Особенно большое значение придавалось в директиве распространению ложных сведений о парашютных частях, якобы подготовленных для вторжения в Англию. Чтобы военнослужащие вермахта действительно верили этим сведениям и чтобы об этом узнали разведывательные органы нейтральных государств и государств, дружественных Германии, было приказано командировать в парашютные части людей, владеющих английским языком. Командирам этих частей были выданы подробные карты Великобритании. Наконец, в директиве, о которой здесь идет речь, подчеркивалось, что чем более крупные немецкие силы сосредоточиваются на Востоке, тем энергичнее следует держать мир в неведении относительно новых немецких военных планов. С этой целью сооружались запретные зоны на некоторых участках побережья Ла-Манша и в Норвегии.
«Указания» заканчивались следующими словами: «Чем более явной будет становиться подготовка к операции «Барбаросса», тем труднее будет вводить противника в заблуждение. И все же необходимо сделать в этом направлении все возможное из того, что предписывается настоящими „Указаниями"».
Как же эта директива воплощалась в жизнь? В «Военном дневнике» ОКВ сохранилось несколько записей на этот счет. Пункт 4-й текста стенограммы секретного совещания начальников отделов ОКВ от 12 марта гласил:
«Штаб оперативного руководства желает распространить дезинформационную акцию на русского военного атташе»[373].
Запись краткая и не совсем понятная. Понять ее помог мне вице-адмирал Михаил Александрович Воронцов, который в 1941 году являлся советским военно-морским атташе в Берлине. Он рассказал:
— Как-то весной 1941 года меня пригласили и начальнику штаба германских военно-морских сил адмиралу Шнивинду. Уже сам по себе факт приглашения выглядел несколько необычным, ибо к этому времени советско-германские отношения были довольно натянутыми и с германской стороны можно было ощутить холодок. Шнивинд начал разговор на неожиданную тему: он стал распространяться о перспективах войны в Индийском и Тихом океанах, о предстоящих там действиях. Вслед за этим он пустился выражать сочувствие советским военно-морским силам, которые не имеют промежуточных баз на коммуникациях между Черноморским и Тихоокеанским флотами и заключил недвусмысленным намеком: «Не нужны ли, мол, советскому флоту базы в Сингапуре?»
Признаться, подобные речи звучали весьма необычно в устах Шнивинда — тем более что к указанному времени мы уже располагали сведениями, что немцы сосредоточивали силы отнюдь не на Тихом океане, а на советской границе. Разумеется, я выслушал Шнивинда. Когда я заметил, что не имею полномочий обсуждать этот вопрос, он попросил меня обязательно сообщить о разговоре в Москву...
Итак, немецкое командование всеми силами старалось отвлечь внимание Советского Союза от сосредоточения ударных сил вермахта на своих восточных границах. Беседа Шнивинда с Воронцовым была лишь одной деталью. В духе предписаний упоминавшейся выше директивы ОКВ о мерах по дезинформации и германскому послу в Москве графу Шуленбургу были даны указания ссылаться на то, что Германия, готовясь к вторжению на Британские острова, выводит войска на отдых. Далее, немецким предприятиям, которые выполняли советские заказы, были даны инструкции свернуть их выполнение, однако предписывалось как можно дольше «оттянуть» уведомление об этом советских властей.
Опасения Геббельса о том, что «наши замыслы в отношении России постепенно раскрывают», имели свой резон. Так, в своем капитальном труде «Стратегия Гитлера» западногерманский историк Андреас Хильгрубер сообщает о следующем любопытном эпизоде. После того как 5 мая 1941 года И. В. Сталин выступил на приеме выпускников военных академий, немецкое посольство в Москве проявило большой интерес к этой речи — тем более что официальный отчет, опубликованный в «Правде», был очень скуп. Тогда на помощь послу пришел корреспондент немецкого информационного бюро в Москве г-н Шюле.
Он заверил, что располагает аутентичным текстом упомянутого выступления, который и был направлен в качестве официального доклада посольства в Берлин. Согласно информации Шюле, И. В. Сталин в этой речи делал особый упор на советско-германском пакте о ненападении и подчеркивал, что Советский Союз не ожидает никаких агрессивных действий со стороны Германии. Этот доклад был принят к сведению в Берлине — по всей видимости, с большим удовлетворением[374].
