В связи с ситуацией, сложившейся в начале осени 1938 г., Генрих Гиммлер говорил о применении СС для подавления внутреннего сопротивления, а то и о гражданской войне в Германии (никогда больше за весь период существования Третьего рейха он не делал подобных заявлений): «Если бы началась эта война… мы бы выиграли ее. Правда, проявив такую жестокость и выказав такую железную волю, каких Германия еще не видела. Я могу гарантировать, что, пока я руковожу СС, внутри страны во время войны не будет ни одного человека, который хотя бы мысленно совершал революцию. Потому что такие люди сначала познакомятся с нами… Без всякой пощады… Потому что я, не дрогнув, уложил бы тысячу человек в городе. Я сделал бы это и ожидал бы от вас, что и вы это исполните».[1392] В первую очередь этот призыв был направлен против коммунистов. Гиммлер предвидел, что «широкие массы нашего народа… в ближайшие годы и десятилетия будут уязвимы для яда большевизма… распространяемого во все новых формах». «Здесь обнаруживается, что — несмотря на успехи национал-социализма — Гиммлер всегда питал глубокое недоверие к лояльности немецкого народа».[1393]
Как, впрочем, и мистер Чемберлен, питавший недоверие к лояльности немцев к делу белой расы, за которое стояла Британская империя. Это стало ясно, когда в беседе с премьер-министром его британского величества (о риске развязывания войны в случае, если не будут удовлетворены «последние территориальные требования» Гитлера в Европе) Гамелен, верховный главнокомандующий вооруженными силами союзной Франции, упомянул о подготовке немецких генералов к свержению Гитлера, на что Чемберлен ответил: «Кто нам гарантирует, что Германия после этого не станет большевистской?» Поставить такой вопрос значило ответить на него. Под ответом мистер Чемберлен разумел естественную для него альтернативу: если именно Гитлер предлагает гарантировать стабильность Британской империи, то плата в форме стабилизации гитлеровского имперского режима кажется премьер-министру Великобритании вполне справедливой. Не случайно его министр по делам Индии лорд Зетланд[1394] сомневался, не создаст ли какой-то «другой немецкий режим еще больше проблем».[1395]
Намерения, мотивы и результаты «умиротворения» Гитлера со стороны Чемберлена были настолько однозначны и очевидны, что еще в 1946 г. — пусть не в самой Германии, а в Швейцарии — нашлось издательство, согласившееся напечатать книгу одного немца — свидетеля событий, уже тогда отважившегося описать, как Чемберлен в сентябре 1938 г. спасал Гитлера от немецких генералов.[1396] А в 1953 г. в консервативной лондонской газете «Sunday Express» британский журналист Ян Колвин напомнил, как немецкие генералы пытались объяснить английскому министру иностранных дел лорду Галифаксу, что твердость Великобритании способствовала бы свержению Гитлера офицерами его собственного генштаба в том же сентябре 1938 г. — как только Гитлер вверг бы Германию в войну. Колвин вспоминал и об официальном ответе, который он получил тогда от британского поверенного в делах из Берлина: «Никто не должен создавать впечатления, будто британское правительство интересуют переговоры с кем-либо, кроме законного правительства Германии».[1397]
Генерал Гальдер был уверен, что, если бы Англия выразила готовность ответить насилием на насилие, Гитлер «спасовал бы». После того, как невозможно стало скрывать сведения, полученные на допросе Гальдера, коммунистическая газета «Daily Worker» вышла с заголовком «Как тори спасли Гитлера в 1938 г.» (13 сентября 1945 г.). Даже в глазах консерватора Карла Гёрделера[1398] (который вовсе не был ни яростным сторонником демократии, ни противником капитализма) «Невилл Чемберлен и его клика сами были своего рода фашистами», желавшими «при помощи национал-социализма» спасти свою «систему получения наживы»…[1399] И эту оценку со стороны мученика немецкого национального сопротивления (которую Герхард Риттер охарактеризовал как «странную»; «однако при ближайшем рассмотрении не такую уж нелепую» — по Б. Вендту)[1400] вовсе не следует считать особым преувеличением. В самой Британии подобные оценки (особенно со стороны лейбористов) не казались чем-то неслыханным уже начиная с 1938 г. Ведь как-никак мистер Чемберлен предпочел дело Адольфа Гитлера делу прусских генералов-заговорщиков, — в то время, когда (задолго до истребления Гитлером евреев и цыган) в концлагерях Третьего рейха томилось немногим менее четверти миллиона немецких оппозиционеров.[1401] Не в последнюю очередь (а скорее всего в первую) это были немецкие коммунисты.
