Впрочем, о боеспособности частей этого корпуса говорят отзывы самого немецкого командования. Так, например, о бригаде РОНА известно, что для нее важнее был захват склада с водкой, чем занятие какой-либо господствующей позиции. Что касается полка Дирлевангера, то он был своеобразной штрафной частью, укомплектованной дезертирами и преступниками разного рода, которым за боевые «заслуги» была обещана амнистия. Неудивительно, что их «высокая боеспособность» выразилась в беспримерно садистском уничтожении мирного населения. Кроме того, для подавления восстания немцы сосредоточили значительные силы артиллерии, в том числе батареи, укомплектованные шестиствольными минометами и тяжелыми ракетными установками.
Тем не менее самонадеянность поляков была столь велика, что находивший в это время в Москве с визитом, состоявшемся при посредничества англичан, С. Миколайчык просто проинформировал о восстании советскую сторону. При этом не было даже речи о каком-либо взаимодействии, так как предполагалось, что Варшаву удастся освободить собственными силами.
Однако у Сталина на этот счет было совсем другое мнение, изложенное им Черчиллю в письме от 5 августа 1944 г.: «...Думаю, что сообщенная Вам информация поляков сильно преувеличена и не внушает доверия... Краевая Армия поляков состоит из нескольких отрядов, которые неправильно называются дивизиями. У них нет ни артиллерии, ни авиации, ни танков. Не представляю, как подобные отряды могут взять Варшаву, на оборону которой немцы выставили четыре танковые дивизии, в том числе дивизию "Герман Геринг"»[198]. И эта реальная сталинская оценка польских возможностей нашла подтверждение спустя несколько дней после начала восстания, когда обнаружилось, что немцы бросили в бой все свои резервы, и уже 30 июля правое крыло 1-го Белорусского фронта натолкнулось на немецкую контратаку на подступах к Праге.
Вот что по этому поводу рассказал американскому журналисту А. Верту маршал Рокоссовский: «Я не могу входить в детали. Скажу Вам только следующее. После нескольких недель тяжелых боев в Белоруссии и в Восточной Польше мы в конечном счете подошли примерно 1 августа к окраинам Праги. В тот момент немцы бросили в бой четыре танковые дивизии и мы были оттеснены назад.
— Как далеко назад?
— Не могу вам точно сказать, но, скажем, километров на сто.
— И вы все еще продолжаете отступать?
— Нет, теперь мы наступаем, но медленно.
— Думали ли вы 1 августа (как дал понять в тот день корреспондент "Правды"), что сможете уже через несколько дней овладеть Варшавой?
— Если бы немцы не бросили в бой всех этих танков, мы смогли бы взять Варшаву, хотя и не лобовой атакой, но шансов на это никогда не было больше 50 из 100....
— Было ли варшавское восстание оправданным в таких обстоятельствах?
— Нет, это была грубая ошибка. Повстанцы начали его на собственный страх и риск, не проконсультировавшись с нами...
— Есть ли у вас шансы на то, что в ближайшие несколько недель вы сможете взять Прагу?
— Это не предмет для обсуждения. Единственное, что я могу вам сказать, так это то, что мы будем стараться овладеть и Прагой и Варшавой, но это будет нелегко...»
После чего Рокоссовский добавил: «...учтите, что у нас за плечами более двух месяцев непрерывных боев. Мы освободили всю Белоруссию и почти четвертую часть Польши; но ведь и Красная Армия может временами уставать. Наши потери были очень велики...»[199].
И это было действительно так: ближайшие к Варшаве части Красной армии к 1 августа 1944 г. прошли с боями около 490 км за 39 дней. Снабжение становилось все хуже, так как приходилось восстанавливать полностью уничтоженные немцами железнодорожные пути и многочисленные мосты. В передовых частях начинал резко ощущаться недостаток не только боеприпасов, но и ГСМ. И это не замедлило сказаться на продвижении войск. 3-й бронетанковый корпус остановился под Радзымином ввиду полного отсутствия топлива и 31 июля был на некоторое время отрезан от остальных частей Красной армии. Естественно, и потери были велики. В тот самый период — август — первая половина сентября 1944 г. — Красная армия потеряла на польской территории почти 300 тыс. убитыми и ранеными (A.M. Самсонов. Крах фашистской агрессии. М. Наука. 1982. С. 574). И это была почти половина потерь, понесенных РККА при освобождении всей польской территории!
