План восстановления цензуры провалился потому, что в раболепном сенатском большинстве никто не обладал достаточной нравственной силой и авторитетом, чтобы претендовать на такую должность. Зато Милон был осужден присяжными (8 апреля 702 г. [52 г.]), а кандидатура Катона на консульство 703 г. [51 г.] была сорвана. Оппозиции, проявлявшейся в речах и памфлетах, новый порядок судопроизводства нанес такой удар, от которого она уже никогда не могла оправиться; опасное до этого времени судебное красноречие было, таким образом, вытеснено с политической арены и стало повиноваться монархии. Оппозиция, конечно, не исчезла ни из умов громадного большинства нации, ни из общественной жизни, — для этого нужно было бы не только стеснить народные выборы, суд присяжных и литературу, но и совершенно их уничтожить. Несмотря на все эти события, Помпей, по своей неловкости и несуразности, способствовал тому, что даже во время его диктатуры на долю республиканцев выпало несколько неприятных для него успехов. Тенденциозные меры, принимаемые правителями для усиления своей власти, разумеется, официально провозглашались необходимыми в интересах общественного спокойствия и порядка; заявлялось, что каждый гражданин, не желающий торжества анархии, должен сочувствовать этим мерам. Но эту пустую фикцию Помпей применял так серьезно, что назначил в особую комиссию по делу о последних беспорядках вместо своих надежных клевретов наиболее уважаемых представителей всех партий и даже Катона, употребив его влияние в суде, главным образом, в том смысле, чтобы поддерживать порядок и сделать как для своих приверженцев, так и для противников невозможным повторение привычных в судах того времени скандалов. Эта нейтральность правителя сказалась и в приговорах особого судебного присутствия. Присяжные не посмели оправдать самого Милона; но большинство второстепенных обвиняемых из рядов республиканской оппозиции были оправданы, между тем как без снисхождения подверглись осуждению те, кто в последних схватках был на стороне Клодия, а значит и правителей; среди них было немало ближайших друзей Цезаря и самого Помпея, даже его кандидат на консульство Гипсей и народные трибуны Планк и Руф, которые руководили уличной свалкой в его интересах. Если Помпей не помешал их осуждению, чтобы казаться беспристрастным, то это было нелепостью, как и то, что в самых незначительных делах он нарушал свои же законы в угоду друзьям, выступив, например, в процессе Планка в качестве свидетеля об его характере, а некоторых особенно близких ему людей, например, Метелла Сципиона, действительно спас от обвинительного приговора. Теперь, как и всегда, он добился обратного тому, чего хотел: стараясь одновременно исполнять обязанности беспристрастного правителя и главы партии, он не достигал ни той, ни другой цели; в общественном мнении он с полным основанием считался деспотическим правителем, а в глазах своих приверженцев — вождем, который не может или не хочет защищать своих людей.
Между тем, хотя республиканцы еще шевелились и притом, главным образом, благодаря промахам Помпея, хотя изредка отдельные удачи их и одобрялись, все же цель, которую поставил себе правитель, вводя диктатуру, была достигнута, узда крепче стянута, республиканская партия унижена и власть новой монархии упрочена. Народ начинал с ней свыкаться. Когда Помпей поправился после тяжелой болезни, его выздоровление было отпраздновано во всей Италии с проявлениями радости, обычными в монархических государствах. Правители были удовлетворены: 1 августа 702 г. [52 г.] Помпей сложил с себя диктаторскую власть и разделил консульство со своим клиентом Метеллом Сципионом.
ГЛАВА IX
СМЕРТЬ КРАССА. РАЗРЫВ МЕЖДУ СОПРАВИТЕЛЯМИ.
Одной из голов «трехглавого чудовища» долгое время считался Марк Красс, хотя он, собственно, не играл этой роли. Настоящим правителям, Помпею и Цезарю, он был полезен для установления равновесия или, вернее сказать, он перетягивал весы на сторону Цезаря против Помпея. Роль эта была не очень почетна. Однако страстное честолюбие никогда не мешало Крассу преследовать личную выгоду. Он был купец и допускал, чтобы с ним торговались. Ему предлагали немного, но получить больше было невозможно, и при виде находившихся перед ним груд золота он старался забыть глодавшее его честолюбие и недовольство своим положением человека, столь близкого к власти и все же лишенного ее. Однако совещание в Луке изменило положение дел и для него; чтобы после таких значительных уступок сохранить и впредь перевес над Помпеем, Цезарь дал своему старому союзнику Крассу возможность достигнуть в Сирии посредством войны с парфянами того, чего достиг сам Цезарь благодаря войне в Галлии. Трудно было сказать, возбуждали ли эти новые перспективы больше алчность к золоту, сделавшуюся теперь для шестидесятилетнего старика второй натурой и все сильнее разгоравшуюся с каждым приобретенным им миллионом, или же скорее честолюбие, долго с трудом сдерживаемое в груди седовласого старца и теперь воспылавшее в ней мрачным пламенем. Он прибыл в Сирию еще в начале 700 г. [54 г.], не дождавшись даже окончания срока своего консульства для того, чтобы отправиться в путь. Полный торопливой страстности, он, казалось, хотел воспользоваться каждой минутой, чтобы вознаградить себя за потерянное время, прибавить к сокровищам Запада еще и сокровища Востока и добиться власти и славы военачальника так же быстро, как Цезарь, и без труда, как Помпей.
