Ни стола, ни стула, ни кастрюли, ни сковороды, ни стакана в Ульяновске купить нельзя. Все, что касается обычной человеческой жизни, в продаже отсутствует.
Уборные в городе — во дворах. Иногда в городе появляется ассенизационный обоз. Это дроги, запряженные быком. На них бочка и рабочий в клеенчатом халате до пят с капюшоном, с черпалкой и ведром. Люди сторожат его перед домом. Один заезд даром. За второй надо платить. Соседи Нины Кривошеиной, председатель финотдела горсовета и его супруга, люди с достатком, платить категорически отказываются. Мы, говорят, во двор не ходим, у нас, говорят, в комнате ведро.
Безработная Нина Кривошеина на барахолке продает последние из парижских вещей. Эта женщина, стоящая на барахолке, из хорошей семьи. Ее отец, Алексей Павлович Мещерский, выпускник петербургского Горного института, директор Сормовского завода.
Он тот, кого теперь называют топ-менеджер, организатор производства в российском машиностроении. Он создатель индустриального концерна из Сормовских, Коломенских, Ижевских и Белорецких заводов. Его уже называют "русский Форд". Он автор плана переноса тяжелой промышленности за Урал. Он предлагает это до Первой мировой войны. Реализовано это будет аврально во Вторую мировую войну. Он член правления Волжского пароходства. Дизельные пароходы его Сормовского завода ходят по Волге. По службе он общается с высокими правительственными чиновниками, губернаторами, инженерами и рабочими. Он много ездил по России и знал Россию не понаслышке.
Алексей Мещерский в промышленности, Александр Кривошеин в аграрной области — это те, кому Россия обязана резким экономическим подъемом начала XX века. Их дети, Нина и Игорь, соединятся уже в эмиграции, в Париже. А до революции, еще в Петербурге, к Нине сватался начинающий композитор Прокофьев. Не сложилось.
Теперь, стоя на ульяновской барахолке, Нина Кривошеина думает: "Продаю плохо, все за полцены. А ведь необходимо поддерживать каждодневную жизнь, чтобы сыну, Никите, казалось, что мы живем нормально, что у нас есть шансы и дальше жить".
Продают шкаф, который был сделан по случаю сразу после приезда из Парижа. Шкаф грузят на ручную тележку, и Никита везет его в комиссионку. Но шкаф покупают у него прямо на улице. Мебели ведь нигде в Ульяновске не купить. Теперь, когда кто-то спрашивает: "На что же вы живете?" — Нина Кривошеина отвечает: "Мы сейчас шкаф едим".
Как-то на Гончаровке Нине Кривошеиной кто-то из знакомых подает милостыню. Она с благодарностью принимает. Потом, годы спустя, она скажет: "А горделивые свои замашки и снобизм я спрятала в тот день далеко и надолго. Нищета и смирение идут рядом. Вместе".
А соседка Нины Кривошеиной, не стесняясь, громко при ней и про нее говорит: "Вот надо же, приехала к нам эта проклятая аристократка с голоду подыхать".
Но тут кто-то из редких знакомых советует пойти к профессору Пединститута Любищеву.
Нина Кривошеина расскажет сыну, что собирается идти к посторонним людям за помощью. Сын, воспитанный в другой жизни, скажет: "Мама, как же это вы, незваная, — к чужим людям? Ведь это ужасно — до чего мы дошли!" Но она, незваная, пойдет и найдет в семье Любищевых отдушину, приют, возможность говорить на понятном ей языке.
Профессор А. А. Любищев
Обычный язык города в это время — грубый и циничный. Одно из характерных выражений: "а я бы ему дала 25 — знал бы как деду дерзить". И всем ясно, что 25 — это срок. Так сталинская карательная лексика входит в бытовой русский язык, в народное сознание и закрепляется в них. Легко, непринужденно и сейчас слетающие с языка "убью!", "убить тебя мало" — особенно часто в разговоре с детьми — это далеко в будущее залетевший привет из сталинского прошлого. До Сталина русский язык такого не знал.
В доме у профессора Любищева Нина Кривошеина встретится с Надеждой Мандельштам, вдовой великого русского поэта. Она в Ульяновске ввиду запрета на проживание в Москве. Здесь же помогут с работой: Нина Кривошеина станет чтецом для двух слепых студентов. Они будут приходить каждый день, и она будет читать им по десять часов подряд за плату из их скудной студенческой стипендии.
Еще она будет продавать билеты на аттракционы в городском парке культуры. В парке везде торгуют пивом и водкой. Повсеместно драки. Поножовщина. Полно народу гибнет.
Никита, сколько возможно, ходит в школу. Это школа, в которой учился Ленин. В Париже Никита ходил в хорошую школу и хорошо подготовлен. За учебу в школе в Ульяновске надо платить. Платить нечем. Никита идет на завод и в школу рабочей молодежи.
