Ознакомительная версия.
Господь с тобой, милая.
А.».
Это строки из писем… Александра Блока матери от 19 и 21 июня 1917 года. И они свидетельствуют сами за себя.
9 января 1918 года, через три месяца после Октября, Блок пишет блестящую статью «Интеллигенция и революция», которая была опубликована 19 января в газете «Знамя труда». Статья начиналась так:
…
«Россия гибнет», «России больше нет», «вечная память России», — слышу я вокруг себя.
Но передо мной Россия: та, которую видели в устрашающих и пророческих снах наши великие писатели; тот Петербург, который видел Достоевский; та Россия, которую Гоголь назвал несущейся тройкой.
Россия — буря. Демократия приходит «опоясанная бурей», говорит Карлейль.
России суждено пережить муки, унижения, разделения; но она выйдет из этих унижений новой и — по-новому — великой».
Заметим, что сейчас тоже приходится читать и слышать нечто подобное тому, что обличал Блок. И это само по себе небезынтересно и должно наводить на размышления. С другой стороны, как тогда, так и сейчас пути выхода к новой, великой России «расейские» интеллигенты предлагают, как правило, не то чтобы неверные, но — попросту идиотские, договариваясь даже до идеи монархии. А ведь и тогда, и сейчас верным мог и может быть лишь один путь — путь социализма на базе развитых обратных связей между Властью и народом.
Вернёмся, однако, к статье Блока — в ней содержится немало мыслей, неудобных как для тогдашних, так и нынешних «интеллектуалов»:
…
«Почему дырявят древний собор? — Потому что сто лет здесь ожиревший поп, икая, брал взятки и торговал водкой.
Почему гадят в любезных сердцу барских усадьбах? — Потому что там насиловали и пороли девок: не у того барина, так у соседа.
Почему валят столетние парки? — Потому что сто лет под их развесистыми липами и клёнами господа показывали свою власть: тыкали в нос нищему — мошной, а дураку — образованностью.
Всё так.
Я знаю, что говорю…»
Блок действительно знал, что говорил, не только потому, что был глубоким мыслителем, а не просто поэтом. Блок сам происходил из помещичьей среды и хорошо знал её. Среди его предков не было садистов типа Салтычихи, но это ничего не меняло по существу — Блок недаром написал: «…не у того барина, так у соседа». И прибавлял: «Мы — звенья одной цепи. Или на нас не лежат грехи отцов?»
Потому Блок, выдающийся мастер культуры, с любой точки зрения имел моральное право писать:
…
«Что же вы думали? Что революция — идиллия? Что творчество ничего не разрушает на своём пути? Что народ — паинька? Что сотни обыкновенных жуликов, провокаторов, черносотенцев, людей, любящих погреть руки, не постараются ухватить то, что плохо лежит? И, наконец, что так «бескровно» и «безболезненно» и разрешится вековая распря между «чёрной» и «белой» костью, между «образованными» и «необразованными», между интеллигенцией и народом?
<…>
«Русской интеллигенции — точно медведь на ухо наступил: мелкие страхи, мелкие словечки. Не стыдно ли издеваться над безграмотностью каких-нибудь объявлений или писем, которые писаны доброй, но неуклюжей рукой? Не стыдно ли гордо отмалчиваться на «дурацкие» вопросы? Не стыдно ли прекрасное слово «товарищ» произносить в кавычках?
Это — всякий лавочник умеет. Этим можно только озлобить человека и разбудить в нём зверя…»
Это были мысли великого гуманиста, гуманиста в точном, первоначальном смысле этого затасканного уже к началу ХХ века слова, то есть человека, борющегося за человеческое в людях. В статье «Что сейчас делать?» от 13 мая 1918 года Блок заявлял:
…
«…Художнику надлежит пылать гневом против всего, что пытается гальванизировать труп (старой России. — С.К. ). Для того, чтобы этот гнев не вырождался в злобу, <…> ему надлежит хранить огонь знания о величии эпохи, которой никакая низкая злоба не достойна. Одно из лучших средств к этому — не забывать о социальном неравенстве… Знание о социальном неравенстве есть знание высокое, холодное и гневное…»
Я обращаю внимание читателя на почти полное системное тождество формулы Блока: «знание высокое, холодное и гневное» и формулы Дзержинского: «Холодный ум, горячее сердце и чистые руки». «Холодное знание» — это синоним «холодного ума». «Гневное знание» — синоним «горячего сердца». А «высокое знание» невозможно без отказа от шкурного себялюбия, синонимичного «чистым рукам».
