Попустительствовал ли Сталин физическим истязаниям? Ответ на этот вопрос может быть найден по свидетельствам десятков людей, которых допрашивали во время «чисток» 1937–1938 годов. Покойный О.Ф. Сувениров перечисляет более 140 офицеров, которые после ареста подверглись пыткам и избиениям. Их свидетельства подтверждают заявление Хрущева 20-му Съезду КПСС, что «признания многих арестованных людей, обвиняемых во враждебной деятельности, были получены с помощью жестоких, нечеловеческих мучений»[512].
17 ноября 1938 года Постановление СНК СССР и ЦК ВКП(б) привлекло внимание к «многочисленным недостаткам и извращениям в работе органов НКВД и Прокуратуры». В Постановлении указывалось, что НКВД не может проводить аресты без санкции прокурора, от которого требовалось не допускать производства арестов без достаточных оснований. Прокуроры также несли ответственность за обеспечение правильного проведения предварительного расследования органами НКВД[513].
Хотя в Постановлении нигде не упоминается допустимость физического воздействия и пыток в ходе расследований, но то, что следователи НКВД их часто использовали, было хорошо известно партийным чиновникам, которые вместе с прокурором и сотрудниками НКВД составляли печально известные «тройки» — внесудебные органы, часто использовавшиеся во время «чисток» для ускорения процесса. Партийные секретари всех уровней теперь настаивали, чтобы следователи НКВД следовали букве нового Постановления при проведении расследований, и требовали увольнения и предания суду многих старших сотрудников за участие «в оскорбительных и незаконных действиях». Таким образом, сотрудников органов госбезопасности постарались сделать «козлами отпущения». «Почти все бывшие наркомы внутренних дел союзных и автономных республик, большинство начальников УНКВД краев и областей и другие руководящие работники правоохранительных органов были сняты с занимаемых постов и осуждены»[514]. Однако Сталин, хотя и не был опечален тем, что свидетели годов «чисток» исчезли, но не хотел лишать своих следователей тех методов, которые им были нужны, чтобы получать результаты. 10 января 1939 года он послал шифрограмму руководителям партии и органов НКВД в союзных и автономных республиках и в областях.
«ЦК ВКП(б) объясняет, что физическое воздействие использовалось в практике НКВД с 1937 года с разрешения Центрального Комитета», — говорилось в телеграмме, где отмечалось, что все «буржуазные разведки применяют физическое воздействие в отношении представителей социалистического пролетариата и притом применяют его в самых безобразных формах. Спрашивается, почему социалистическая разведка должна быть более гуманной в отношении заядлых агентов буржуазии, заклятых врагов рабочего класса и колхозников. ЦК ВКП(б) считает, что метод физического воздействия должен обязательно применяться и впредь, в виде исключения, в отношении явных и неразоружившихся врагов народа, как совершенно правильный и целесообразный метод».
Эта телеграмма, подписанная Сталиным от имени Центрального Комитета ВКП(б) демонстрирует, что избиения и пытки, которые использовались в разгар «чисток», могут быть использованы вновь — уже от его имени[515]. Хозяин не потерпит ни инакомыслия, ни жалости к тем, кто будет противостоять ему в любом отношении. Во время «Великих чисток» он лично утверждал казни тысяч людей, как было, например, 12 декабря 1038 года. По данным Дмитрия Волкогонова, в этот день был установлен чудовищный «рекорд», когда Сталин и Молотов санкционировали арест 3167 человек[516]. Отношение Сталина к тем, кого он считал своими врагами не изменилось и в первые месяцы войны.
То, что он знал об использовании пыток арестованных во время последней волны арестов, не подлежит сомнению. Двое из тех, кто был освобожден — Ванников и Мерецков, подвергались физическим издевательствам. По делу Ванникова — в показаниях, данных следователями А.А. Зозуловым и И.И. Матевосовым, рассказывается, как следователь Борис Родос швырнул его на пол, а затем прыгнул на него с криком: «Говори, говори все!» По словам Матевосова, был отдан приказ получить от Ванникова показания, уличающие других. Протокол, подписанный едва живым Ванниковым, на самом деле был составлен Родосом.
