Сохранились записки сотрудника Милюкова Николая Вакара о последних днях перед оккупацией. В газете все вверх дном, редакторы сбежали в провинцию, валяются ненужные рукописи, перевернутые машинки, папки с адресами подписчиков. А под окнами гудят автомобили с ополоумевшими обывателями, тянутся толпы с детскими колясками и тачками, заваленными барахлом. Дорога на Фонтенбло забита так, что не проехать несколько дней. Безжалостно палит солнце. Нигде не найти стакана воды.
Четыре года спустя в Париж вошли американские дивизии, а за ними стали возвращаться те, кто переждал лихолетье вдалеке от столицы, — как Иванов и Одоевцева, поселившиеся в отеле «Англетер» в Латинском квартале. Но многие не вернулись. Среди погибших на фронте и в немецких лагерях — русские имена.
У Берберовой, приехавшей через несколько лет пребывания в Америке, осталось тяжелое чувство, когда она начала заново знакомиться с остатками русского Парижа. «Полуживые еще ходят. Кто с палкой, кто с двумя. У кого — три зуба своих, у кого — тридцать фарфоровых. Кто-то лежит в больнице, кого-то отправили в провинцию в параличе. Одни откровенно говорят, что предпочитают „от сердца“, чем „от рака“, другие еще держатся, красят волосы и стараются не произносить некоторых слов, в которых особенно заметно их шамканье». Этот мир лежит в развалинах. Он никогда не возродится.
Терапиано в эти годы пишет Маркову о том же самом, об отсутствии «воздуха» в парижской послевоенной жизни. Его не стало как-то само собой, и напрасны старания вернуть этот «воздух»: объединить оставшихся, добыть деньги на журнал, чтобы появился аналог «Современных записок». Сам Терапиано и еще немногие — Зайцев, Одоевцева — не изменят Парижу ради соблазна намного более комфортабельной американской жизни, не последуют примеру Набокова, Яновского, Варшавского. И, кроме Одоевцевой, которую привезли в Ленинград девяностолетней, никто из них не поддастся искушению вернуться в Россию.
Возвращались сразу после войны, на подъеме патриотизма, который побуждал к скоропалительным решениям. Тогда среди вернувшихся оказался и Юрий Софиев, в прошлом поручик деникинской армии, участник «Перекрестка» и «Круга». Он быстро понял, что собой представляет советская жизнь, предпочел столицам казахстанскую глушь, куда не так часто заглядывало лубянское всевидящее око, стал художником на биостанции и умер в своей постели. Ему даже удалось издать в Алма-Ате книжку стихов Ирины Кнорринг, своей жены, бывшей харьковчанки, которая умерла в Париже в оккупацию. Маленькое предисловие к этой книжке написала Ахматова. Может быть, ее подкупили стихи Кнорринг о Монпарнасе:
И в тяжелом папиросном дыме
Поднимались взоры к потолку.
Кто у нас вот эту боль отнимет,
Эту безнадежную тоску?!
Для тех, кто остался парижанами, ощущение тоски, что все безнадежнее год от года, превратилось в обыденность. Встречались чаще всего в церкви на Дарю, где отпевали близких. Жили в Париже, но печатались в Нью-Йорке, в «Новом русском слове», «Новом журнале», в издательстве имени Чехова, закрывшемся, когда в 1955-м американцы прекратили дотацию. Адамович, чувствуя, что его подвергают остракизму, ухватился за предложение из Манчестера и стал читать лекции в тамошнем университете. Зайцев после смерти Веры Алексеевны жил только по долгу памяти, перебирал старые письма, мечтая — к счастью, не зря — закончить повесть о ней и другую, о Вере Буниной. Терапиано с трудом выходил из дома: у него было хроническое воспаление желчных протоков, ежедневно приходилось делать две перевязки — и все усилия отдавал книге мемуарных эссе. Ее он уже не увидел напечатанной.
Для всех них существовало только прошлое. И еще — та память, от которой напрасно хотел отречься Иванов, написавший незадолго до своего конца обращенный к Одоевцевой лирический цикл, где одно стихотворение воспринимается как эпитафия:
Распыленный мильоном мельчайших частиц
В ледяном, безвоздушном, бездушном эфире,
Где ни солнца, ни звезд, ни деревьев, ни птиц,
Я вернусь — отраженьем — в потерянном мире.
