распоряжаться государственным казначейством и учредил должность заместителя кушбеги, который должен был его проверять. Но в то время как подобные жесты служили, чтобы успокаивать Россию, они и ослабляли доверие к эмиру среди религиозных фанатиков, которые к середине мая начали поговаривать о замене Алима более твердым и консервативным членом правящего дома. Алим, зажатый между противоборствующими силами, мечтал о побеге. Он задумал совершить поездку на Кавказ «для здоровья», но преемник Миллера С.В. Чиркин разубедил его, предупредив, что возвращение эмира в Бухару будет не гарантировано. Тогда Алим решил провести лето в Кермине – старом убежище его отца, находившемся вдали от столичной напряженности. Но на этот раз консерваторы, вопреки протестам Чиркина, заставили его отказаться от этой мысли. Эффективность резидентства как инструмента влияния на бухарскую власть продолжала снижаться. Трения между Миллером и самаркандской миссией во главе с Чертовым достигли максимума 16 апреля, когда в результате катастрофического провала попытки резидента примирить эмира с младобухарцами самаркандская группа в конце концов убедила Совет Новой Бухары посадить Миллера под домашний арест, в то время как Чертов со своими помощниками захватил резидентство, игнорируя протесты русского делового сообщества в ханстве. Конфликт был разрешен только после прибытия в Бухару 18 апреля членов Туркестанского комитета П.И. Преображенского и генерал-майора А.А. Давлетшина, присланных из Ташкента, чтобы прояснить запутанную ситуацию. Расследование Преображенского и Давлетшина подтвердило точку зрения Туркестанского комитета, который уже выразил свое полное доверие Миллеру и его способности держать ситуацию под контролем. Тем не менее, поскольку враждебное отношение Советов не позволяло ему и дальше «быть полезным на своем посту», ему разрешили уехать в Петроград, и 22 апреля на время, пока не будет назначен новый резидент, резидентство передали в ведение профессионального дипломата Чиркина.
При помощи Введенского и при поддержке Ташкента Чиркин продолжил курс, намеченный Миллером. Несмотря на выражение доверия к эмиру как агенту по проведению реформ, Чиркин и Введенский вновь и вновь призывали Петроград выбрать и незамедлительно прислать советников, без которых осуществить серьезные реформы было бы немыслимо. Преемники Миллера сознавали, что даже при помощи таких советников проведение фундаментальных реформ в ханстве будет длительным и постепенным процессом. Они соглашались с Миллером, которого события 14 апреля убедили, что, кроме 200 младобухарцев, среди местного населения не существует сторонников изменения традиционного существования бухарского общества. Чтобы осуществить программу реформ перед лицом такого подавляющего сопротивления, требовалась поддержка достаточно большого контингента русских войск, что было неосуществимо, когда русские вооруженные силы испытывали предельное напряжение на германском и австрийском фронтах. Более того, использование русских войск могло спровоцировать общее восстание мусульманских областей России и угрозу афганского вторжения в русскую Центральную Азию. Чиркин и Введенский не только пришли к такому же пессимистическому взгляду на ситуацию, но даже попытались успокоить местных консерваторов, уменьшив численность русских войск в Новой Бухаре с четырех рот до одной.
Отношения между резидентством, с одной стороны, и младобухарцами и Советом Новой Бухары – с другой оставались натянутыми и после отъезда Миллера. Советы продолжали давить на резидентство, требуя объяснить, почему обещанные реформы откладываются, а резидентство, в свою очередь, призывало убрать из ханства таких радикальных лидеров, как Файзулла Ходжаев. В июле областной съезд Советов, проходивший в Новой Бухаре, обозначил свое недоверие к резидентству, учредив, вопреки гневным протестам Чиркина, комитет по делам Бухары. В отчаянии Чиркин и Введенский еще настойчивее просили Петроград немедленно отправить нового резидента и обещанных советников, чтобы начать так долго обсуждаемые и откладываемые реформы. Резидентство утверждало, что только таким способом можно спасти эмира от религиозных фанатиков и безответственных революционеров из числа его подданных и членов Совета Новой Бухары и избежать необходимости оккупировать ханство силой.
Из Петрограда, где положение самого Временного правительства было далеко не безопасным, поскольку революция принимала все более масштабный и глубокий характер, никаких решительных действий в отношении бухарской проблемы не последовало. Министерство иностранных дел, с 5 мая находившееся в руках богатого промышленника М.И. Терещенко, похоже, изменило свое мнение относительно программы реформ, поскольку к началу июля либеральное и консервативное мусульманское духовенство из Бухары и русского Туркестана предложило Петрограду полностью пересмотреть манифест 7 апреля. На перспективу изменения манифеста Чиркин отреагировал холодно, поскольку такое действие могло означать только шаг назад. Чувствуя, что у него нет сил проводить в Бухаре новую политику, Петроград отступил, решив сохранить статус-кво. В мае Терещенко ясно дал понять, что у Временного правительства нет намерений ослаблять контроль России над Бухарой и Хивой; к июлю стало не менее ясно, что Петроград против более полной интеграции этих двух протекторатов в русскую политическую структуру, поскольку они не были упомянуты в проектируемом Конституционном собрании. Продолжая топтаться на месте в бухарском вопросе, Временное правительство по-прежнему относилось к эмиру во многом так же, как и его предшественники, и даже обращалось к нему за комментариями по поводу кандидатов на роль советников по проведению реформ.
30 сентября Новая Бухара наконец встретила нового резидента, В.С. Елпатьевского – юриста, кадета и одного из первых членов Туркестанского комитета. К тому времени нерешительное поведение Временного правительства придало Алиму смелости открыто требовать, чтобы проведение обещанных реформ не затрагивало чистоты веры. При помощи первых двух советников, прибывших в августе, Елпатьевский провел октябрь, пытаясь совместно с эмиром выработать план предстоящей работы по модернизации, очень стараясь никоим образом не провоцировать религиозных фанатиков. Противники перемен считались главной угрозой эмиру, а значит, и России, поскольку позиция России в отношении Бухары снова определялась стабильностью трона эмира, как это было при Романовых.
В свете более важных событий в России – Корниловский мятеж в июле, война, земельная реформа и общая экономическая и политическая неразбериха – неудивительно, что у Временного правительства в конце его недолгого существования не нашлось времени и сил, которые оно могло бы посвятить ситуации в центральноазиатских протекторатах. В этом вопросе Петроградом руководили в первую очередь профессионалы, которых он унаследовал от царского режима и которые к 1917 году согласились внести некоторую долю политической модернизации – хотя и не демократии – в жизнь Бухары, если это можно будет сделать, не провоцируя раздоры в бухарском обществе. Большая часть предложений самого Временного правительства была направлена на учреждение в ханстве или по меньшей мере в его столице представительного правления. Однако, столкнувшись с несогласием резидентства, оно отступило. Таким образом, после Февральской революции понимание Россией своих интересов в Бухаре не изменилось. Они сводились к поддержанию в ханстве местной законности и порядка, чтобы избежать чреватой большими затратами оккупации и возможности иностранной интервенции с юга от Амударьи.
Но смелость, которую революция придала младобухарцам, и формирование Советов в
