Остается понять, каким образом интересующие нас термины сделались основополагающими категориями для определения политической идентичности. Путь к этому оказался весьма извилистым и весьма растянутым, поскольку занял не меньше трех четвертей века – к цели он привел лишь в 1900‑е годы. Результатом стала радикальная трансформация, превратившая специализированный язык парламентской кухни в базовый язык всеобщего избирательного права.
Дело в том, что образцовая ясность эпохи Реставрации очень скоро сошла на нет. После 1830 года слова сохраняются, но реальность, которой они были обязаны своей мощью, изменяется. Разделение парламента на фракции перестает быть точным отображением вопроса, стоящего перед страной: завоевания Революции или контрреволюция? – и определения этих фракций утрачивают точный смысл. После победы либерального орлеанизма положение усложняется, а зеркало замутняется. В отсутствие крайнего роялизма, который обострял противоречия, антагонистические партии сближаются. «После Июльской революции, – отмечает публицист в 1842 году, – дюжина почтенных членов, осколки легитимизма, растворяются среди депутатов самых разных убеждений. Вследствие этого слова „правые“ или „правая сторона“ перестают обозначать какую-либо политическую партию» 57. Политическая игра сужается до сугубо профессиональных разборок, в ходе которых личные взаимоотношения и соперничество клиентел берут верх над принципами и доктринами. Официальные дискуссии становятся весьма эзотеричными, тем более что две основные проблемы, приобретающие важность с течением времени, установление Республики и социальный вопрос, в их ходе практически не затрагиваются. В силу уже установившейся традиции понятия «правые» и «левые» сохраняют смысл в парламенте, но не выходят за его пределы и утрачивают ту идентификационную способность, какую им на время придали славные битвы 1820‑х годов.
Поэтому когда в 1848 году во Франции вводится всеобщее избирательное право, этот язык входит в употребление далеко не сразу. Слова «правые» и «левые» по-прежнему слишком тесно связаны с внутренней парламентской практикой для того, чтобы стать выражением главных направлений общественного мнения. Они остаются словами профессионального языка, парламентских отчетов, политического анализа. И когда Прудон, например, описывает в «Исповеди революционера» разные типы партий и утверждает необходимость существования двух умеренных партий в середине между двумя крайними, он не забывает уточнить, что употребляемые им термины не универсальны: «на парламентском языке это называется правый центр и левый центр» 58.
Электоральные соревнования и партийная принадлежность будут описываться совсем иными лингвистическими средствами. В ходе майских выборов 1849 года, надолго определивших, как известно, карту политических сил Франции, два противоборствующих лагеря именуются на народном языке соцдемами и реаками. Тогда же возникает очень мощная символика противостояния, сформированная войной флагов: красные против белых 59. В течение следующего полувека политические лагеря будут определять себя с помощью этих цветов. Да и гораздо позже, в 1960‑е годы, Эдгар Морен обнаружит, что в коммуне Плозеве́ (департамент Финистер), описанной под прозрачным псевдонимом Плодеме́, этот способ идентификации остается наиболее распространенным 60. В первой четверти ХX века, когда понятия «правое» и «левое» уже прочно вошли в политический язык, в напряженные моменты, когда требуется подчеркнуть ответственность выбора, цветовая символика берет верх. «Я за силы революции против сил контрреволюции; есть белые и красные; я за красных!» – восклицает радикал Мальви во время демонстрации, служащей подготовкой к созданию Картеля левых в конце 1923 года 61. И даже перед выборами 1936 года находятся кандидаты, провозглашающие «вечную борьбу» «блока красных» против «блока белых» 62.
Для исследуемой нами истории этот факт важен чрезвычайно. Всеобщее избирательное право сразу порождает огромную потребность в политической идентификации. Каждый обязан выбрать свою позицию. Так вот, поначалу эту потребность удовлетворяет противопоставление красного и белого. Именно оно на первых порах предоставляет возможность до крайности упростить позиции оппонентов и позволяет каждому из них немедленно определить
