Ознакомительная версия.
Англичане после развала федерации захватили единственный крупный никарагуанский порт Сан-Хуан-дель-Норте и лишили тем самым Никарагуа основного маршрута внешней торговли. Встала реальная угроза британской оккупации всего атлантического побережья Никарагуа и Гондураса. Никарагуа обратилась за помощью ко всем центральноамериканским республикам. Морасан решил, что внешняя угроза поможет воскресить федерацию, и в декабре 1841 года на борту корабля «Крестоносец» покинул Перу с семью спутниками. В январе 1842 года Морасан высадился в Сальвадоре и предложил свою помощь в борьбе с британцами. К генералу стекались восторженные сторонники, но правительство Сальвадора, опасаясь осложнений с Гватемалой (где правил Каррера), попросило Морасана покинуть страну.
Морасан отплыл в Коста-Рику, где местные либералы только что подавили реакционный мятеж. Президент Коста-Рики Браулио Каррильо выставил против Морасана войска, но тот убедил их перейти на его сторону. 13 апреля 1842 года Морасан без боя вошел в столицу Коста-Рики Сан-Хосе. Многие тогда сравнивали триумфальное возвращение генерала со «ста днями» Наполеона. К сожалению, это сравнение оказалось пророческим, хотя конгресс избрал Морасана президентом Коста-Рики.
В своем перовом воззвании к народу Морасан выступил за восстановление центральноамериканской федерации. Флаг и герб распавшегося союза были объявлены национальными символами Коста-Рики. Были амнистированы все политические заключенные.
Морасан готовился к походу на север и для этого объявил в Коста-Рике всеобщую воинскую повинность и ввел чрезвычайный налог на собственников. Эти меры заставили местную олигархию вступить на путь борьбы с новым президентом. Да и многие простые костариканцы, только что пережившие гражданскую войну, не хотели умирать вдали от родной земли во имя непонятной для них федерации.
20 июля 1842 года Морасан издал декрет, объявлявший Коста-Рику частью центральноамериканской федерации[31]. Фактически это означало объявление войны всем бывшим членам федерации. К началу сентября 1842 года экспедиционная армия Морасана была готова отплыть в Никарагуа. Но 11 сентября началось восстание против Морасана в Сан-Хосе. Антивоенные лозунги повстанцев привлекли на их сторону широкие массы населения. 400 вооруженных мятежников во главе с португальским генералом атаковали оставленных Морасаном в городе 40 сальвадорцев из его личной гвардии. Несмотря на огромный численный перевес, все атаки мятежников (число которых выросло до 1000) были отбиты. После трех дней ожесточенных уличных сражений Морасан отклонил предложение о капитуляции и с боем вырвался из Сан-Хосе.
Однако один из соратников Морасана, Педро Майорга, к которому генерал поспешил на помощь, просто сдал его в руки мятежников. 15 сентября 1842 года в день 21-й годовщины независимости Центральной Америки Морасан был расстрелян на центральной площади Сан-Хосе. В составленном для своего пятнадцатилетнего сына завещании он писал, что прощает все своим врагам и желает им всего наилучшего. Далее в письме говорилось: «…моя любовь к Центральной Америке умирает вместе со мной. Я обращаюсь к молодежи, которой суждено вдохнуть жизнь в эту страну, покидаемую мною с чувством горечи из-за царящей в ней анархии, и призываю молодежь последовать моему примеру: пусть она предпочтет скорее умереть, чем видеть родину в состоянии хаоса, в каком она, к сожалению, пребывает сейчас»[32].
Смерть Морасана означала окончательный крах единого центральноамериканского государства и на долгие десятилетия определила незавидную судьбу народов этого региона, ставших игрушкой в руках сначала Великобритании, а потом США.
Идея федерации, однако, не погибла вместе с Морасаном. В апреле 1842 года Никарагуа, Сальвадор и Гондурас собрали полномочных представителей в никарагуанском городе Чинандега, чтобы воссоздать федерацию. Предполагалось, что править ей станет «верховный представитель» при поддержке совета из полномочных представителей трех государств. В течение шести лет путем ротации главой единого государства должен был побывать посланец от каждой страны. Парламенты трех стран выбирали бы по одному члену в единый судебный орган. Законодательный орган должен был быть сформирован из отобранных правительствами трех стран делегатов.
Правда, федеральные власти не должны были вмешиваться во внутренние дела стран-участниц. Поэтому участь этого образования, существовавшего скорее на бумаге, была предрешена.
