Властители стали намекать на то, что из-за этой оппозиции всадники могут лишиться своих отдельных мест в театре, а простой народ — хлебного пайка; после этого недовольные стали, может быть, несколько осторожнее в проявлении своей досады, но настроение осталось прежним. С большим успехом было использовано могущественное орудие — материальная заинтересованность. Золото Цезаря лилось рекой. Мнимые богачи с расстроенным состоянием, влиятельные, но стесненные в деньгах дамы, задолжавшие молодые аристократы, запутавшиеся в делах купцы и банкиры либо отправлялись в Галлию, чтобы зачерпнуть из самого источника, либо обращались к столичным агентам Цезаря; очень редко бывало, чтобы приличный по внешности проситель (Цезарь избегал сношений с окончательно опустившейся чернью) оставался неудовлетворенным. Известную пользу принесли и громадные постройки, предпринятые Цезарем на свой счет в столице; множество людей всех сословий — от консуляров до простых носильщиков — получили возможность заработка; таким же подспорьем были и несметные суммы, затрачиваемые на народные увеселения. Так же поступал и Помпей, но в более ограниченном масштабе; ему столица была обязана постройкой первого каменного театра, и он отпраздновал его открытие с неслыханным великолепием. Что подобные затраты до известной степени примиряли многих оппозиционно настроенных граждан, особенно в столице, само собой понятно, но несомненно и то, что ядро оппозиции и теперь оставалось недоступным этой системе подкупа. С каждым днем становилось все яснее, как глубоко внедрился в народе существующий государственный строй, как мало склонялись к монархии слои, стоящие дальше от партийных происков, — в особенности население сельских городов 60 , — и как мало они были расположены хотя бы терпеливо перенести монархический переворот.
Если бы Рим имел представительное правление, недовольство граждан, естественно, отразилось бы на результатах выборов и, раз проявившись, все возрастало бы; при данных же обстоятельствах сторонникам существующего государственного строя оставалось только подчиниться руководству сената, который, несмотря на состояние полного упадка, все еще был представителем и защитником законной республики. Положение дел, таким образом, привело к тому, что сенат именно теперь, когда он был низвергнут, увидел в своем распоряжении большую и более преданную ему армию, чем в то время, когда, величественный и могущественный, он сам сверг Гракхов и, опираясь на меч Суллы, возродил государство. Аристократия поняла это и снова зашевелилась. В эту минуту Марк Цицерон, дав обещание примкнуть в сенате к послушной властителям партии, не только не участвовать больше в оппозиции, но по мере сил и возможности действовать в пользу властителей, получил от них разрешение вернуться. Хотя этим поступком Помпей как будто невзначай сделал уступку олигархии и прежде всего рассчитывал сыграть ловкую шутку с Клодием, а затем приобрести в красноречивом консуляре послушное орудие, ставшее более гибким от полученных им ударов, тем не менее это дало повод многим вспомнить о том, что если изгнание Цицерона было демонстрацией против сената, то его возвращение следует использовать для республиканских демонстраций. Оба консула, охраняемые, впрочем, от Клодиевых приверженцев шайкой Тита Анния Милона, после соответствующего сенатского постановления в возможно более торжественной форме предложили гражданам разрешить консуляру Цицерону вернуться, а сенат просил всех преданных существующему государственному строю граждан непременно участвовать в голосовании. В назначенный для этого день (4 августа 697 г. [57 г.]) в Рим, действительно, собралось из сельских городов невиданное количество почтенных граждан. Проезд Цицерона от Брундизия до столицы дал повод к целому ряду таких же, не менее блестящих проявлений общественного мнения. Новый союз сената с верными конституции гражданами был, таким образом, как бы публично провозглашен, и последним был сделан смотр, поразительно удачные результаты которого немало способствовали поднятию упавшего духа аристократии. Беспомощность Помпея перед лицом этих дерзких демонстраций и недостойное, почти смешное положение, в котором он оказался по отношению к Клодию, лишили его и коалицию прежнего доверия. Та часть сената, которая была ей предана, деморализованная редкой неловкостью Помпея и предоставленная самой себе, не могла помешать республиканско-аристократической партии снова приобрести решающее значение в коллегии. Новая игра, затеянная этой партией, тогда (697 г.) [57 г.] еще не могла быть названа безнадежной, особенно в руках искусного и смелого игрока. Она имела теперь то, чего недоставало ей в течение целого столетия, — крепкую опору в народе; если бы она могла довериться ему и поверить в свои собственные силы, то могла бы самым кратким и почетным путем достигнуть цели. Почему бы ей не пойти против властителей с поднятым забралом? Почему бы какому-нибудь решительному и видному человеку, став во главе сената, не упразднить чрезвычайной власти как незаконной и не призвать всех республиканцев Италии к оружию против тиранов и их сообщников? Этим путем можно было еще раз восстановить господство сената. Республиканцы, конечно, затеяли опасную игру, но, может быть, и здесь, как это часто бывает, самое смелое решение было бы и самым разумным. Однако дряблая аристократия в то время вряд ли была еще способна принять такое простое и отважное решение. Был и другой путь, может быть, еще более верный, во всяком случае больше соответствующий свойствам и характеру этих сторонников существующего государственного строя: они могли добиваться того, чтобы разъединить обоих правителей и, опираясь на этот разлад, стать у кормила правления. Отношения между лицами, руководившими государством, изменились и ослабели с тех пор, как Цезарь властно выдвинулся рядом с Помпеем и заставил его добиваться новой власти; если бы ему удалось приобрести ее, возможно, что дело дошло бы тем или иным образом до разрыва между ними и до борьбы. Если бы во время этой борьбы Помпей остался один, в его поражении едва ли можно было сомневаться, и в этом случае по окончании борьбы конституционная партия оказалась бы подвластной не двум повелителям, а одному. Если бы нобилитет употребил против Цезаря то средство, опираясь на которое он сам одерживал до сих пор победы, и вступил в союз с его более слабым соперником, то с таким полководцем, как Помпей, с такой армией, как конституционная партия, победа, по всей вероятности, оказалась бы на их стороне, а после этой победы справиться с Помпеем, доказавшим свою политическую бездарность, было бы не очень трудно.
