Когда был создан наш эвакопункт, мы первый раз приняли триста шестьдесят пять человек, это было двадцать восьмого мая. Поток эвакуированных быстро увеличивался, и теперь принимаем примерно по восемь – девять тысяч человек в день. Работаем круглосуточно, в две смены, дня и ночи для нас не существует, шоферы обслуживающего пункт автобатальона сидят за рулем по двое суток…
Обхожу с Гавриловым всю огромную территорию эвакопункта и уже знаю, что так работает он круглосуточно, не ведая ни дня, ни ночи, прикорнув поспать на часок, на два где придется…
Посадочные площадки, столовая, строительство различных помещений и подъездных путей…
Всюду – люди с вещами, усталые, торопящиеся прежде всего поесть, а затем – сесть в эшелон и уехать… Люди бродят толпами, группами и поодиночке, волнуются, нервничают…
То серые, то синеющие под прорвавшимися лучами солнца спокойные воды Ладоги изборождены взволнованными следами снующих во всех направлениях кораблей – катеров, пароходиков, барж, влекомых на длинных буксирах. Зенитчики внимательно следят за облаками: каждую минуту оттуда может выскользнуть и пойти в пике беспощадный враг. Где-то, не поймешь где, вдруг слышится рокот мотора. Чей это? Наш? Или гитлеровский? В толпе эвакуируемых коекто задирает голову, изучает облака беспокойным взглядом. Другие – никакого внимания на окружающую обстановку не обращают. Это «люди в себе», сосредоточенные на своих, чаще всего невеселых мыслях.
Повсюду – штабелями – мешки с мукой, ящики с продовольствием, прикрытые брезентами, а то и мокнущие под дождем… Там – стучат топоры плотников, сколачивающих тесовые навесы, здесь – пилят лес на дрова; вон ряды бочек с горючим, склады стройматериалов, – гигантский табор открыт ищущим взорам немецких воздушных разведчиков, но, опасаясь наших зенитчиков и истребителей, они держатся где-то в заоблачье, высоко-высоко!..
В Лаврове эвакуированных принимают с трех пирсов: 2-го, 3-го и 5-го. Девяносто две машины автобатальона вывозят с пристани людей – в Жихарево, других сажают в эшелоны здесь же. в Лаврове Обслуживают этих людей триста девушек, работая круглосуточно В ближайшее время от пристани к тупику железнодорожной ветки будет проложен узкоколейный путь, а подходы к пристани углублены. Тогда семьдесят процентов судов станут заходить сюда, выгружаться здесь и эвакуированных можно будет доставлять с судов прямиком к эшелонам. Эти эшелоны уходят в двух основных направлениях: до станции Филино на Волге, в двенадцати километрах от Ярославля (пути двое суток), и на восток – через Буй до Новосибирска (шесть-семь суток пути).
Сейчас эвакуированные задерживаются в Лаврове самое большее по шесть-семь часов, но в тех редких случаях, когда вещи доставляются сюда отдельно от своих владельцев, они в ожидании вещей задерживаются по пягь-шесть суток и, естественно, требуют повторного питания. Это – тяжелые дни для эвакопункта, у которого возникают колоссальные трудности.
Задержек с продовольствием здесь, однако, не бывает, хлеб выпекается и здесь, в Лаврове.
– Мы создали бюро по бесхозным вещам, – рассказывает Гаврилов – Обнаружив такие, складываем около диспетчера, лежат двое суток; люди приходят за ними, с помощью милиции устанавливаем их действшельпую принадлежность, отдаем владельцам.
Невостребованные вещи стаем в склад. Специальная группа работников старается выяснить имена и адреса их владельцев, пишем им, чтоб сообщали приметы, а тем временем составляем из таких вещей отдельные "'пакеты» и опечатываем их Это долгая история, и у нас таких пакетов сейчас хранится примерно две тысячи Для них выделена охрана; если такие вещи промокнут, их под наблюдением милиции распечатывают, сушат и вновь опечатывают Дело это щепетильное, – выделены честные люди.
На днях к нам вернулась из эвакуации одна представительница детдома номер шестьдесят три, для которой хранилось двадцать пять пакетов, – мы ей выдали их
Смертность среди эвакуированных теперь очень невелика – меньше одного-двух случаев в день. Прежде всего заботимся мы о безродных детях, ловим, отправляем в детский приемник, организованный при нашем пункте, – это ряд домов, выделенных в Лаврове, дезинфицируем, подкармливаем и отправляем в глубь страны с первым же проходящим детдомом.
Каждый эвакуирующийся получает у нас кроме пятисот граммов хлеба следующий паек сто граммов шоколада, двести пять граммов сгущенного молока, двести пятьдесят – печенья, двести – сыра. Для детдомов даем дополнительно, как резерв до Тихвина, по одному килограмму белого хлеба. Поезд туда идет четыре с половиной – пять часов, – значит, в среднем через шесть часов там снова выдается пятьсот граммов хлеба, горячее питание и сухой паек.