Именно это и сделало Гитлера в глазах влиятельных лиц в Англии самым надежным оплотом против большевизма — т. е. против его влияния на английских подданных из чуждых рас, влияния, ослаблявшего империю. В то же время за планами путча, замышляемого прусскими генералами — врагами Гитлера, этим влиятельным лицам мерещилась опасность большевистского хаоса, крах дисциплины и порядка. По сравнению с этим Третий рейх как гарантия порядка — т. е. систематизированности субординации — с его государственной идеологией, базировавшейся на самой радикальной расовой иерархичности, для англичан-тори был гораздо более приемлем. И «Гитлер… мог бы — при правильном обхождении с ним — даже оказаться «хорошим парнем»»[1402] (sic).
(«Умиротворение» Гитлера должно было — как утверждает автор книги «Политическая экономика умиротворения» — сохранить суть «британского образа жизни». Провал этой политики в конечном счете похоронил и сами «джентельменские ценности». Британский образ жизни вращался вокруг загородных домов на Итон сквер, которые нужно было спасать от войны, грозившей превратить эти фешенебельные дома в квартиры, вращался вокруг отеля Дорчестер, который нужно было спасать от угрозы перехода его в случае войны в руки туземцев, арабов. Ведь «британский образ жизни», который следовало защищать, ограничивался «джентльменскими ценностями» праздного английского класса.[1403] Даже личный секретарь лорда Галифакса отметил, что «настоящими противниками перевооружения являются богачи из партии [консерваторов], опасающиеся обложения налогами. Ведь любая война, независимо от того, проиграем мы ее или выиграем, погубит богатые праздные классы, которые вследствие этого выступают за мир любой ценой».[1404] В этом свете «расчетливого премьер-министра» с его «политикой умиротворения» подозревали — и не только в Государственном департаменте США — «в том, что он является пособником эгоистических финансовых интересов тех, кому особенно выгодно было заключить сделку с Берлином и Римом».[1405])
Хильдебранд установил, что Чемберлен вынужден был пойти навстречу Гитлеру — а потом и уступить ему — «чтобы сохранить империю и [британское] общество, какими они были в то время. Поэтому для него не было альтернативы консервативной «политике умиротворения». Это-то и завело Англию в тупик, в конце которого находилась война».[1406]
Однако и после аннексии Гитлером «остатка Чехии» (которой Великобритания торжественно давала гарантии), в июле 1939 г., в британской прессе встречались заявления, что Англия поступила бы правильно, последовав примеру Германии — «в духе общей крови и общих интересов». Предлагавший это журнал «New Pioneer» (при его имперско-патриотической позиции) уверял, что он отстаивает интересы «лучших представителей» Британии, отвечающих традиции паблик-скул — образца элитарного воспитания, которому подражали гитлеровские «наполас». Не случайно именно в этот период (сразу после того, как восхищение англичан гитлеровской Германией и сотрудничество с нею достигло высшей точки) деятельность британских паблик-скул меньше, чем когда-либо, подвергалась критике. Когда же Третий рейх, вместо того чтобы (как планировалось) служить интересам Британской империи, вступил с ней в войну, прозвучал упрек: «Если бы паблик-скул формировали у своих выпускников настоящее социальное сострадание… меньше бы людей [из находящихся у власти в Англии] предпочли бы принести в жертву Испанию, Чехословакию, Францию… вместо того, чтобы обратить свой взор к возможностям социального прогресса у себя на родине». Ведь утверждалось, что важнейшим «союзником фашизма был [классовый] снобизм… разлагающий англичан»; сословный «снобизм, выпестованный паблик-скул».[1407] (Паблик-скул не только «с подозрением относились к воображению и интеллекту; находить решения также никак не полагалось… С проблемами нужно было обращаться свысока, с легкой руки… Все они были неискренни», — писал Рауз.[1408] Исходя из этих фактов, можно с легкостью понять, почему Невилла Чемберлена не устраивала четкая формулировка идеологических мотивов его «политики умиротворения».)