Обстоятельства привели к тому, что соглашение между Помпеем и республиканской партией стало необходимым для обеих сторон; вопрос о том, состоится ли это сближение, а также, как сложатся отношения между обоими правителями и аристократией, должен был решиться, когда осенью 697 г. [57 г.] Помпей внес в сенат предложение облечь его чрезвычайными полномочиями.
Он мотивировал это тем же, на чем 11 лет назад основал свое могущество: он указал, что цены на хлеб в столице, так же как перед законом Габиния, чрезмерно поднялись. Были ли они искусственно подняты особыми махинациями, виновником которых Клодий называл то Помпея, то Цицерона (они же указывали на него), — неизвестно; все еще продолжавшееся пиратство, пустота государственной казны, небрежный и беспорядочный надзор правительства за подвозом хлеба — всего этого и без политических спекуляций было вполне достаточно для того, чтобы вызвать вздорожание хлеба в громадном городе, почти исключительно зависевшем от заморского импорта. В план Помпея входило получить от сената верховный надзор за хлебом и другим продовольствием на всей территории римского государства и с этой целью приобрести право, с одной стороны, неограниченно распоряжаться государственной казной, а с другой — руководить армией и флотом. Власть его должна была не только простираться на все римское государство, но в каждой провинции ему должна была быть подчинена и власть наместника, одним словом, он задумывал улучшенное издание Габиниева закона, к чему еще должно было присоединиться и главное руководство намечавшейся тогда войной с Египтом, так же как поход против Митрадата был соединен с усмирением пиратов. Как ни усилилась в последние годы оппозиция против новых династов, когда этот вопрос поступил в сентябре 697 г. [57 г.] на обсуждение сената, большинство сенаторов находилось еще под впечатлением того страха, который нагнал на них Цезарь. Оно послушно приняло это предложение в принципе, следуя совету Марка Цицерона, который должен был дать в этом деле первое доказательство уступчивости, усвоенной им в изгнании. Однако при выработке подробностей в первоначальном плане, представленном народным трибуном Гаем Мессием, были сделаны существенные урезки. Помпею не было дано ни свободного распоряжения казной, ни собственных легионов и кораблей, ни власти над наместниками; для приведения в порядок столичного продовольствия ему только были даны на следующие пять лет значительные суммы, 15 адъютантов и по всем продовольственным вопросам полная проконсульская власть, причем этот декрет должен был быть утвержден гражданами. Чрезвычайно разнообразны были причины, способствовавшие изменению первоначального плана, почти равносильному его отклонению. Повлияло тут и нежелание раздражать Цезаря, так как наиболее трусливые не осмеливались назначить магистрата, который имел бы даже в Галлии не только равные, но даже большие полномочия, чем Цезарь; далее — тайная оппозиция старого врага и невольного союзника Помпея — Красса, которого Помпей считал, или, по крайней мере, называл главным виновником неудачи этого плана; отрицательное отношение республиканской оппозиции в сенате к каждому предложению, существенно или даже в принципе расширявшему власть правителей; наконец и прежде всего, неспособность Помпея, который даже тогда, когда он должен был бы действовать, не мог себя заставить действовать, а, наоборот, как всегда, прячась за свое инкогнито, предоставлял своим друзьям выполнять свои намерения, объявляя с обычной для него скромностью, что сам он довольствовался бы и меньшим. Неудивительно, что его поймали на слове и дали ему как можно меньше.
