года тому назад консулом и сидевшему рядом с ним, сказал:
- Клянусь Аполлоном Дельфийским, моим покровителем, вот подлый народ! Разве он мне аплодирует? Ничуть не бывало! Он аплодирует моим поварам, приготовившим ему вчера изысканные и обильные блюда.
- Почему ты не выбрал себе место на оппидуме? - спросил Суллу К ней Долабелла.
- Не думаешь ли ты, что эго место сделало бы меня более знаменитым? возразил Сулла и через минуту прибавил:
- Кажется, недурной товар продал мне ланиста Акциан?
- О, ты щедр, ты велик! - сказал Тит Аквиций, сенатор, сидевший возле Суллы.
- Да поразит молния Юпитера всех подлых льстецов! - воскликнул экс-диктатор, с яростью схватившись правой рукой за плечо и сильно почесывая его, чтобы прекратить зуд, вызываемый укусами изводивших его отвратительных паразитов И, спустя минуту, он добавил:
- Я отказался от диктатуры, вернулся к частной жизни, а вы все же хотите видеть во мне господина. Презренные! Вы только и можете жить в рабстве.
- Не все, о Сулла, рождены для рабства, - смело возразил один патриций из свиты Суллы, сидевший невдалеке от последнего.
Этот смельчак был Луций Сергий Катилина. Ему было в это время около двадцати семи лет. Он был высок ростом, обладал могучей грудью, широкими плечами и мускулистыми руками. Масса густых черных волос покрывала его большую голову; смуглое, мужественное, энергичное лицо его расширялось к вискам; на его широком лбу большая и всегда набухшая кровью вена спускалась к носу; серые глаза всегда сохраняли жестокое и страшное выражение, а пробегавшие по всем мускулам его властного и резкого лица нервные судороги обнаруживали перед внимательным наблюдателем малейшие движения его души.
Ко времени, когда начинается наш рассказ, Луций Сергий Катилина приобрел себе славу ужасного человека. Всех пугала его страшная вспыльчивость. Так он убил спокойно проходившего по берегу Тибра патриция Грагидиана за то, что тот отказался дать ему под заклад имущества большую сумму денег, в которой он, Катилина, нуждался для уплаты своих огромных долгов, ибо не уплатив их, он не мог получить ни одной государственной должности.
То было время проскрипций, то есть время, когда ненасытная свирепость Суллы затопила Рим кровью. Гратидиан не числился в проскрипционных списках, он был даже из партии Суллы; но Гратидиан был страшно богат, а имущество занесенных в проскрипционные списки конфисковалось. Поэтому, когда Катилина притащил труп Гратидиана к Сулле, заседавшему в курии, и бросил его к ногам диктатора со словами, что он убил Гратидиана как врага Суллы и отечества, то диктатор оказался не особенно щепетильным и закрыл глаза на убийство, но зато широко раскрыл их на огромные богатства Гратидиана.
Вскоре после этого Катилина поссорился со своим братом, оба обнажили мечи, но Сергий Катилина, помимо того, что обладал необыкновенной силой, владел, как никто в Риме, искусством фехтования. Брат Сергия был убит, а Сергий наследовал его имущество, чем спас себя от разорения, к которому его привели расточительность, кутежи и разврат. Сулла и на этот раз посмотрел сквозь пальцы на братоубийство: не стали придираться к нему поэтому и квесторы.
При смелых словах Катилины Луций Корнелий Сулла спокойно повернулся к нему и спросил:
- А сколько ты думаешь, Катилина, есть в Риме граждан смелых, как ты, и обладающих подобно тебе величием души, как в добродетели, так и в пороках?
- Я не могу, славный Сулла, - ответил Катилина, - рассматривать людей и вещи с высоты твоего могущества. Признаюсь, что я чувствую себя рожденным для любви к свободе и для ненависти к тирании, хотя бы прикрытой великодушием или лицемерно действующей во имя блага отечества. Должен сказать, что это благо даже при внутренних волнениях и гражданских раздорах было бы более прочным под властью всех, чем при деспотизме одного. Не входя в разбор твоих действий, я открыто порицаю, как и раньше порицал, твою диктатуру. Я верю и хотел бы верить, что в Риме есть еще много граждан, готовых на все муки, лишь бы снова не попасть под диктатуру одного человека, а тем более, если этот человек не будет называться Луцием Корнелием Суллой и если чело его не будет увенчано, как у тебя, победными лаврами, приобретенными в сотнях сражений.
