Той же цели были подчинены и военные операции, проведенные в начале 1941 года, — нападение на Грецию и Югославию. Сейчас по этому поводу некоторые западногерманские историки заявляют, что военные действия на Балканах «помешали» успеху операции «Барбаросса». Так ли это? Этот вопрос специально исследовало Военно-историческое ведомство ФРГ во Фрейбурге, и оно пришло к таким выводам:
а) отвлечение войск на Балканы не мешало сосредоточению на Востоке, и те соединения, которые «опаздывали», могли подойти позже — особенно если учесть, что южный фланг не выполнял решающих задач;
б) отсрочка до 22 июня 1941 года была вызвана в первую очередь климатическими условиями, так как генштаб ждал, пока высохнут поймы рек: весна 1941 года была затяжной, особенно в Белоруссии;
в) генштаб ждал окончания сосредоточения войск Финляндии и Румынии;
г) наконец, в то время генштаб был далек от мысли, что несколько недель могут чему-либо помешать: ведь весь восточный поход был рассчитан на несколько месяцев![376]
18 июня 1941 года в резиденции рейхсфюрера СС на берлинской Принц-Альбрехт-штрассе произошла такая сцена.
На прием к главарю СС был приглашен Эдвин Эрих Двингер — любимый в нацистских кругах писатель, оберштурмбанфюрер СС и «специалист по русскому вопросу». Знакомство Двингера с Россией состояло в том, что, попав в русский плен в годы первой мировой войны, он наблюдал события Октябрьской революции и принимал участие в борьбе против нее в рядах белогвардейских банд в Сибири.
Когда Двингер появился в кабинете, Гиммлер обратился к нему с такой напыщенной тирадой:
— Я пригласил вас сюда для того, чтобы поставить вас в известность о следующем. Вы являетесь одним из немногих немцев, которые принимали участие в событиях большевистской революции в России в самом ее начале. Поэтому вам, как летописцу нашего времени, я хочу предоставить возможность присутствовать при ликвидации большевистской революции. Но для этого вы будете занимать особое место. Я решил сделать вас моим личным референтом по восточным вопросам в моем штабе! Слава богу, вы крепкий человек, и я это знаю из ваших книг. Нам нужны такие люди, ибо мы не будем играть в бирюльки. Нам не обойтись без того, чтобы уничтожить примерно три миллиона членов коммунистической партии...
Весьма польщенный предложением рейхсфюрера СС, Двингер попросил лишь небольшой отсрочки: он хотел начало войны провести вместе со своим другом генералом Гудерианом в штабе одной из танковых дивизий. Гиммлер не возражал:
— Если вам так хочется, будет по-вашему. Решим так: вы переходите ко мне в Москве, то есть через шесть недель.
— Через шесть недель?
Гиммлер был явно недоволен тем, что в его словах усомнились:
— Что, вы этому не верите? Будьте спокойны, об этом мне сказал сам фюрер! Не позднее 4 августа мы будем находиться в Москве, ибо это государство рассыплется, как карточный домик[377].
21 июня примерно та же сцена повторилась рядом с Принц-Альбрехт-штрассе — в здании министерства иностранных дел. Там Риббентроп собрал высших чиновников своего ведомства. Его инструктаж был краток:
— Фюрер заверил меня, что вермахт разгромит Советский Союз за 8 недель...[378]
Сроки, названные Гиммлером и Риббентропом, соответствовали общему убеждению, господствовавшему в имперской канцелярии. Правда, когда летом 1940 года Гитлер в первый раз давал Браухичу общие указания о разработке «Барбароссы», то он не оговаривал сроков.
31 августа 1940 года фюрер говорил: «5 месяцев на проведение»[379]. В разработках генштаба были названы такие сроки:
у Эриха Маркса — 9 — 17 недель[380],
у Зоденштерна — до 16 недель[381],
у Паулюса — 8 — 10 недель[382].
Чиано свидетельствовал, что «немцы думают, что все будет кончено за 8 недель»[383], а Браухич считал, что война продлится 6 — 8 недель[384]. Таким образом, Риббентроп не занимался «пропагандой», он только повторил данные генштаба. Остается лишь заметить, что и эта цифра вскоре была сокращена. Гитлер (в беседе с фон Боком) сказал, что война продлится только 6 недель, а Йодль говорил даже о 3 неделях![385] Сегодня все это звучит почти анекдотически, почти невероятно. Но любимым изречением Гитлера, в котором сосредоточилась вся нацистская премудрость, была фраза: «Нет ничего невозможного...».
...Трудно писать о войнах, когда они еще не начались.
