фунтов — оказался самым маленьким за всю историю мандата. Чаяния Вейцмана, надеявшегося в 1929 г., что расширенное Еврейское агентство сумеет мобилизовать все ресурсы мирового еврейства, явно не оправдались. Через несколько дней после создания агентства Луи Маршалл, председатель его совета, на которого возлагались надежды как на защитника интересов агентства в Соединенных Штатах, скоропостижно скончался. Без его руководства и престижа фонды “Джойнта” и деньги еврейских филантропов, входивших в американский истеблишмент, были недоступны. Хуже того, к категории несионистских членов агентства начали причислять всех тех, кто не был официальным представителем какой-либо сионистской партии или учреждения. В такой ситуации Еврейское агентство вместо того, чтобы обеспечить возможность подлинного сотрудничества между мировым еврейством и сионизмом, вновь очутилось в руках людей, жесткие идеологические установки которых определяли их позицию.
Как ни мрачно обстояли в 1930-х гг. дела сионистов в организационном плане, все же можно было заметить и проблески надежды. В Европе и в Соединенных Штатах разрастались сионистские молодежные движения всех партий и направлений. В рамках этих движений особый упор делался на эмиграцию в Палестину, создание кибуцев и других сельскохозяйственных поселений. В Польше и прибалтийских государствах усилиями сионистов была создана сеть ивритских школ Тарбут — таким образом, сбылась мечта Бен-Иегуды. Более того, организационные просчеты сионизма не скомпрометировали в глазах мирового еврейства значимости впечатляющих достижений ишува. Свобода, физическое и духовное пробуждение, чувство собственного достоинства, уверенность в себе — все это пришло вместе с возрожденным национальным чувством. Оно заставляло чаще биться сердца польских евреев в лапсердаках и пробуждало симпатии у выходцев из Восточной Европы, обосновавшихся в Америке. Бухарестский школьник, бруклинский портной, разочаровавшийся в жизни венский интеллектуал — все они не остались безразличны к новому образу еврея, покрытого бронзовым загаром, говорящего на собственном языке — иврите, вспахивающего собственное поле, крепко держащего в руках винтовку, поющего свой национальный гимн, говорящего громким голосом и не придавленного страхом. Реальные достижения вызывали у евреев диаспоры надежды и тревожили воображение, они нашли выход в постепенном, порой робком, возрождении еврейской народной музыки и театра, живописи и литературы, даже еврейского религиозного самовыражения. Накануне Второй мировой войны уже можно было сказать, что мечта Ахад га-Ама о нравственном возрождении диаспоры относится не только к отдаленному будущему.
Глава IX.
Отступничество Великобритании
Военная мощь Великобритании на Ближнем Востоке в 1920-х и 1930-х гг. была велика. Англичане со всей серьезностью относились к своим мандатным обязательствам в том, что касалось стремления их арабских подопечных к независимости. Так, в 1930 г. они заключили с багдадским правительством короля Фейсала договор, предоставляющий юридический суверенитет Ираку при сохранении на его территории британских военных баз. Точно так же Абдаллаху, ставшему в 1922 г. эмиром Трансиордании, было позволено создать собственное правительство и в перспективе обещана независимость. Египет, оккупированный англичанами в 1882 г., в 1922 г. формально обрел независимость, а в 1936 г. был подписан Договор о прекращении оккупации Египта. В соответствии с ним британская армия сократила численность находившихся там гарнизонов. В 1935–1936 гг. примеру Англии последовала Франция, заключив договоры с правительствами Сирии и Ливана. Однако и англичане, и французы поступили подобным образом, не просто следуя своим юридическим обязательствам. Не в меньшей степени на их решения влияло давление арабских и египетских националистов. Рост национализма временами приводил к вспышкам насилия, которые не только угрожали прочному положению Англии и Франции на Ближнем Востоке, но и могли быть на руку европейским противникам этих государств.
Италия, выступавшая против англичан и французов, стремилась “исправить несправедливость” Парижской мирной конференции и распространить свое влияние на все Средиземноморское побережье. Надо сказать, что после 1935 г. эти имперские амбиции стали вполне реальными. Укрепившись в Африке — в Ливии, Эфиопии и итальянском Сомали, Муссолини начал подумывать о французском Тунисе на западе и Египте и Леванте на востоке. Некогда в эти края приходили торговые суда из Венеции, Генуи и Триеста. Каждый вечер расположенная в Бари мощная коротковолновая радиостанция вела на арабском языке пропагандистские передачи, предназначенные для стран Магриба [245] и Ближнего Востока. Они были полны нападок на английские и французские оккупационные власти в арабских государствах. Выступая в качестве “друга и защитника ислама”, дуче в то же время ясно давал понять, что считает Средиземное море “итальянским”.
Стремление Италии заручиться влиянием в мусульманском мире всячески поддерживалось нацистской Германией. Гитлер, в сущности, не пытался распространить свои территориальные претензии на Восточное Средиземноморье. Считалось само собой разумеющимся, что Ближний Восток включен в сферу итальянской экспансии. Однако в планы фюрера входил подрыв англо-французского влияния в регионе, который традиционно считался сферой влияния Франции и Великобритании. Поэтому уже в 1935 г. нацистское Министерство пропаганды субсидировало различные курсы, институты и журналы, посвященные Ближнему Востоку, вкладывая миллионы марок в “просветительскую” деятельность немецких пресс-атташе и советников по культуре в исламских столицах. В 1938 г. немцы открыли радиостанцию для пропагандистского вещания на страны Ближнего Востока на всех языках этого региона — разумеется, за исключением иврита. Как и передачи итальянской станции в Бари и испанской в Севилье, немецкая программа имела большой успех в арабском мире. С одобрением встречали арабы и известных нацистов, приезжавших на Ближний Восток с “визитами доброй воли” — среди них были, между прочим, д-р Яльмар Шахт и Бальдур фон Ширах [246].
Пропагандисты из стран Оси достигли особого успеха, прибегнув к идеологическому трюку. Немецкие журналисты и дипломаты неустанно проводили параллель между пангерманскими идеями нацистов и “молодыми силами панарабского национализма, [который] является залогом арабского будущего”. Еще важнее было то, что арабам постоянно напоминали о врагах, которые были в то же время и врагами нацистов. Даже в середине 1930-х гг., когда Берлин проявлял известную сдержанность и не слишком явно обнаруживал свою неприязнь к Англии и Франции, немецкие дипломаты открыто вели нацистскую кампанию, направленную против евреев. Практически все газеты и журналы на арабском языке, издававшиеся немцами на Ближнем Востоке, пестрели антисемитскими выпадами. Выдержки из этих изданий широко распространялись Верховным арабским комитетом под руководством муфтия. Когда в 1935 г. в Германии были введены Нюрнбергские законы [247], Гитлер получил поздравительные телеграммы и хвалебные послания со всех концов арабского мира. Палестинская газета “Аль-Лива” не замедлила позаимствовать у нацистов их лозунг: “Одна страна, один народ, один вождь”. Ахмед Хусейни, лидер “младоегипетского” движения, заявлял, что “сегодня в Европе подлинными демократиями являются только Италия и Германия, все прочие — всего лишь парламентские плутократии”. Делегация иракских спортивных клубов, вернувшись в сентябре 1937 г. домой после поездки в Германию, выразила искреннее восхищение “национал-социалистическим порядком и дисциплиной”. Карл Расван, известный журналист