- Так почему же, - спросил Сулла спокойно, но с насмешливой улыбкой на губах, - так почему же вы не вызываете меня на суд перед свободным народом? Я отказался от диктатуры; так почему же не было предъявлено мне обвинение и почему вы не явились требовать от меня отчета в моих действиях?
- Чтобы не видеть вновь резни и междоусобия, которые в течение десяти лет терзали Рим... Но не будем говорить об этом, так как у меня нет намерения обвинять тебя; ты мог сильно ошибаться, но ты ведь совершил столько славных подвигов, память о которых днем и ночью волнует мою душу, жаждущую, подобно твоей, Сулла, славы и могущества. Но скажи, не кажется ли тебе, что в жилах нашего народа еще течет кровь великих и свободолюбивых предков? Вспомни, как несколько месяцев тому назад, когда ты в курии, в присутствии Сената, добровольно отказался от диктаторской власти, отпустил ликторов и уходил со своими друзьями домой, один юный гражданин начал тебя порицать за то, что ты отнял у Рима свободу, наполнил город резней и грабежами и сделался его тираном. О Сулла, согласись, что нужно быть человеком очень твердого закала, чтобы так поступить, - ведь за свои слова юноша мог бы в один миг поплатиться жизнью. Ты был великодушен, - и знай, что я говорю не из лести, так как Катилина не льстит никому, даже всемогущему, великому Юпитеру - ты был великодушен и ничего ему не сделал, но ты должен согласиться со мною, что если встречается юноша неизвестного плебейского звания, - жаль, что я не знаю его имени, - способный на такой поступок, то можно еще надеяться на спасение отечества и республики.
- Да, это был смелый поступок, и ради смелости, проявленной этим юношей, я, всегда восхищавшийся мужеством и любивший храбрецов, не пожелал отомстить за нанесенные мне оскорбления и перенес все его ругательства и брань. Но знаешь ли ты, Катилина, какое следствие имели поступок и слова этого юноши?
- Какое? - спросил Сергий, устремив любопытный и испытующий взгляд на счастливого диктатора.
- Отныне, - ответил Сулла, - тот, кому удастся захватить власть в республике, не захочет более от нее отказаться.
Катилина в раздумье опустил голову. Через мгновение он поднял ее и с живостью сказал:
- А найдется ли еще кто-нибудь, кто сумеет или захочет захватить высшую власть?
- Ладно, - сказал, иронически улыбаясь, Сулла, - ладно... Вот толпы рабов, - он указал на ряды амфитеатра, переполненные народом. - Найдутся и господа!
Эта беседа происходила среди гула нескончаемых рукоплесканий толпы, всецело занятой кровопролитным сражением, происходившим на арене между лаквеаторами и секуторами и быстро закончившимся смертью семи лаквеаторов и пяти секуторов. Шесть оставшихся в живых гладиаторов, покрытые ранами, в самом плачевном виде вернулись в темницы, а народ с жаром аплодировал.
В то время как лорарии вытаскивали с арены двенадцать трупов и уничтожали на ней следы крови, Валерия, посматривавшая на Суллу, который сидел невдалеке от нее, встала, подошла сзади к диктатору и вырвала нитку из его шерстяной хламиды. Удивленный Сулла обернулся, рассматривая ее своими сверкающими звериными глазами. Она коснулась его и сказала с очаровательной "улыбкой:
- Не истолкуй моего поступка в дурную сторону, диктатор, я взяла эту нитку, чтобы иметь долю в твоем счастье!
Почтительно поклонившись и приложив, по обычаю, руку к губам, она пошла на свое место. Сулла, приятно польщенный этими любезными словами, проводил ее учтивым поклоном и долгим взглядом, которому постарался придать ласковое выражение.
Ознакомительная версия.