Однако информация Шюле была неправильна: в действительности И. В. Сталин говорил совсем о другом. Я имел случай беседовать с генералом Федором Ефимовичем Боковым, который в то время являлся начальником Военно-политической академии имени Ленина и присутствовал на приеме в Кремле. Боков сохранил довольно подробные записи высказываний И. В. Сталина. В них говорится, что И. В. Сталин предупреждал офицеров и генералов Красной Армии о том, что обстановка очень напряженная и что в самом скором времени возможно нападение на СССР И. В. Сталин говорил, что противником в будущей войне будет Германия. Вся его речь была посвящена необходимости повышения бдительности и боеготовности соединений Красной Армии.
Видный советский историк генерал-лейтенант П. А. Жилин в своей книге «Как фашистская Германия готовила нападение на Советский Союз» пишет: «Все, кто присутствовал 5 мая 1941 года в Большом Кремлевском дворце на торжественном собрании, посвященном выпуску командиров, окончивших военные академии, помнят выступление на нем И. В. Сталина, говорившего о чрезвычайной сложности международной обстановки, о том, что возможны всякие неожиданности. Он призывал военных повысить бдительность, усилить боеготовность войск, держать порох сухим. Речь И. В. Сталина продолжалась около 40 минут. Тогда он довольно определенно заявил, что с Германией воевать придется»[375].
...В Берлине нервничали. Иозеф Геббельс записал 19 июня, что, по его мнению, «в России догадались о смысле событий». Да этого и невозможно было избежать. Действительно, к тому времени даже в ОКВ решили, что сосредоточение скрывать невозможно. В частности, тому же М. А. Воронцову сообщили, что Германия вынуждена задержать выполнение поставок орудий главного калибра для достраивавшегося па Балтийской верфи крейсера «Лютцов», купленного СССР у Германии. Воронцова принял уже не Шнивинд, а сам гросс-адмирал Редер, который стал уверять нашего атташе, что орудия, увы, нужны самой Германии и заказ будет выполнен при первой возможности, скорее всего через четыре месяца.
Об этой беседе Воронцов немедленно сообщил в Москву народному комиссару военно-морского флота Н. Г Кузнецову.
— Я хорошо помню этот доклад, — вспоминает Н. Г Кузнецов. — Это был не первый сигнал о том, что немцы саботируют выполнение наших заказов и одновременно эвакуируют немецких специалистов, работавших на «Лютцове». Эти сведения были доложены правительству. И. В. Сталин, выслушав доклад, констатировал, что немцы нарушают договор...
Тем активнее осуществлялась дезинформационная акция, которая была запланирована ОКВ. Она состояла из нескольких составных элементов: дипломатических, пропагандистских и чисто военных. Дипломатические представительства Германии были обязаны всеми силами поддерживать в соответствующих странах впечатление, что Германия продолжает оставаться верной пакту 1939 года; пропаганда направляла свой огонь против Англии, а военное сосредоточение на Востоке маскировалось под «отвлекающее мероприятие», которое якобы должно предшествовать вторжению в Англию. В частности, среди солдат тех соединений, которые перебрасывались на Восток, распространялись слухи, будто части вермахта будут пропущены через советскую территорию для операции против Индии. В свою очередь вся документация «Барбароссы» была причислена к высшей степени секретности. Все было поставлено на службу главной цели — обеспечить успех нападения на Советский Союз.
Той же цели были подчинены и военные операции, проведенные в начале 1941 года, — нападение на Грецию и Югославию. Сейчас по этому поводу некоторые западногерманские историки заявляют, что военные действия на Балканах «помешали» успеху операции «Барбаросса». Так ли это? Этот вопрос специально исследовало Военно-историческое ведомство ФРГ во Фрейбурге, и оно пришло к таким выводам:
а) отвлечение войск на Балканы не мешало сосредоточению на Востоке, и те соединения, которые «опаздывали», могли подойти позже — особенно если учесть, что южный фланг не выполнял решающих задач;
б) отсрочка до 22 июня 1941 года была вызвана в первую очередь климатическими условиями, так как генштаб ждал, пока высохнут поймы рек: весна 1941 года была затяжной, особенно в Белоруссии;
в) генштаб ждал окончания сосредоточения войск Финляндии и Румынии;
г) наконец, в то время генштаб был далек от мысли, что несколько недель могут чему-либо помешать: ведь весь восточный поход был рассчитан на несколько месяцев![376]