Между тем парфянская война уже началась. О нелояльном отношении Помпея к парфянам уже говорилось выше; он не считался с установленной договором границей по Евфрату и передал ряд парфянских областей Армении, ставшей теперь римским вассальным государством. Царь Фраат примирился с этим; однако после того как он был убит своими двумя сыновьями, Митрадатом и Ородом, новый царь Митрадат немедленно объявил войну царю Армении Артавазду, сыну незадолго до этого умершего Тиграна (приблизительно в 698 г. [56 г.] 69 ). Это было вместе с тем объявлением войны Риму; поэтому, как только было подавлено восстание иудеев, способный и храбрый сирийский наместник Габиний тотчас же повел легионы за Евфрат. Тем временем в Парфянском царстве произошел переворот; местная знать во главе с юным, смелым и даровитым великим визирем свергла царя Митрадата и возвела на престол его брата Орода. Ввиду этого Митрадат перешел на сторону римлян и отправился в лагерь Габиния. Все сулило предприятию римского наместника большой успех, как вдруг он получил приказ силой оружия водворить египетского царя в Александрии. Он должен был повиноваться. Надеясь скоро вернуться, он стал уговаривать просившего его о помощи низложенного царя Митрадата начать тем временем войну на собственный страх и риск. Митрадат сделал это. Селевкия и Вавилон высказались за него, но Селевкию взял штурмом визирь, один из первых взобравшийся на городскую стену, а в Вавилоне Митрадата голод заставил сдаться, после чего он был казнен по приказанию своего брата. Его смерть была большой потерей для римлян; но этим не кончилось брожение в Парфянском царстве, армянская война тоже еще продолжалась. После египетского похода Габиний уже собирался воспользоваться благоприятным случаем и возобновить парфянскую войну, но тут прибыл в Сирию Красс, унаследовавший вместе с властью все планы своего предшественника. Полный тщеславных надежд, он недооценивал трудностей похода и особенно силы сопротивления неприятельского войска, с уверенностью говорил не только о покорении парфян, но мысленно завоевал уже Бактрийское и Индийское царства.
Новый Александр, однако, не спешил. Прежде чем привести в исполнение свои грандиозные планы, он нашел достаточно времени для очень сложных и выгодных побочных операций; по приказанию Красса, из храма Деркеты в Гиераполе Бамбике, из храма Ягве в Иерусалиме и других богатых святилищ сирийской провинции были изъяты все богатства; от всех подданных требовалось выполнение воинской повинности или же, — еще лучше, денежный выкуп. Военные операции первого лета ограничились обширной разведкой в Месопотамии, римляне перешли Евфрат, разбили парфянского сатрапа близ Ихны (на реке Белике, к северу от Ракки) и заняли ближайшие города, в том числе Никефорий (Ракка), после чего вернулись в Сирию, разместив всюду гарнизоны. До тех пор оставался нерешенным вопрос о том, идти ли в Парфянское царство окольным путем, через Армению, или же прямой дорогой, по Месопотамской пустыне. Первый путь, проходивший по гористым странам, управляемым союзниками Рима, был наиболее безопасен; царь Артавазд лично прибыл в главную римскую квартиру, чтобы отстаивать этот план похода. Но упомянутая рекогносцировка решила дело в пользу перехода через Месопотамию. Многочисленные цветущие греческие города на Евфрате и Тигре, в особенности Селевкия, относились безусловно враждебно к парфянскому господству; как некогда граждане Карр, так теперь все греческие города, с которыми римляне соприкасались, доказали на деле свою готовность свергнуть нестерпимое чужеземное иго и встретить римлян как избавителей, почти как соотечественников. Арабский князь Абгар, господствовавший в пустыне от Эдессы до Карр, а в силу этого и над прямой дорогой от Евфрата до Тигра, прибыл в лагерь римлян, чтобы лично заверить их в своей преданности. Парфяне же оказались совершенно не подготовленными.
