В заводских лабораториях, а затем и на сталеплавильных заводах Бош провел множество исследований, создал новые виды сталей. И эта заслуга Карла Боша в металлургии была также высоко оценена.
Развитие и совершенствование промышленной аппаратуры высокого давления послужило не только разработке синтеза аммиака. Под руководством Боша на заводе проводились и другие опыты по каталитическому синтезу при высоких давлениях: получение метанола, синтетического бензина. В химической промышленности наступила эра высоких давлений. Карл Бош удостоился самого высокого мирового признания — он получил Нобелевскую премию 1931 года. Она была присуждена ему одновременно с доктором Фридрихом Бергиусом[373], который сумел получить синтетический бензин путем гидрогенизации угля при высоком давлении.
В своей вступительной речи член Нобелевского комитета профессор Пальмайер подчеркнул, что усилия обоих лауреатов способствовали невиданному прогрессу химической промышленности.
Образовавшийся промышленный концерн «И. Г. Фарбениндустри» старался привлечь таких высококвалифицированных специалистов, каким был Карл Бош. Уже в 1925 году Бош занимал одно из руководящих мест в этом концерне, а спустя десять лет стал председателем совета директоров.
Несмотря на возраст, Бош по-прежнему был полон энергии, хотя его энтузиазм начал гаснуть, когда ученый почувствовал тень надвигающейся опасности. Карл Бош не мог не понимать, какой угрозой для человечества был зарождающийся фашизм. И очень скоро его опасения подтвердились. Профессор Габер — ученый, который разработал теоретические основы синтеза аммиака, — подвергся гонениям и был вынужден оставить работу. Крупный ученый, лауреат Нобелевской премии, был выброшен на улицу, его жизнь оказалась в опасности. Габер эмигрировал за границу и вскоре умер на чужбине. Газеты Германии не напечатали ни строчки о его смерти, правительство запретило даже траурное чествование памяти известного ученого.
А военная машина уже снова была пущена в ход — заводы по производству азотной кислоты работали на полную мощь. Немецкая армия все более открыто готовилась к осуществлению своих захватнических планов.
Бош не дожил до второй трагедии, порожденной немецким фашизмом. Он умер 26 апреля 1940 года.
РИХАРД ВИЛЬШТЕТТЕР
(1872–1942)
Фрейлейн Эльза Шнауфер поставила блюдо с только что выпеченными пирожными и присела на диван. Стол был готов к послеобеденному чаю. Вот-вот должен появиться профессор, но, видимо, в этот необычно теплый для осени день он никак не мог оторваться от своих любимых роз. Шел ноябрь, но заморозков еще не было, и розы продолжали цвести.
Взгляд Эльзы остановился на письменном столе профессора, где лежала незаконченная статья. «Пусть немного подышит воздухом. Он уже немолод и не должен переутомляться», — подумала она.
С тех пор как профессор Рихард Вильштеттер ушел из университета, их жизнь стала спокойнее. Он давно мечтал о просторном загородном доме с большим розарием, и поэтому, как только решил, наконец, покинуть университет, прежде всего позаботился о покупке виллы. Выбор оказался очень удачным. Расположенная недалеко от Мюнхена, на берегу реки Изар, вилла была прекрасным местом и для работы, и для отдыха. Хозяйство вела флейлейн Шнауфер. Она приняла на себя заботы о профессоре и его детях еще в Цюрихе, после смерти жены Вильштеттера. Странно, что сегодня почему-то ее мысли все время возвращаются в прошлое.
Резкий звонок заставил ее вздрогнуть. Затем послышался громкий стук в дверь и грубые мужские голоса.
— Гестапо! Откройте!
Онемевшая от испуга Эльза открыла дверь.
— Вы кто такая? — спросил офицер.
— Экономка профессора Вильштеттера.
— А где он сам?
Эльза почувствовала, что хозяину дома грозит опасность, я решительно ответила:
— Его нет дома. Должен был уже вернуться, но несколько минут назад позвонил, чтобы я его сегодня не ждала, он не придет домой.
— Проверим, может быть, он прячется где-нибудь. — Офицер, грубо оттолкнув флейлейн Шнауфер, вошел в дом. — Вы встаньте у дверей, — сказал он двоим агентам, а двум другим приказал: — А вы начинайте обыск. Он давно должен быть в Дахау, там место всем евреям.
Начался обыск.
Как много картин! Офицер медленно шел вдоль стен и читал подписи. Коро, Венглейн, Ротман, Шлейх… Эти имена ему ничего не говорили.
Офицер подошел к двери и толкнул ее ногой.
— А здесь что?