Так случайной ли была Великая Октябрьская социалистическая революция, если лучшие умы русской художественной культуры оценивали эпоху так же, как и наиболее выдающиеся революционеры России?
Через год после Октября — 14 ноября 1918 года, из того же Петрограда — уже не относительно сытого «временного», а из холодного и голодного «большевистского» — Блок пишет переводчице Н.А. Нолле-Коган:
…
«Надежда Александровна, что отвечать сейчас? В мире нет больше личного. Жизнь открывает неслыханные возможности какого-то нового качества. Только этим я живу, думаю, что больше жить и нечем…»
Это писал высокий интеллектуал, но уж никак не интеллигент.
ВЕЛИКИЙ наш историк Василий Осипович Ключевский классифицировал интеллигенцию так:
…
«1) Люди с лоскутным миросозерцанием, сшитым из обрезков газетных и журнальных. 2) Сектанты с затверженными заповедями, но без образа мыслей и даже без способности к мышлению. 3) Щепки, плывущие по течению, с одними словами и аппетитами».
Кому как, а на мой вкус — блестяще!
В 70-х годах XIX века понятие «интеллигенция» ввёл в оборот писатель Боборыкин, а в 90-х XIX века Ключевский писал:
…
«Это слово недавно вошло у нас в употребление. Оно некрасиво, хотя имеет классическое происхождение. Некрасиво оно потому, что неточно, значит не то, что хочет обозначать. Оно означает человека понимающего (выделение везде моё. — С.К. ), а им называют человека, обладающего образованием . Может быть, потребность перезвуковывать образованного русского человека в интеллигентного внушена полусознательным, патологическим процессом, который совершается в русском обществе и образец меткого диагноза которого дан в пословице: «Кто чем болит, тот о том и говорит». Не потому ли и подвернулось слово, смешивающее образование с пониманием, что способность понимания у образованного русского человека становится больным местом ».
Ключевский прослеживал проблему со времен ещё допетровских и заключал удивительно злободневными ныне словами:
…
«Так гордый русский интеллигент очутился в неловком положении: то, что знал он, оказалось ненужным, а то, что было нужно, того он не знал . Он знал возвышенную легенду о нравственном падении мира и о преображении Москвы в Третий Рим, а нужны были знания артиллерийские, фортификационные, горнозаводские, медицинские, чтобы спасти Третий Рим от павшего мира. Он мог по пальцам пересчитать все ереси римские, люторские или армянские, а вопиющих домашних пороков не знал или притворялся не замечающим… Образованный русский человек знал русскую действительность как она есть, но не догадывался, что ей нужно и что ему делать…»
Значит ли это, что так уж в нашем Отечестве никогда не бывало людей и со знанием, и с пониманием ? Конечно же, нет! Примеров — пруд пруди. И при знакомстве с жизнью и делами этих вполне русских людей отнюдь не возникает ощущения того, что вопрос «Что делать?» так уж был для России актуален.
Член-корреспондент Петербургской академии наук Пётр Соболевский был выдающимся химиком и металлургом. Александр Гумбольдт называл его одним из первых инженеров Европы. За неполных шестьдесят лет жизни он внёс большой вклад в развитие черной и цветной металлургии, основал пароходство на Каме и Волге, создавал русскую химическую терминологию, разрабатывал оригинальные конструкции. Он провёл фундаментальные, мирового класса работы по получению и использованию платины, став создателем порошковой металлургии. И скончался в… 1842 году. Ещё до расцвета «славянофилов»!
В Петербурге звенели страстные речи, а Соболевский на Урале ковал брикеты платины. Белинский в 1831 году написал драму «Дмитрий Калинин» и был исключён из университета, а академик Гесс в этом же году выпустил учебник «Основания чистой химии», который формировал взгляды русских химиков вплоть до выхода в свет «Основ химии» Менделеева.
Ознакомительная версия.