Нина Кривошеина вспоминает: "Никита уже полгода не ел мяса. И вот как-то на базаре я быстро подошла к мясному прилавку и скорее, чтобы не передумать, купила отбивную котлету. Никита пришел с завода, и я подала ему эту котлету с жареной картошкой. Он оторопел и спросил: "Мама, это мясо?" Он сел, закрыл лицо руками и начал громко плакать. Плакал долго, котлета стыла. Потом он ее съел и заснул".
Н. А. Кривошеина
Никита Кривошеин вырвется из Ульяновска. Он уедет в Москву и с боем поступит в Иняз. Потом умрет Сталин. Отец Никиты выйдет на свободу. Вся семья соберется в Москве. Никита поступит на работу в журнал "Новое время". А после антисоветского восстания в Венгрии и его кровавого подавления советскими войсками он ухитрится опубликовать в газете "Монд" статью о советской интервенции в Венгрию. В 1957-м Никита Кривошеин арестован и отправлен в мордовские лагеря. В 60-х годах, выйдя из лагеря, он будет ежегодно просить разрешения навестить в Париже родственников. Ему будут отказывать. А в 1970-м ему скажут: "Если вы попросите о выезде во Францию на постоянное место жительства, мы вас выпустим". Его родители настоят на том, чтобы он уехал. Отец приедет к нему в Париж в 1973-м и вернется в СССР.
Никита Кривошеин
Когда он вернется, в ОВИРе удивятся: "Как? Вы вернулись?" И тогда Кривошеины поймут, что на родине их никто не удерживает. Более того, не против, чтобы в СССР их не было.
Открытку с просьбой явиться за загранпаспортами Кривошеины получат в день высылки Солженицына. По настоянию Солженицына Нина Алексеевна Кривошеина напишет свои воспоминания. Игорь Александрович Кривошеин получит почет от французских властей, официальную отмену постановления МВД Франции о высылке в 1947 году и выражения сожаления. А Никита Кривошеин из СССР привез себе жену. Ксению. До Первой мировой войны, до всего, дед Ксении ухаживал за тетушкой Никиты. На старой семейной фотографии он рисует ее в Крыму, в последнем мирном 1913 году.
1952/1953 годы
Сталин/Берия
В феврале 1952 года Сталин возвращается в Москву с Южных дач. Сталин провел на юге семь месяцев. Его не было в Москве с августа 1951-го. Последние годы у него гипертония и прогрессирующий артериосклероз. Периодически возникают расстройства мозгового кровообращения. Вызванные артериосклерозом мозга нарушения в психической сфере усиливают врожденные патологические свойства сталинской натуры.
В 1952 году Сталин неожиданно вспоминает о давно забытом Александре Федоровиче Керенском, главе Временного правительства в 1917 году. Керенский в 1952-м проживает в Соединенных Штатах. По информации, полученной МГБ, 70-летний Керенский якобы намерен возглавить мифический Антибольшевистский блок народов. В связи с этим МГБ СССР получает задание организовать убийство Керенского во время его поездки то ли в Париж, то ли в Лондон. Осуществить убийство должен сотрудник Бюро № 1 МГБ СССР капитан Хохлов вместе с сотрудницей бюро Ивановой, которая должна выдавать себя за тетушку Хохлова. Убийство должно быть осуществлено с помощью пистолета, замаскированного под авторучку "Паркер". По воспоминаниям начальника Бюро № 1 МГБ Судоплатова, капитан Хохлов отказался от выполнения задания, сказав, что у него расшатаны нервы, дрожат руки, он может промахнуться и застрелить не того. Задумали было переориентировать на выполнение задания боевую группу князя Гагарина, которая в это время была занята поиском подходов к штаб-квартире НАТО в Фонтенбло. Однако руководство МГБ в последний момент сочло нецелесообразным засвечивать группу князя Гагарина. Керенского не убили.
Осенью 1951-го Сталин совершил вояж по своим резиденциям от Сочи до Боржоми. Вместе с ним начальник его охраны генерал Власик. Власик вспоминает: "В Новом Афоне я был приглашен товарищем Сталиным к обеду. За столом — Берия и Поскребышев. Товарищ Сталин попросил принести молодое вино. Но вино подали переохлажденным, тогда как по указанию вождя оно должно было храниться при температуре не ниже 13–15 градусов тепла. Обслуга подала вино, не проверив температуру. Все это крайне возмутило Сталина. После этого инцидента, которого я никогда в жизни не забуду, я не спал трое суток. До конца обеда я просидел за столом ни жив ни мертв. Не знаю, как выдержало сердце, думал, потеряю сознание. Я переживал, потому что товарищ Сталин никак не мог успокоиться, все нервничал. Я подумал, что лучше тут же умереть, чем переживать такое мучительное испытание".
