Несмотря на яростный саботаж трудолюбивых крестьян Херсонщины, засыпавших верхом на американских плугах и сноповязалках, передовику капиталистического производства Евгению Чикаленко удалось добиться того, что даже комиссия имперского Министерства земледелия и государственных имуществ признала, что хозяйство помещика Чикаленко ведется «чрезвычайно правильно и искусно», и присудила ему за это золотой нагрудный знак.
К сожалению, новатор был вынужден констатировать, что его прогрессивные начинания не оказывают никакого влияния на хозяйства его односельчан: «Я упевнився в тім, що селяни вважають недоступними для себе всякі поліпшення, які можна легко їм перейняти, тільки через те, що вони заведені у великому господарстві… Мені стало очевидним, що тільки маленькі зразкові поля, розміром не більші за середнє селянське, можуть впливати на селянське господарство».
После этого Чикаленко стал уменьшать свою собственную запашку и отдавать землю крестьянам в аренду за четвертую часть урожая. Наделы он отдавал только с тем условием, чтобы на них поддерживался обязательный севооборот, а земля обрабатывалась теми же методами и инструментами, что и при пане. Передовой помещик даже выдавал арендаторам лучшие сорта семян. Поначалу крестьяне, привыкшие работать по найму, неохотно расширяли свое хозяйство. Их приходилось даже уговаривать брать землю в аренду! Но постепенно мужики втянулись, почувствовали вкус к самостоятельному хозяйствованию и перестали дремать на удобных сидениях американских плугов.
Большую часть прибыли от своего поместья Чикаленко вкладывал в свое хобби — создание Украины. Но дело продвигалось крайне туго. Пришло, скажем, однажды в голову меценату пожертвовать 1000 рублей (гигантскую по тем временам сумму — 20 месячных жалований младшего офицера!) на написание популярной истории Украины в одном томе. Редакция журнала «Киевская старина» охотно приняла эти деньги и объявила конкурс. Но никто в назначенный срок не написал книжку, и даже не сел за нее! Только краем уха Чикаленко услышал, что историю Украины в одном томе пишет «кацапка» из-под Мурманска Александра Ставровская — супруга украинского историка Ефименко. Добрый Чикаленко распорядился выплатить ей аванс. Но когда госпожа Ефименко закончила свое произведение, завистники из «Киевской старины» во главе с профессорами Грушевским и Антоновичем заявили, что оно написано «не с тех» позиций, и отказались книгу публиковать. Так жаба задавила первую популярную историю Украины для детей.
Если бы вы знали, сколько еще раз Евгению Чикаленко приходилось попадать в подобные ситуации! Даст деньги потенциальным Тарасам Бульбам на «українську справу», а те их украдут или прогуляют.
До революции 1905 года на территории Малороссии, как официально называли в Российской империи Украину, не было газет, печатавшихся на украинском языке. Деятелям «украинства» казалось, что как только цензурные преграды падут, украиноязычная пресса сразу же завоюет бешеную популярность. Искренне надеялся на это и Евгений Чикаленко. Тем более, что он стал спонсором первой такой газеты — «Громадська думка». Фактически она выходила за счет «вливаний» Евгения Харлампиевича и еще одного мецената — сахарозаводчика Василия Симиренко.
Симиренко. Финансировал все«Громадська думка» появилась на газетном рынке в самом конце 1905 года. Клюнув на новинку, поначалу на нее подписались целых 4093 человека. Сила! А через полгода их количество упало до… 1509-ти. В редакции начались склоки. Кто виноват?
Весьма амбициозный и неуживчивый составитель первого словаря украинского языка Борис Гринченко утверждал, что газета не имеет успеха, потому что она «зовсім не українська, а російська, тільки писана українською мовою», и потребовал сменить редактора Матушевского. Редактор отвечал, что узкими украинскими вопросами интересуется не больше тысячи человек, а остальные требуют от газеты информации, которой живет вся Россия. Другие поддержали его и высказали мысль, что «Громадська думка» провалилась, потому что печатает запоздавшую информацию и не может конкурировать с русскоязычной «Киевской мыслью», буквально забитой телеграммами от собственных корреспондентов со всего мира.
Чикаленко ухватился за голову. В конце концов, это он давал денежки на сумасшедшее предприятие, и он же нес главные убытки. Как бизнесмен Евгений Харлампиевич попытался разобраться в подлинной причине бегства читателей. И пришел к парадоксальному выводу. «Украинский» язык «Громадської думки» был НЕ ПОНЯТЕН самим украинцам. Редакция, по примеру галицких газет, забивала статьи польскими и немецкими словечками — лишь бы они были не похожи на русские. А простой украинец эту дурь не понимал, как не понимает сегодня «летовища» и «етери», которыми морочит головы зрителям наше скудоумное телевидение.