Но и не так уж легко писать о них, когда они кончились. Не все так просто раскладывается по историческим полочкам, как это можно было предполагать. Старинная поговорка гласит, что победителей не судят. Кстати, именно на это рассчитывал Адольф Гитлер. Он так и говорил:
— Правдой или неправдой, но мы должны победить. Это единственный путь, он верен морально и в силу необходимости. А когда мы победим, кто спросит нас о методе? У нас и без того так много на совести, что мы должны победить![386]
Нет, советские люди думали по-иному. Они не мешали вместе правду и неправду. Если Гитлер хотел победить правдой и неправдой, то лозунг Советского Союза гласил. «Наше дело правое, победа будет за нами!».
История рассудила обе стороны.
Размышления о смысле истории
Все оказалось не так, как было задумано авторами операции «Барбаросса». Почему? Это надо было бы рассказать в заключительной главе моего документального повествования. И эта глава уже написана, но не мною, а миллионами советских людей в солдатских шинелях, в спецодежде рабочих, в скромной одежде колхозников — теми, кто своим воинским и трудовым подвигом в годы Великой Отечественной войны спас не только свою страну, но и все человечество от угрозы фашистского порабощения. План «Барбаросса» был сорван подвигом советских людей. Май 1945 года стал не очередной весной «тысячелетнего» рейха, а его последней весной.
Но что все это означает? Ведь история не пишется только для того, чтобы толстые фолианты наполняли полки книгохранилищ. Конечно, полного уважения заслуживают архивисты, которые тратят все свои силы на собирание документов, и историки, которые занимаются их интерпретацией, дабы человечество училось на уроках прошлого. Но никогда еще ни одна вакцина не вылечивала, оставаясь на аптечной полке. Только во взаимной реакции с живой жизнью человеческого общества вакцина «исторического факта» может выработать в обществе иммунитет против повторения ошибок прошлого.
Нацистские руководители предчувствовали, какой всемирно-исторический смысл будет иметь их поражение.
7 ноября 1943 года генерал Йодль свое выступление перед гауляйтерами с обзором событий войны завершил таким изречением:
— Мы победим, ибо мы должны победить. Иначе история потеряет свой смысл![387]
Действительно, в мае 1945 года история окончательно потеряла смысл для нацизма и милитаризма, ибо она говорила против них, и, наоборот, обрела свой подлинный смысл для свободолюбивых народов мира.
Этот смысл так определен в тезисах ЦK КПСС «К 100летию со дня рождения В. И. Ленина»:
«Бессмертный подвиг во имя социализма свершил наш народ под руководством Коммунистической партии, продемонстрировав массовый героизм в Великой Отечественной войне: Эта война явилась и тягчайшим испытанием и школой мужества. Она закончилась великой победой потому, что социализм обеспечил несокрушимое единство всего советского общества, мощь и невиданную мобильность его экономики, высокое развитие военной науки, воспитал замечательных воинов и военачальников. Разгром ударных сил мирового империализма — германского фашизма и японского милитаризма, осуществление Советской Армией своей освободительной миссии в решающей степени способствовали успеху народно-демократических революций в ряде стран Европы и Азии»[388].
Победа Советского Союза и поражение германских вооруженных сил в операции «Барбаросса» стали неоспоримым, хотя и не для всех приятным историческим фактом. Но в его интерпретации до сих пор царит необычайная множественность — особенно если обратиться к объяснениям, которые даются стороной, проигравшей войну. Вот лишь некоторые из такого рода объяснений.
Вариант первый. Он появился еще во время войны и гласил, что в России победили не советские войска, а «генерал Зима» и «генерал Грязь». Провал всей операции «Барбаросса» объяснялся наступлением распутицы осенью 1941 года и необычайных морозов в ноябре-декабре, что, мол, и не дало возможности вермахту взять Москву.
Этот аргумент с легкой руки д-ра Йозефа Геббельса долго повторялся в речах нацистских заправил, а затем в ряде исторических исследований, пока не был признан несостоятельным. Серьезные исследователи на Западе и Востоке сошлись на том, что ссылки на грязь и мороз — лишь отговорки. Ни грязь, ни мороз не являлись такими факторами, которые было невозможно учесть заранее. И если бы не авантюризм авторов «Барбароссы», то любой грамотный генштабист мог бы предусмотреть, что в СССР бывает осень, а за ней наступает зима. К тому же действие грязи и мороза было абсолютно «беспристрастным», и эти факторы оказывали свое влияние на обе стороны. Наконец, покопавшись в метеосводках, историки установили, что в действительности под Москвой не было тех 50-градусных морозов, о которых так любил говорить Гитлер.
