Янычары больше были привязаны к своим товарищам, чем к султану, а еще большая близость возникала между янычарами одной и той же казармы, которые приносили друг другу присягу на мисочке соли, Коране и мече. Еще большей опекой, нежели войсковые знамена, они окружали большие медные котлы, коих приходилось два или три на казарму (в них они готовили себе рис и вокруг них проводили все вечера). Если хотя бы один из этих котлов терялся в битве, то все офицеры из опозоренной казармы увольнялись; в случае поступления вновь на военную службу их никогда не принимали в то же подразделение.
На нравы и поведение янычар сильное влияние оказывали дервиши из ордена Бекташа, которые так тесно были связаны с янычарами, что в 1591 году весь этот орден был включен официально в 99-ую дивизию, а его шейх получил звание «чорбаджи». Восемь дервишей были прикреплены к казармам янычар в Стамбуле — их задача заключалась в вознесении молитв за империю и ее армию. На парадах же по случаю разных празднеств они маршировали перед агой, и в ответ на выкрик ведущего шествие «Аллах керим» («Аллах является щедрым») отвечали долгим, звучным «хууууу–ом». Можно сказать, что для янычар был характерен религиозный фанатизм, чем и объясняется признаваемая даже врагами их потрясающая дисциплина и неукоснительный порядок (340, 36).
Необходимо отметить еще и такие характерные для нравов янычар черты, как своеволие и бунтарство, которые со временем возрастали. Если, например, после окончания сторожевой службы во дворце, когда происходило заседание дивана, янычары отказывались от приготовленной им пищи и переворачивали котлы, то власти старались их задобрить, чтобы предотвратить разрастание их недовольства. Более того, они постоянно культивировали право утверждать на троне каждого нового султана. Когда–то Баязет II путем подкупа в 1481 году получил их поддержку для своих необоснованных претензий на трон. Янычары поняли этот «дар» как прецедент и с тех пор требовали от каждого очередного султана вознаграждения под угрозой отказа в своей поддержке. В противном случае они поднимали бунт и ставили на престол угодного им султана; они внушали такой страх, что, как правило, их требования всегда удовлетворялись (340, 35).
Следует подчеркнуть, что янычары показали себя плохими защитниками Османской империи на поле боя. Они внесли свой вклад в то, что общие потери Турции в войнах, например, XVIII века с Австрией и Россией, составили 200000 человек, что в четыре раза больше потерь русских и австрийцев (288, 71). К тому же янычары служили ненадежной опорой султанского трона; поэтому Махмуд II решил создать новое постоянное войско, причем эти солдаты получили большее денежное довольствие, нежели янычары. Парад нового войска перед их казармами они восприняли как вызов и в ночь на 15 июня 1826 года взбунтовались. В результате их истребили артиллерийским огнем, уцелевших (около одной тысячи) осудил военный трибунал, после которого все осужденные были удушены, и их тела были брошены в Мраморное море. Таким образом, своеволие и бунтарство как характерные черты нравов янычар (этой гвардии султана) привели к их полному уничтожению.
Раздел 20. Чиновничество: Восток или Запад?
Императорская Россия представляла собой централизованное бюрократическое государство, ибо, несмотря на власть самодержца, ею фактически управляло чиновничество. Основателем императорской бюрократии считается Петр I, который ввел в действие знаменитую «Табель о рангах» 24 января 1722 года. В разработке этой «лестницы чинов», кроме самого императора, принимал участие целый ряд крупных государственных деятелей и дипломатов России, а именно: канцлер, сенатор граф Г. И.Головкин и вице–канцлер, сенатор граф А. И.Остерман, князья Д. М.Голицын и А. Д.Меньшиков, графы Ф. М.Апраксин и П. А.Толстой и другие. При этом учитывался и опыт законодательства европейских государств, однако не в форме слепого копирования, а путем рационального переосмысления. Наибольшее влияние на формирование «Табели о рангах» оказали нормы Шведского, Датско — Норвежского и Прусского королевств. Однако не следует забывать и незримого воздействия византийских и татарских традиций регулирования деятельности чиновничества. К тому же необходимо считаться с тем, что указанные выше нормы и традиции функционировали в различных социокультурных средах и различных типах систем управления — стационарно–энергетических с доминированием правовых мотиваций (Византийская империя и др.), стационарно–энергетических с преобладанием витальных мотиваций (империя Чингис–хана и пр.), динамично–энергетических систем с акцентированием правовых мотиваций (королевство Пруссия и другие германские государства) и т. д. (338). Понятно, что взаимопереплетение этих разнородных норм и традиций породило своеобразные черты чиновничества императорской России, которые существуют и в наше время.