— Отсюда начинается библиотека, — сухо ответила Эльза.
Офицер вошел. Не только вдоль стен, но и посередине комнаты высились деревянные стеллажи, доходившие до потолка. Шкафы, до отказа набитые книгами, едва выдерживали эту немыслимую тяжесть. Офицер рассеянным взглядом обвел полки и уставился на дверь в противоположной стене.
— А там что?
— Тоже книги, — ответила Эльза. Снова стеллажи с книгами…
И еще одна дверь вела в комнату с книгами. Семь огромных залов, заполненных книгами! Неужели можно все это прочитать? Офицер вернулся в прихожую, несколько ошеломленный увиденным. И ему приказали арестовать такого ученого! Может быть, хорошо, что его не оказалось дома…
Полицейские ушли. Эльза заперла входную дверь и, вернувшись в гостиную, едва добралась до дивана. Силы как-то сразу оставили ее… Но вот наконец послышались знакомые шаги: в гостиную вошел Вильштеттер. От дрожащей от страха и нервного напряжения Эльзы он долго ничего не мог добиться.
— Да что с тобой, Эльза? — серьезно встревожился он. Она, наконец, пришла в себя и сконфуженно улыбнулась.
— Извините, что застали меня в таком виде. Нервы… — Она помолчала. — А вам повезло, господин профессор. Минуту назад здесь были агенты гестапо.
Вильштеттер нахмурился и медленно провел рукой по седеющей бороде.
— Значит, добрались и до меня? — Он бесцельно подошел к окну, потом вернулся и остановился возле картины Коро. Он смотрел на картину, но мысли его были далеко. — Германия отказалась даже от собственных ученых! Фашисты не признают их заслуг в науке — тех заслуг, которые признал весь мир и которые были удостоены самой большой премии в области науки — Нобелевской! Неужели я не нужен своей собственной родине! Скажите мне, фрейлейн Шнауфер, что делать? Ведь я немец и моя родина Германия. Какое значение имеет мое еврейское происхождение, если я всю жизнь работал для Германии? Нет, я пойду к гаулейтеру и буду решительно протестовать.
— Ни в коем случае, господин профессор! Вы погубите себя. Вам надо бежать.
Бежать! Покинуть родину и больше никогда ее не увидеть! Неужели это единственный выход?
…Чай давно остыл, пирожные тоже, профессор так ни к чему и не притронулся. Эльза молча унесла все на кухню.
Расстроенный, терзаемый противоречивыми мыслями, профессор Вильштеттер тяжело опустился на диван. Когда зазвонил телефон, в кабинете было уже совсем темно. Он снял трубку и услышал голос своей сотрудницы — доктора Маргарет Родевальд…
С тех пор как в коридорах и аудиториях университета стали появляться плакаты антисемитского содержания, Вильштеттер» перестал ходить туда. Ему запретили посещать и лабораторию, поэтому и доктору Родевальду было небезопасно общаться с Вильштеттером. А ведь исследования, которые они начали четырнадцать лет назад, привели к таким интересным открытиями Очевидно, придется от них отказаться.
Один из сотрудников профессора, доктор Грюсс, изучал механизм спиртового брожения. Доктор Родевальд, которая вот уже десять лет работала в университетской лаборатории в качестве приват-доцента, под руководством Вильштеттера занималась ферментами. Скольких трудов стоило им установить, что ферменты пепсин и трипсин существуют в двух формах — растворимой и нерастворимой. Они доказали также существование четырех различных видов амилазы.
Вильштеттер открыл тетрадь, приготовился записывать.
— Слушаю вас, доктор Родевальд.
Получены очень интересные результаты исследования амилазы. Я продиктую вам в первую очередь данные определения времени, необходимого для полного гидролиза проб крахмала. Разделите лист тетради на пять колонок. Я продиктую только цифры: количество крахмала, количество амилазы, температура…
Голос доктора Родевальд перенес его в лабораторию. Профессор не был там вот уже несколько лет, но на его письменном столе лежала кипа лабораторных журналов. Каждый вечер Вильштеттер принимал по телефону полученные данные и записывал их. Несмотря на то, что он не мог непосредственно наблюдать за опытами, он имел полное представление о ходе исследований. Просмотрев и обдумав результаты опытов, он давал советы, предлагал новые варианты, изменял методики. Большой опыт, обширные знания и исключительное экспериментаторское мастерство ученого позволили ему заглянуть в тайны одних из самых сложных и интересных природных веществ — ферментов… И теперь все это бросить? Сидеть взаперти здесь, среди книг, и отказаться от работы ему, который может открыть еще не одну тайну веществ, управляющих сложными физиологическими процессами?