Повторяю, Чикаленко был честным человеком. Поэтому в мемуарах, описывая провал первой украиноязычной газеты, он признал: «МОВА НАШОЇ ГАЗЕТИ ДЛЯ НИХ ЗОВСІМ ЧУЖА, нею обурюються й люди, які щиро хотіли б, щоб розвинулася наша преса».
Никакого выработанного литературного языка, понятного большинству «украинцев», не существовало! Вот вам отрывок из воспоминаний Евгения Чикаленко: «Один селянин-полтавець, П. Оправхата, великий націоналіст, з жалем казав мені, що ми самі відвертаємо читачів від нашої газети якимись видуманими словами, виразами, що їх ніхто не розуміє, і для прикладу привів навіть таку фразу з газети: «Не варто було в'язневі тікати, бо на брамі стояла варта». Виявилося, що на Полтавщині не розуміють слів: не варто, в'язень, брама і варта. Окрім того, багато шкодив і правопис: всі звикли до російського і зразу не розбирають нашої газети і з обуренням кидають її і не хотять читати».
Но и люди образованные, например, полтавский помещик Бобир-Бохановский, по словам Чикаленко, жаловался ему на выдуманный язык «Громадської думки»: «Хіба це по-нашому? Це по-хорватськи або по-словацьки, тільки не по-нашому: ну, прочитайте самі хоч оцю передову статтю: «Суспільний рух з протягом часу набрав такої сили і прибрав таку форму, що уряд наш і т. д. Ну, хто розбере цю фразу? Що таке «суспільний», що таке «рух»?
Після моїх пояснень він і каже:
— От і треба було так і сказати: «С теченієм времені наше движеніє приняло такії розміри і форму, що правительство наше» і т. д.».
Размышляя о причине конфуза, Чикаленко пришел к выводу, что читатели исчезли не только из-за того, что «мова нашої газети для них зовсім чужа», но и по той причине, что, как он выразился, «народня мова на Україні не однакова: полтавці не розуміють і обурюються словами подільськими, навіть київськими». По сути, еще в начале XX века Украину заселял не единый народ, а несколько племен, говоривших на сходных диалектах: волыняне, подоляне, полтавчане, черниговцы… Они плохо понимали даже друг друга — тем более, срочно изобретенную оторванными от народа интеллектуалами украинскую «мову».
Ни простая народная, ни образованная интеллигентная Украина не воспринимала того искусственного «украинского» языка, который выдумывала назло всем крошечная группка полупомешанных на своих идеях националистов!
Не знали будущие «украинцы», и кто такой Тарас. Тот же Чикаленко (украинизатор из украинизаторов — десятки тысяч царских рублей выбросил на свою панскую затею, чтобы не скучать!) не без юмора вспоминал, как до революции он разъезжал в целях пропаганды своих идей по железным дорогам в вагоне третьего класса — вместе с народом — и специально держал развернутым «Кобзарь»: «На правобережних залізних дорогах ніхто з селян не поцікавився, яку я книжку читаю, хоч я навмисне лишав розгорнутого «Кобзаря» на лавці: на лівобережних дорогах раз-у-раз селяни питали мене про книжку, яку я держав в руках, або просили почитати»… Пытаясь найти объяснение этому феномену, Чикаленко пришел к выводу, что Шевченко часто бывал и долго проживал на Полтавщине. Там о нем хоть что-то слышали. А для так называемой Правобережной Украины он оставался совершенно неизвестным — чужим.
Мемуары и дневники Евгения Чикаленко, изданные крошечным тиражем всего в одну тысячу экземпляров, сегодня замалчивают именно по этой причине. Они, красноречиво свидетельствуют, что никакого всеукраинского народного культа «Великого Кобзаря» не существовало (его насадят сверху через школу только большевики-украинизаторы в 20-е годы! а то, что мы сегодня называем «державной мовой», не понимали даже украинские крестьяне, во имя которых якобы трудились деятели «відродження»!
Кроме того, содержание «Громадської думки» противоречило взглядам потенциальных подписчиков. Чикаленко признал, что она «взяла тон занадто ворожий до всіх заможних клас та до духовенства і ставилася прихильно тільки до робітників та до селянства, а вони нічого не знали про газету, бо або неграмотні, або так малограмотні, що не вчитають газети».