Первым верховным представителем стал сальвадорец Каньяс, которого сменил в 1843 году никарагуанец Фруто Чаморро. Общее правительство избрало своей резиденцией город Сан-Висенте в Сальвадоре. Однако все три страны продолжали жить своей жизнью, и, когда срок полномочий Чаморро истек, преемника для него не нашлось. «Федерация Чинандеги» прекратила свое существование.
В 1847 году делегаты трех вышеупомянутых стран собрались снова, на этот раз в гондурасском городе Накаоме, и призвали к восстановлению федерации и выборам в общий парламент – конституционную ассамблею. 22 июля 1847 года центральноамериканская федерация была формально воссоздана. Гватемалу и Коста-Рику пригласили присоединиться к ней. Но призыв так и остался призывом. Хотя Никарагуа и Гондурас ратифицировали «конвенцию Накаоме», Сальвадор одобрил решения только частично, и федерация опять не состоялась.
В 1853 году либеральный президент Гондураса Кабаньяс созвал в столице страны Тегусигальпе новый конгресс для восстановления центральноамериканской федерации. Однако воплощению идеи в жизнь помешали гражданская война и американская интервенция в в Никарагуа.
После окончательного краха центральноамериканской федерации власть в Никарагуа перешла к местным олигархическим кланам. Статья 17 первой никарагуанской конституции 1838 года прямо делила всех людей на жителей и граждан. Выбирать могли только граждане – мужчины старше 20 лет (или старше 18, если они были женаты), родившиеся в самой Никарагуа и имевшие солидную собственность[33]. «Жители», к которым относились практически все индейцы, никаких избирательных прав не получили. Но даже такие «выборы» были многоступенчатыми. Депутатов парламента выбирали выборщики, которых сначала выбирали граждане. Сенат выбирали еще сложнее: сначала избирали выборщиков, которые избирали других выборщиков, а уже те – сенаторов.
Конституция 1838 года еще сохраняла положение о защите индейского общинного землевладения.
Пришедшие к власти олигархи столкнулись с дилеммой. Новому государству нужны были деньги. Надо было создать более или менее регулярную армию, так как на восточное побережье страны все время зарились англичане. Да и от соседей добра ждать приходилось не всегда. В 1845 году сальвадорско-гондурасские войска захватили и ограбили ведущий город Никарагуа – Леон. Интервентам помогли консерваторы из Гранады, желавшие вырвать власть из рук леонских либералов.
Прямое налогообложение граждан и жителей Никарагуа было делом бесперспективным, поскольку развитых товарно-денежных отношений в стране не существовало, а большинство людей вообще редко видели деньги. Оставались, конечно, таможенные пошлины – но ведь олигархи сами поднялись против Морасана, чтобы вести как можно более свободную от пошлин внешнюю торговлю. Никарагуанские богачи делали деньги в основном на экспорте шкур крупного рогатого скота, а также на сахаре, хлопке, кофе и табаке. Делиться доходами они не желали. Оставалось только косвенное налогообложение, которое не зря называют «политикой Робина Гуда наоборот». Деньги изымались у бедных и передавались богатым – тем, кто производил товары народного потребления.
Беда была в том, что большинство людей обеспечивали себя едой сами. В эпоху анархии, с 1821 года, многие крестьяне, особенно в отдаленных районах, вообще не платили никаких налогов, так как подчас их просто некому было собирать.
Но в 1845 году министра финансов нового консервативного правительства, представителя одного из самых мощных олигархических кланов страны Фруто Чаморро[34] посетила гениальная идея. Он решил ввести налог на популярную среди населения «огненную воду» – крепкий спиртной напиток фабричного или кустарного производства. Конечно, Чаморро и его соратники-консерваторы объясняли новый налог высокими моральными соображениями: мол, никарагуанцы (особенно из низших слоев общества) слишком много пьют, чем мешают прогрессу страны.
К 1852 году налог на «огненную воду» стал самой важной статьей пополнения никарагуанского бюджета – 109 тысяч песо из 296 тысяч общей суммы доходов. Таможенные пошлины давали только 75 тысяч песо[35]. Стоявшие у власти олигархи активно закрывали небольшие ликеро-водочные предприятия, чтобы их коллеги-олигархи из той же сферы бизнеса получали побольше прибыли. Консервативное правительство раздавало своим сторонникам монополии по обеспечению «огненной водой» отдельных городов и районов. Например, в 1845-м сенатор Бернардо Венерио получил монополию на четыре года по снабжению крепким зельем Леона.
Ознакомительная версия.
