Перестав мять шарик, он его крепко сжал, готовый на борьбу, если вздумают отнять.
Но Шах-Мелик отвернулся, и армянин успел сунуть шарик за пазуху.
Тимур поднял голову и посмотрел на Мулло Камара:
- Оплошал?
Мулло Камар, хватая себя за грудь, забормотал:
- Оплошал, милостивейший, оплошал!
- Ступай, одумайся. И ты, армянин, уходи. Иди куда хочешь. Не хочешь ли чего из книг взять?..
- Зачем мне?
- Как хочешь...
Но, глянув вслед Мулло Камару, позвал его назад:
- Стой! Ты скажи: конницу у них видел?
- Какую?
- Баязетову! Какую же еще?
- И ту, которая при нем, в Бурсе. И по дороге встречалась.
- Какие у них лошади?
- Как у всех там.
- Арабских кровей?
- Красавцы!
- Хороши. Но не для битвы... запальчивы. У нас их лошади есть. У Халиля есть. Он их любит.
- Не скажу, не знаю, каковы для битвы. А когда поскачут, глаз не оторвешь!
- Ну, иди. Иди!
- Оплошал! И как, сам не пойму. Как во сне!
- Иди, одумайся.
Оставшись вдвоем с Шах-Меликом, Тимур сказал:
- Вели их назад в мешок собрать да брось туда же, в подвал. Спрошу Султан-Хусейна, откуда раздобыл такую добычу. Как вернется, так и спрошу.
Он сам поднял с пола свой синий тулуп и попытался накинуть себе на плечи. Но не смог, и Шах-Мелик помог ему.
Он вышел во двор и сразу увидел Халиль-Султана.
- Замерз?
- Я около костра...
- Не хочешь ли проехаться?
- Не темно, дедушка?
- На снегу дорога виднее. У тебя арабских кровей есть тут?
- Лошади?
- Не слоны же!
- Я всегда их держу.
- Вели, какие покрепче, нам заседлать.
- У меня всегда наготове стоят заседланные.
- Поедем. По морозу хорошо!..
Халиль-Султан свистнул, и воины, мгновенно понимавшие его знаки, подвели лошадей.
Они проехали мимо костра, вспугнув стражей, и вскоре повернули в пустынную долину.
Охрана, в меру отстав, ехала следом.
А мешок с книгами, ухнув, повалился на то место в подвале, откуда был выкраден.
Двадцатая глава
КОСТРЫ
Накинув на плечо старенький переметный мешок, обзаведясь посохом, Мартирос пошел дорогой, предназначенной ему в Мецопском монастыре.
Сед, невзгляден, соблазна для пленения он не являл, потому путь ему выпал в сторону больших Тимуровых дорог, где воинствовали завоеватели.
Его обетом было, когда выпадет случай, помогать своим людям: раненого ли поддержать, ребенка ли укрыть от гибели, вызволить ли человека из плена, искать обездоленных и всюду свершать благое деяние в тяжкую пору бедствия.
Монастырь и возглавил этот тихий, незаметный подвиг народа, когда ни властители, ни витязи не могли собрать сильного воинства для обороны, ибо вся Армения была разорвана на мелкие области, а народ - разобщен.
Лишь монастыри, подавая друг другу весть по узким горным тропкам, ободряли отважных, собирающихся небольшими братствами для отпора мечом, привечали немощных и детей, укрывали ищущих убежища, принимали на сбережение скарб ремесленников, сокровища владык, достояние старцев, достаток купцов, поклажу воинов, пожитки бедняков, всякое насущное имущество, какое кто смог спасти от разорителей и злодеев. Отдав это монастырю на сбережение, разные люди уходили каждый своим путем: сильные на борьбу, хилые - за милостыней, купцы - на поиски прибытка, старцы творить добро, Мартирос шел творить милосердие.
Светло, словно только что в бане вымыто, розовело его старческое лицо сквозь реденькую, жесткую седину.
Ноги в мягких постолах ступали бесшумно. Лишь посох изредка постукивал о камень.
Он спускался с гор в долину, сокрушенно глядя на пустые, разбитые, разбросанные, как глиняные черепки, остатки селений. На ямы землянок, куда рухнули обветшалые кровли.
Лишь кое-где, непонятно как, уцелели немногие домашние птицы, взлетавшие или убегавшие в тень камней, едва чуяли на себе взгляд прохожего странника.
Среди одного из пустырей к нему пристала молодая серая собака. Долго принюхивалась к его следу, осторожно преследуя старика.
Оба были бездомны и голодны.
Она освоилась, свыклась с Мартиросом, присмирела и долго бежала рядом. Но, не доходя до одного из селений, вдруг взвизгнула и сгинула. Мартирос задумался и прилег в канавке, высматривая, нет ли кого живого среди руин.
И живые оказались: из-за полуобвалившейся стены появились трое воинов и шажком поехали стороной.