И опять, в романтическом Летнем саду,
В голубой белизне петербургского мая,
По пустынным аллеям неслышно пройду,
Драгоценные плечи твои обнимая.
Берберова Н. Курсив мой. М., 1996.
Борис Поплавский в оценках и воспоминаниях современников / Под ред. Л. Аллена. СПб. — Дюссельдорф, 1993.
Варшавский B. C. Незамеченное поколение. Нью-Йорк, 1956.
Гуль Р. Я унес Россию. Т. II: Россия во Франции. М., 2001.
Дальние берега. Портреты писателей эмиграции. Мемуары / Сост. В. Крейд. М., 1994.
Литературная энциклопедия русского Зарубежья. Т. 1–2. М., 1998, 2000.
Менегальдо Е. Русские в Париже. 1919–1939. М., 2001.
Одоевцева И. На берегах Сены. М., 1998.
Померанцев К. Сквозь смерть. Воспоминания. Лондон, 1986.
Руденцова Ю. И. Блеск и нищета гостей непрошенных. В кн.: Три столицы изгнания. Константинополь. Берлин. Париж. М., 1999.
Терапиано Ю. Литературная жизнь русского Парижа за полвека. Париж — Нью-Йорк, 1987.
Шаховская 3. Отражения. М., 1991.
Янгиров Р. Киностатист как зеркало русской революции. «Минувшее». Исторический альманах. Вып. 16. СПб., 1994.
Яновский В. Поля Елисейские. М., 2000.
Вид на город с Собора Парижской Богоматери
Зинаида Николаевна Гиппиус
Дмитрий Сергеевич Мережковский
Париж. 1930-е гг.
Александр Николаевич Вертинский. 1920-е гг.
Полковник Силкин, парижский таксист. 1930.
Русские рабочие в ремонтных мастерских трамвайного депо. Париж. 1930-е гг.
На Монмартре. 1930.
Федор Иванович Шаляпин у поезда Париж — Лондон. 1924.
Кафедральный Свято-Троицкий собор Александра Невского в Париже
Духовенство во главе с митрополитом Евлогием у входа в собор Александра Невского
М. Утрило. Две правые створки ширмы с видами Парижа
Киса Куприна, сыгравшая главную роль в фильме «Искатель приключений», имевшем большой успех у парижской публикии
Михаил Андреевич Осоргин (Ильин) с женой Татьяной Бакуниной-Осоргиной. 1930-е гг.
Заседание литературного общества «Зеленая лампа». В президиуме справа налево: Г. В. Адамович, 3. Н. Гиппиус, Н. А. Оцуп, Георгий Иванов и Д. С. Мережковский. Париж. 1928.
Княгиня Варвара Владимировна Репнина (урожд. графиня Мусина- Пушкина) и ее сестра Любовь Владимировна Исакова у дверей своего ресторана «Якорь». Париж. 1930-е гг.
Елизавета Алексеевна Сияльская (урожд. Великотная) — владелица книжного магазина. Париж. 1930.
Книжный магазин Сияльской. В дверях — гвардии полковник Владимир Павлович Сияльский. Париж. 1930.
С. Лифарь и О. Спесивцева в балете «Кошка». Париж. 1927.
Юбилей редактора «Последних новостей» П. Н. Милюкова. Париж. 27января 1929 г.
Выпуск русской гимназии. Париж. 1924
Молочный цех Иванова (Париж, рю Лаканаль, Изготовление пасхального творога. 1930-е гг.
Художница Мария Ивановна Васильева в своей мастерской
Надежда Александровна Тэффи
Скульптору Павлу (Паоло) Трубецкому позирует Сесиль Сёр Сорель, театральная звезда «Комеди Франсез». Париж.
Париж. 1930-е гг.
Русский ансамбль исполнителей цыганских песен. Париж. 1923.
Константин Бальмонт. 1933.
Композитор Александр Гречанинов с женой. Париж. 1932.
В приюте для русских детей, открытом в 1924 году великой княгиней Еленой Владимировной. Париж.
Михаил Александрович Чехов. Париж. 1930.
Александр Николаевич Бенуа в своей мастерской в Версалеx
Мисс Европа Татьяна Маслова. 1933.
Анна Павлова в роли Умирающего лебедя Сен-Санса во время прощальных гастролей в театре Елисейских полей. Париж. Май 1928.