22 декабря 1938 года, через месяц после того, как Берия стал наркомом внутренних дел, в НКВД был создан новый следственный отдел, который возглавил Богдан Кобулов. Небольшое понятие о том, как работал новый отдел, можно получить из материалов допросов сотрудников Наркомата иностранных дел, последовавших за отставкой наркома Максима Литвинова в начале мая 1939 года. (Литвинов был снят с должности, потому что был евреем и оказывал помощь Западу против фашистской угрозы). Одним из этих сотрудников был Евгений Гнедин, относительно молодой человек, который был главой пресс-бюро наркомата и одним из наиболее уважаемых лиц. Его арестовали в ночь с 10 на 11 мая и привели на допрос к Кобулову в 3 часа утра. Гнедин отверг обвинение в том, что он был шпионом, как смехотворное и казался уверенным в скором освобождении. В 10.00 его опять вызвали на допрос, но на этот раз прямо в кабинет Берия. Кобулов тоже был там, и они коротко посовещались между собой по-грузински. Когда Гнедин сел рядом со столом Берия, тот сказал громким голосом, что по данным Кобулова, он является иностранным шпионом. Когда Гнедин вновь отверг обвинение, сказав, «Я не шпион!», Кобулов сильно ударил его. В это время в кабинет вбежали несколько крепких молодцов, которые стали избивать его. Затем Берия закричал: «Ложись!» Гнедин лег на спину. Берия приказал ему повернуться, а когда он замешкался, то сотрудники НКВД грубо перевернули его и стали избивать резиновыми дубинками. Сквозь этот шум он слышал голос Берия, который кричал: «Не оставляйте следов!»[517]
К февралю 1941 года Следственный отдел, созданный в 1938 году, был расширен и стал «Следственным отделом по особо важным делам». Его начальником стал Лев Влодзимирский — сибиряк, бывший матрос, сотрудником спецслужбы с 1928 года[518]. Почти все следователи этого отдела были ветеранами «чисток». В числе старших следователей и заместителей были Родос и Шварцман — оба известные своей безжалостностью.
Кстати, в 1956 году Родоса судили за жестокое обращение с подследственными во время допросов. Среди тех, кто давал показания против него, был маршал Мерецков, который описывал избиения, которые он получил — Родос, в частности, ударил его так сильно, что сломал ему ребро, и Мерецков упал на пол, крича от боли[519].
Хотя репутация Шварцмана как беспощадного следователя была точно такой же ужасающей, как Влодзимирского и Родоса, он, по словам одного из арестованных, таким не выглядел: «Он был плотным, с бледным от недосыпания лицом, и если встретить его на улице, его можно было принять за перетрудившегося инженера большого завода»[520]. Тем не менее, Шварцман был отвратительным человеком. Рассказывают, что когда был арестован Григорий Штерн, то первый допрос, учитывая его звание, проводил первый заместитель Берия — Меркулов, в своем кабинете, где присутствовал и Шварцман. Меркулов попросил Штерна рассказать о своих преступлениях, на что тот ответил, что он не совершал преступлений против своей страны. При этих словах Шварцман встал со своего места и ударил Штерна по лицу электрическим кабелем, выбив ему правый глаз из глазницы. Штерн упал на пол. Меркулов укоризненно посмотрел на Шварцмана и на кровь на дорогом ковре. Шварцман извинился, сказав, что хотел ударить Штерна по шее, но промахнулся. Затем он позвал охрану, которые перевязали Штерну глаза и отвезли в Сухановку — наверное, в самую плохую тюрьму в пределах Москвы[521].
Больше не имея сил переносить боль, Штерн на допросе 27 июня сказал, что да, он был «членом военно-заговорщической организации и немецким агентом». Однако в конце протокола допроса он написал своей рукой следующее заявление: «Я дал предшествующие показания во время допроса, но ни одно из них не соответствует действительности и все выдумано мною, то-есть, я никогда не был врагом, агентом или заговорщиком»[522].
По заведённому порядку допросы проводились в различное время, чтобы подследственные не могли ожидать их и не готовились к ним. Избиения кулаками или резиновыми дубинками, сопровождаемыми пинками по телу, если арестант падал, были стандартом. Руководители НКВД и НКГБ также принимали участие в этих избиениях. Например, когда начались допросы Мерецкова, Берия, Меркулов и Влодзимирский — все принимали участие, после чего к избиениям присоединялись Шварцман, Зименков и Сорокин.
Арестованных также заставляли часами стоять, не шевелясь, пока их тела не начинали сводить судороги. Однажды Родос сказал арестованному: «Про нас говорят, что мы применяем азиатские методы расследования; мы покажем тебе, что это правда!»[523]