Примером стационарной системы управления обществом с доминированием правовых мотиваций является византийская система, чьи традиции во многих областях жизни вошли в ткань российской цивилизации. О стационарности византийской системы свидетельствуют следующие демографические данные: население Византии в 500 г. н. э. насчитывало 26 млн. человек, а в 1050 г. н. э. — 20 млн. человек (339, 125–160). Можно считать, что в важнейшеий период существования Византии (500 — 1050 гг. н. э.) численность населения практически является постоянной. Историческое знание говорит о том, что средняя производительность труда византийского общества не была подвержена существенным изменениям. Постоянной было и состояние общественной структуры, опирающейся на соответствующие правовые нормы. О стационарности византийского государственного аппарата может свидетельствовать численность армии; во времена Юстиниана она насчитывала 150000 солдат, а в IX веке — около 120000, т. е. практически мало изменилась (322, 81–85). О доминировании мотивации права свидетельствуют исследования господствующей роли бюрократии в византийском обществе.
Целью византийской системы управления обществом было сохранение разветвленной системы общественной организации, возникшей в древнем Риме. В империи наступило ослабление информационных мотиваций, на которые опиралась классическая римская система управления. Проявлением этого прежде всего явилось ослабление этики, особенно в публичной жизни. В силу этого система управления в Византии вынуждена была в значительной мере опираться на энергетические мотивации — с тем, чтобы обеспечить функционирование в обществе разных социокультурных норм, им придали правовой характер. Была произведена тщательная кодификация права, совершенная уже Юстинианом, а затем огосударствление религии, науки, хозяйства и почти всех областей общественной жизни. В общем, с главенством права связана значимость бюрократии, которая представляла основной канал управления и выполняла функцию организатора византийского государства.
Бюрократический аппарат находился под скрупулезным контролем и был нацелен на тесное сотрудничество с императором, чтобы воплощать в жизнь его волю. Византийская администрация была мудро организована, позволяя государству пережить довольно частую смену императоров без господства анархии (за тысячу лет существования Византии на престоле находилось 88 императоров). Император лично контролировал назначение, продвижение и увольнение чиновников. Перспективы награждений, повышение ранга и статуса — вот главные стимулы амбиций чиновников.
Влияние и сила византийской бюрократии постоянно возрастали: она программировала нормы социального поведения, она могла даже сделать невозможным осуществление воли императора, если те находилась в противоречии с ее интересами; даже принцы был государственными чиновниками. Для нее характерно строгое ранжирование и правила продвижения по «лестнице чинов». «Иерархия чиновников, — отмечают Н. Бэйнесс и Г. Мосс, — была установлена весьма рано путем деления их на ряд рангов… Низший чиновник получал благословение императора, прежде чем он занимал первую должность. Продвижение по службе происходило в соответствии с принципом старшинства… Подсчитано, что общая численность занятых в обеих восточных префектурах равнялась около 10000 человек» (322, 251–252).
Большим достоинством византийской бюрократии является великолепная выучка ее чиновников. Факт, что Константин Порфирородный позаботился об обеспечении студентов своего университета, показывает, что государство было заинтересовано в подготовке высококвалифицированной бюрократии. Доступ к влиятельным и престижным должностям теоретически имел каждый житель, однако фактически на протяжении поколений сформировалась чиновничья аристократия, которая эффективно блокировала «делание» карьеры новыми членами корпорации бюрократов (322, 259).