Собака сослужила Мартиросу - остерегла. Но больше не показывалась, и он ушел один. Если бы собака не приставала к нему, не плелась возле него, теперь он, может быть, и не заметил бы, насколько он один среди селений без населения, в сени садов без садовников.
Он шел и шел по умолкшей, опустелой земле.
Когда утомлялся, он поворачивался к Арарату, который казался ему мирным, усталым буйволом, прилегшим во дворе своего хозяина - своего народа, готовым в заветный час по зову хозяина встать на ноги, чтобы заново пахать, передвигать тяжести от края до края и по всем дорогам Армении влачить соху или арбу, отяжелевшую от доброго урожая.
Идя, Мартирос приговаривал:
- Сбудется. Сбудется!..
И силы возвращались, ибо Арарат, родной Масис, напоминал старику о годах молодости, напоминал, что Мартирос здесь у себя дома, с колыбели здесь у себя дома. И шишковатые намятые ноги ступали тверже.
Мартирос перешел перевал, и другие горы родины поднялись и заслонили гору Арарат. Зашумели другие ручьи. Потекли иные реки. Даже у земли здесь был иной цвет: камни вдоль пути громоздились то багряные, то черные, словно их окровавили вражеские мечи, опалили костры нашествий.
Однажды, перейдя гору, Мартирос вышел со своей узкой стези на большую горную тропу и увидел, как извилисто она опускается в долину, кое-где нависая над пропастью, кое-где отклоненная от бездны кустарниками, уже обагренными заморозками.
Неширокая горная тропа, усыпанная пыльными камушками, утоптанная стадами, которых прежде так много паслось среди этих гор... Бывало, этой тропой много караванов шло к перевалу, издалека неся вьюки и на Азербайджан - в Шемаху, в Дербент; и на Иран - через Марагу и Тавриз в Фарс, в Хорасан...
Ныне она лишь копытами конницы избита: ею прошел Тимур, скачут его гонцы, идут его воинства. Теперь надо было сторожиться, беречься нечаянных встреч... Но короткий осенний день истекал, и в эту пору к перевалу никто не поднимался. Никого не встретив, Мартирос уже в сумерках вышел к селенью, покинутому хозяевами, но занятому заставой Тимура. Надо было миновать недоброе место стороной и в ночной тьме.
Вдруг старика кто-то толкнул под колено. Чуть не споткнувшись от неожиданности, он оглянулся, и на сердце его потеплело: несколько дней побродив где-то, его догнала, узнала и приветствовала бродячая собака.
Она перед ним ударилась грудью оземь, вскочила и смело пошла впереди. Он, радуясь этой встрече, сам почувствовал в себе больше твердости, смелей поднялся с тропы на крутой откос, чтобы миновать заставу.
Со двора караульни долетали резкие окрики стражей и глухой гул множества людей. Ему почудились армянские слова.
Мартирос вслушался. Занятые чем-то во дворе, стражи отсутствовали на дороге. Он перебежал ее и вышел по другую сторону двора. Темнота сгущалась. Теперь лишь собаки могли его приметить среди камней и кустарника.
Он поднялся с камня на камень по откосу горы, и двор оказался внизу. Но тьма мешала разглядеть там что-либо.
Навык горца помог ему, находя в темноте опору ноге, почти по отвесной скале спуститься к невысокой стене двора, сложенной из камней.
Мартирос ступил на плоский верх стены и у своих ног увидел людей, заполнявших весь двор. Они переговаривались между собой тихо, но голоса их, сливаясь, порождали тот глухой гул, который и привлек сюда Мартироса. Он вслушался: речь была армянской.
Старик лег наверху ограды, грудью прижавшись к камням, и вскоре, свыкнувшись с темнотой, неподалеку от стены различил нескольких человек, сидевших тесным кругом и тихо разговаривавших.
Мартирос прополз ближе к ним и тихо позвал. В замешательстве там смолкли. Он негромко повторил:
- Армянин зовет вас. Не бойтесь.
Крадучись, люди придвинулись к стене. Если бы те подняли руку, а Мартирос опустил бы свою, их пальцы соприкоснулись бы.
Он услышал, что это пленные мастера, собранные вокруг Вана и в Карсе. Есть люди из Арзрума и Ахлата. Каменщики и зодчие, серебряных дел мастера и резчики, кожевники и ткачи. Их собрали при взятии городов, оторвали от множества пленных и теперь направляют через Азербайджан и через Иран в города Тимура - в Бухару или Самарканд.
- Длинна дорога!.. - сказал Мартирос.
- Кто ее выдержит?.. - безнадежно откликнулся собеседник.
- А кто и выдержит, не на праздник придет.
- Что же делать? Уйти некуда. Было б куда уйти, перелезли б эту стену и разошлись бы: охрана невелика. Да куда перелезть-то? Везде догонят. Потому нас и не сильно охраняют - на четыреста пленных два десятка конных стражей.