Свидетельства об изматывающих сражениях, которые приходилось вести советским солдатам на подступах к Варшаве, можно найти и у врага. Как вспоминал Г. Гудериан, «25 июля 1944 г. попытка 16-го танкового корпуса русских переправиться через Вислу по железнодорожному мосту у Демблина провалилась. Потери противника составили 30 танков... Другие части бронетанковых войск русских были задержаны севернее Варшавы. У нас, немцев, в то время создалось впечатление, что наша оборона заставила противника приостановить наступление....
...8 августа у командования 9-й немецкой армии создалось впечатление, что попытка русских захватить Варшаву внезапным ударом сходу разбилась о стойкость немецкой обороны, несмотря на восстание поляков, которое, с точки зрения противника, началось преждевременно...»[200]
В ходе восстания все отчетливее вырисовывались и крайне губительные просчеты стратегов из АК: «В конечном итоге под Варшавой оказались вопреки предположениям Главнокомандования АК всего лишь второстепенные советские силы — бронетанково-кавалерийский заслон в районе Радзымин-Воломин-Окунев. Он был достаточным для того, чтобы овладеть необороняемой Варшавой, но слишком слаб, чтобы наступать на миллионный город, который немцы решили оборонять. Хуже того — этот заслон был обособленным, под угрозой ударов с флангов и опасности немецкого контрнаступления»[201].
Таким образом, полностью подтвердилась сомнительность успеха Варшавского восстания, отраженная главнокомандованием АК в докладной о расстановке сил на 14 июля 1944 г.
Оправившись от растерянности, вызванной первыми успехами повстанцев, немцы продолжали накапливать в Варшаве войска. Подавление восстания было поручено генералу СС и полиции Эриху фон дем Бах-Зелевскому. К 20 августа под его командованием находилось уже около 25 тыс. человек. А еще раньше, 5 августа, немцы перешли в контрнаступление и начали отсекать занятые повстанцами районы, с тем чтобы ликвидировать их по отдельности. Основной целью гитлеровцев было пробить через город по оси запад-восток в направлении мостов через Вислу трассы, разделяющие на сектора подконтрольные повстанцам части Варшавы. В период 5-6 августа в результате удара со стороны района Воля от центра города был отрезан Старый город. 5-10 августа шли ожесточенные бои в районах Охота, Жолибож, Мокотув и Центр. Повстанцы были выбиты из района Охоты 11 августа. 19 августа немцы начали штурм Старого города. Две попытки отрядов АК пробиться в район Жолибожа не увенчались успехом и сопровождались большими потерями.
Тем не менее «Бур» и его генералы продолжали делать хорошую мину при плохой игре. Начальник штаба Батальонов Хлопских Казимеж Банах вспоминал: «Мне казалось, что "Бур" рассчитывает на большую помощь Запада, благодаря которой можно будет вести бой до времени наступления Красной Армии»[202].
А ведь «Бур» не мог не знать, что помощи как раз с Запада особо ожидать не стоит: ведь польское эмиграционное правительство пыталось в рамках поддержки готовящегося восстания использовать польские части на Западе и, в частности, еще в июле 1944 г. предлагало англичанам сбросить в случае начала восстания в Варшаву польскую десантную бригаду, использовать польские ВВС, бомбить немецкие аэродромы под Варшавой. Англичане вопрос этот проработали и решили, что лучше использовать польские части на Западном фронте, а лондонским полякам сказали, что это невозможно по техническим причинам, а также в связи с ожидаемыми большими потерями. Да и восстание было поднято без какой-либо консультации с английским правительством, так что уж будем помогать по обстоятельствам.
И все же — как это ни кощунственно звучит — повстанцам еще в некоторой степени повезло, что Гиммлер поначалу бросил против них почти исключительно нефронтовые части, а потому к сентябрю, когда к подавлению восстания подключились фронтовые подразделения, полякам удалось выработать тактику боев в городских условиях. А это, в свою очередь, позволило им вести пусть и бесперспективную в целом, но наносящую серьезный ущерб противнику оборону. В этот же период наступил конец группе Каминского. Возглавляемая им РОНА погрязла в грабежах и в бой идти не хотела. Состоялся полевой суд над Каминским, и он был расстрелян за присвоение ценностей, которые он должен был сдавать немецким властям.
Об атмосфере происходивших в городе событий и кошмаре боев лучше всего говорят свидетельства очевидцев. Вот как вспоминает те жуткие дни немецкий сапер М. Шенк:
