вместе с разведчиками. После оборонительных боев все рвались в наступление. Таким образом я и пристроился к разведчикам вопреки приказу ротного.
Вышли в путь затемно. Пройдя с километр, разбились на маленькие группы и продвигались дальше перебежками от дерева к дереву, от камня к камню. Достигнув опушки леса, на расстоянии примерно пятисот метров увидели деревню. По имевшимся сведениям, она вчера находилась в руках белогвардейцев. Нам предстояло выяснить, какая обстановка там сейчас.
Мы поползли к деревне. Где-то бухнуло орудие. Снаряд разорвался довольно близко. Подняв головы, увидели между домами трех всадников. Кто такие? Убедились, что враг стрелял именно по ним, следовательно, должны быть наши. Как потом и оказалось, это была артиллерийская разведка, пытавшаяся выявить огневые позиции белых. Вражеская артиллерия выпустила еще несколько снарядов, разорвавшихся неподалеку. Один из них осыпал нас комьями земли и картофелем.
В первом доме хозяева подтвердили, что белогвардейцев в деревне нет, они якобы в километре отсюда. Там окопы, пулеметы, пушки. Порой сюда заходят их патрули. Сегодня поутру двое солдат приходили, хвалились, что через пару дней начнут красных бить. Больше всех знал маленький сын хозяев дома. Он с жаром рассказывал, где находятся вражеские окопы, сколько у беляков пулеметов и орудий и где они расположены.
Подали сигнал командиру, что врага нет, а сами на другом краю деревни установили наблюдение за неприятелем. Прибывший командир уточнил нашу задачу. Вскоре из леса вышел батальон. Началась подготовка к наступлению.
Мне приказали влезть на крышу амбара и вести наблюдение. Отсюда сверху все хорошо просматривалось. Сразу же заметил на стороне врага двуколку, запряженную серой лошадью. Она двигалась вдоль окопов и сидевший в двуколке человек сваливал время от времени на землю какие-то ящики. Солдаты подбирали их и волокли в окопы. Ясно – боеприпасы!
Сообщил обо всем увиденном командиру.
В то же мгновение поблизости бухнуло орудие. От прямого попадания двуколка разлетелась в щепки, только лошадь чудом осталась цела и понеслась в сторону деревни. Наши артиллеристы этим не ограничились. В окопы врага посыпался град снарядов. Белогвардейцы в панике заметались.
Заговорили вражеские орудия, стараясь нащупать наши огневые позиции. И тогда рвануло где-то очень близко. Почувствовал сильный удар в бок.
Быстро осмотрел себя. Ничего особенного не заметил. Снова схватил бинокль и продолжал наблюдение. Неожиданно бинокль выпал из рук, по телу разлилась какая-то слабость, в боку будто сверло поворачивали. И теперь я увидел, что из правого бока над бедром торчит зазубренный кусок металла. Осколок, пробив насквозь ремень и одежду, вонзился в тело.
Мне приказали спуститься с крыши. Прибежал ротный фельдшер Карл Эрмель. Он оказал мне первую помощь, и меня эвакуировали с поля боя. Боевые товарищи пожелали скорого выздоровления и возвращения в полк.
Но сложилось так, что после лечения я больше не встретился со своими однополчанами.
До полкового лазарета было километров 10–12. В дороге сильно трясло и это причиняло мне нестерпимую боль. Поэтому я время от времени просил останавливать повозку. Наконец все же добрались до места.
В лазарете, на глинобитном полу, было куда терпимей лежать. Еще лучше стало, когда врач разрезал бинты. Живот изрядно припух, а врезавшаяся в тело повязка усиливала боль.
На третий или четвертый день меня отправили дальше – в латышский поезд-госпиталь. Спустя неделю я уже лежал в ржевской больнице. Врачи очень удивлялись, когда ежедневно извлекали из раны кусочки соломинок. Осколок снаряда пробил соломенную крышу амбара и занес стебельки соломы в рану. Потому она долго и не заживала.
Через два месяца меня выписали из больницы. Вместе с другими выздоравливающими мой путь лежал в Кострому. Поселились мы в казарме и выполняли различные работы. Хорошо запомнился первый обед. На нескольких человек выдали одну миску картофельного пюре. Я тоже запустил деревянную солдатскую ложку в пюре, но в рот положить не смог – было слишком горячее. Пока дул на ложку, миска уже опустела. Надо быть активнее, учили товарищи. Примерно через неделю я привык глотать обжигающую пищу.
В общем питались мы очень плохо, но почти никто не роптал. Понимали, что страна в тяжелом положении, и хотели как можно быстрее уехать на фронт бить врага.
Среди лихих конников
Однажды, во время возки дров, я встретил земляка из 1-го Эстонского красного кавалерийского полка. Так как его вскоре должны были выписать, решил и я добиваться разрешения направиться вместе с ним в кавалерийский полк. Вначале командование отказало, так как рана моя еще как следует не зажила, но после долгих упрашиваний дало согласие.
Документы оформлены, и мы пустились в путь. В штабе полка после беседы с его начальником меня проводили к командиру полка А. Сорксеппу.
– Товарищ командир полка, прошу вашего разрешения принять меня на службу во вверенный вам полк, – доложил я.
– Как звать?
– Ару, Карл.
– Откуда прибыл и где служил?
– В настоящее время возвращаюсь из госпиталя, где находился на лечении. Раньше служил в 5-м Выруском стрелковом полку [62].
– Ездить верхом умеешь? Где учился езде? В деревне, наверное?
– И в деревне, и в армии. Служил в Вятке в конной разведке.
– Лошадей любишь?
– Очень!
Сорксепп одобрительно кивнул и задумался. Я тем временем пытался припомнить все, что слышал об этом доблестном и смелом командире. Вдруг он быстро встал, подошел совсем близко и спросил:
– А ты воровать умеешь?
Я оторопел. Щеки запылали. Он, по-видимому, заметил это, повернулся и отошел к окну. Наступило минутное молчание. Затем он снова спросил:
– Ну так как?
Мне между тем вспомнился разговор с тем кавалеристом по дороге в полк. Честно говоря, я не принял его всерьез. А теперь убедился, что это вовсе не шутка. Суть вопроса заключалась в том, что во время рейдов по тылам врага полевые кухни являлись для полка обузой Кавалеристы должны были сами добывать пропитание. В случае, если крестьяне не угощали, приходилось волей-неволей брать самим. Брать, конечно, только у кулаков, которые так или иначе прятали зерно в ямах, где оно попросту гнило…
Ответил:
– Товарищ командир, с голоду не умру!
– Молодец. На первых порах пойдешь в запасной эскадрон, привыкнешь, а уж дальше видно будет. Все. Можешь идти!
Служить в кавалерии мне нравилось. С лошадьми я возился еще на мызных полях, а будучи пастушком пытался гарцевать даже на бычке и баране. В эскадроне мне разрешили выбрать одну из двух лошадей. Это поставило меня в затруднительное положение. У всех лошадей есть свои достоинства и недостатки, свои штучки-дрючки. Которая из двух лучше? Я остановился на темно-гнедой кобыле. Она была не очень рослой, с отметиной