Усталым, почти механическим голосом, то шагая по территории эвакопункта, то присаживаясь на какой-нибудь ящик, Гаврилов излагает подробности, приводит разные случаи. Узнаю о том, как старается пункт соединить разделившиеся семьи, как некая Коновалова прибыла сюда из Борисовой Гривы, а детей и вещи оставила там. Забродин снесся по телефону; узнав, что пятнадцатилетние и шестнадцатилетние дети уже возвращены в Ленинград, отправили мать обратно.
Попадаются люди забывчивые, рассеянные.
На дороге-гражданка, торопливо бежит к кабине грузовика, дважды упала. «Куда вы?..» – «Я на поезд, в Лаврово, ходила за цветами и отстала от поезда!» Хочу вернуть ее, но она бежит в противоположном направлении и кричит мне: «Вы дурак, Лаврово – там!..» Силой усадил ее в машину, привез в Лаврово…
К Гаврилову идет женщина, разговаривает сама с собой, несет пять буханок хлеба, большую кастрюлю с кашей и что-то еще. Подходит, гневаю глядит на Гаврилова и четырежды повторяет:
– Перевесьте мне хлеб!..
– В чем дело, гражданка?
– Сволочи! Сначала не кормят, не кормят, потом дадут сразу так много, что не донести!
Мы оба успокаиваем женщину, она, обессиленная, садится на траву, плачет…
Поодаль присаживаются две другие женщины, одна сует другой свою миску:
– Слушай, я отдохну, потом доем, потом тебе посуду дам!..
– Не хватает на всех посуды! – словно извиняясь передо мной, роняет Гаврилов, и мы идем дальше…
Сегодня в эвакопункт привезли пять тонн хлеба, семь тонн колбасы. Хлебный расход такой – каждодневный.
Тысяча восемьсот ремесленников лриехалм в Кобону. А всего сегодня доставлено сюда около одиннадцати тысяч человек…
В диспетчерскойНа следующий день, по приезде в Лаврово, я заболел и больше недели пролежал в палатке армейского полевого передвижного госпиталя в деревне Дусьево. Меня трепали жестокие приступы неведомо где схваченной малярии. Выписавшись из госпиталя, на попутном грузовике я выехал обратно в Лаврово. Ехал через деревни Колосарь и Ручьи, мокрыми лесами, полями, по непролазной грязи и – вдоль реки Лавы, полной рыбачьих судов, заведенных из Ладожского озера…
30 июля. Утро
И вот я снова в двухэтажном доме эвакопункта. Добродушный крепыш в морской форме Гаврилов встретил меня приветливо и гостеприимно. Он теперь – начальник эвакопункта.
Сижу на скамье в комнате диспетчера. К окошечку подходят дряхлые старухи, растерянные женщины.
Длинно, иные со слезами, невразумительно объясняя все свои несчастья, взывают к сочувствию, просят содействия. Некая Бисерова отстала в Ленинграде от своей матери, теперь не может ее найти, сидит здесь третьи сутки. Вот пример хлопот, какие она доставила эвакопункту.
Заместитель председателя Ленсовета Шехавцев, находящийся здесь, дал распоряжение диспетчеру эвакопункта Лаврова сообщить диспетчеру эвакопункта Кобоны, а тому связаться с западным берегом – Борисовой Гривой, чтобы выяснили местонахождение матери:
а) по ее ленинградскому адресу,
б) по ленинградскому месту службы отца Бисеровой,
в) по всем помещениям станции Борисова Грива.
И все это узнать – к утру!
Приходит другая – Хая Борисовна Коган. Потеряла после высадки на этом берегу свою сестру Сарру Борисовну. Посадочные талоны – у той, питательные – у этой… Диспетчер посылает человека искать потерявшуюся среди выгружающихся пассажиров только что прибывшей из Кобоны «вертушки» – узкоколейного поезда, подвозящего теперь здесь пассажиров к месту посадки в эшелон. Эта узкоколейка проложена в самые последние дни.
А ведь с западного на восточный берег Ладоги ежесуточно прибывает в среднем по десять тысяч эвакуирующихся и каждому что-нибудь нужно!
… Моросит дождь. Вокруг домов на зеленом лугу «пасутся», рассеявшись как пестрые цветы, маленькие
дети «домов малютки», эвакуируемые из Ленинграда. Их сегодня тысяча, повезут их отдельным эшелоном. Каждый «дом малютки» отличается от другого цветом шапочек: голубые, красные, синие, белые… И в траве они в самом деле как цветы. На рукаве у каждого ребенка нашита тряпочка, па которой химическим карандашом – имя, фамилия, город назначения, номер детдома…
