Однако есть все же один приемлемый вид женщины — пчела, единственная, достойная похвалы. «Такая — счастья дар... / Растет и множится достаток от нее; / В любви супружеской идет к закату дней, / Потомство славное и сильное родив. / Средь прочих жен она прекрасней, выше всех... / Вот лучшая из жен, которых даровал / Мужчинам Зевс-отец на благо, вот их цвет». Какая радость обладать подобным «домом», столь похожим на улей! Целая армия работниц во главе с царицей! Благодаря ее заботам, ее умелому руководству имуществом (и благодаря отсутствию у нее аппетита) она способствует процветанию «дома» своего мужа. К тому же есть charis, божественный дар, привлекающий внимание и делающий ее приятной взгляду: Тысячелетие спустя Плутарх изящно прошелся по поводу его власти:
«Союз мужчины и женщины... может привести лишь к любви благодаря "доброжелательности" (charis), сопровождающей его. "Доброжелательность" [...] — это слово, служившее нашим предкам для описания согласия женщины на любовное желание мужчины; это божественное и священное чувство, предшествующее полному союзу. Так Пиндар говорит, что Гера зачала Гефеста "без любви и доброжелательности"»
(«Беседа о любви»).
Если существует царица пчел, наделенная charis, любящая своего «царя» и дарующая ему прекрасных детей, значит, жить с женщинами все-таки можно. Но битва проиграна заранее, несмотря на всю ценность пчелы и того, что она постоянно дает: детей (которые станут заботиться о муже), труд (приносящий богатства, умножающий состояние) и заботу (когда он состарится, она будет о нем заботиться), — пчела тем не менее остается женщиной и, как другие виды, по своей природе лишена интеллекта и души.
Таким образом, в основе посвященной женщинам поэзии лежат надуманные идеи. Эти же идеи мы вновь обнаруживаем у другого поэта, Гесиода. Гесиод рассказывает о происхождении мира и богов, о создании греческой Евы и о создании гор и рек. Но если Семонид посмеивается над бедолагами-мужьями, то у знаменитого поэта тон совершенно иной: собрат по женоненавистничеству, он более серьезен, более наставителен.
Гесиод и его Пандора, греческая Ева
У Гесиода[19] Пандора воплощает в себе «женский род», поскольку именно от нее «женщин губительный род... на земле происходит». Важная деталь: от Пандоры родились женщины. Ясно, что подобно тому как Адам не родился от женщины, так и греческие мужчины не происходят от своей Евы-прародительницы; от нее произошли только женщины. Для нас, читавших Семонида, в этом нет ничего удивительного: разве не создал бог сперва «дух, не рассчитывая на женщин», и лишь потом другой вид, отличный от мужского.
Итак, Пандора — женщина и только женщина. Сперва о ее происхождении: Зевс воспользовался ею как приманкой, задумав отомстить Прометею и всему роду человеческому. Он решил послать людям зло. Не какое-то абстрактное зло, а «зло прекрасное», зло соблазнительное. По его просьбе боги немало потрудились, чтобы его создать. Гефест вылепил из глины «подобие девы стыдливой» (женщина-земля Семонида); Афина украсила ее и обучила немедленно ткачеству (едва родившись, она уже в совершенстве владеет челноком — и это составляет часть ее соблазнительной силы! Женщины не прекращали работать день и ночь, летом и зимой). Афродита же наделила ее харизмой, делающей столь привлекательной царицу пчел Семонида, «мучащей страстью, грызущею члены заботой»; а за этим следуют гирлянды из весенних цветов и золотые украшения. Новобрачная... Для красоты, но ради зла — вот что означает дар Гермеса. Он дает ей имя, ее будут звать Пандора; он также вкладывает в нее «разум собачий... льстивые речи, обманы и лживую, хитрую душу». Вот, собственно, то, что заставляет играть Пандору в плане Зевса «приманку искусную, гибель для смертных». Тогда наивно посвященный в божественные планы брат Прометея Эпиметей согласился жениться на красоте — очевидной — «и тогда лишь, как зло получил, догадался». После того как Пандора открыла крышку сундука, и осталась там только надежда,
Тысячи ж бед улетевших меж нами блуждают повсюду,
Ибо исполнена ими земля, исполнено море.
[...]
Замыслов Зевса, как видишь, избегнуть никак невозможно.
Гесиод «Труды и дни». Пер. О. Цыбенко.
Первоначальная женщина была пустой, и в этой пустоте заключалась ловушка. Ее соблазнительность бросается в глаза. Афродита и сопровождающие ее божества: Хариты и Оры, рассыпающие цветы и кокетливые улыбки, все ведут ее к апогею харизмы. Подобно телу «гривастой кобылицы», это желанное тело является западней, куда попадает муж. Прекрасно. Хотя из-за разделяющей нас культурной дистанции мы не очень хорошо понимаем, почему отсутствие умения ткать могло лишить первую женщину части соблазнительности. Вероятно, ткань уподобляется символическим и магическим сетям, расставляемым женщиной для мужчины. Или во взглядах архаичных поэтов на женщину отражена «экономическая» часть брака (чего она стоит, что она приносит), поскольку, имея в супругах посредственную ткачиху, вы обречены носить плохую одежду...
Чтобы рассказать о западне Пандоры, Гесиод также использует в качестве метафоры улья, но теперь роли меняются. Женщина идентифицируется с трутнем, который, забившись на дно улья-дома, «пожинает чужие труды» (ср. с «жиреющей» женщиной-собакой), то есть труды пчел. А кто же пчелы? Те, кто «с утра и до ночи, покуда не скроется солнце, / Изо дня в день суетятся и белые соты выводят», то есть мужчины. Пока пчелы кружат вокруг улья и трудятся, женский род[20], олицетворяемый паразитами-трутнями, «пожинает чужие плоды в ненасытный желудок»! И этот паразит женского рода с самого рождения не способен обуздать свой аппетит, чтобы иметь возможность приспособиться к «бедности горькой». А ведь эта добродетель пронизывает греческую мораль, начиная с Биаса, одного из семи мифических мудрецов, который считал, что «несчастен тот, кто не выносит несчастья», до классической эпохи, где уважали супругу, «переносящую бедность». Супруги же Гесиода — «спутницы только в богатстве».
Западня наиболее эффективно действует именно изнутри. Заняв свое место, женщина «съедает дом», в котором она устроилась. Этому образу женщины-трутня, находящемуся всегда во главе стола (ср. с женщинами свиньей, ослицей и землей), Гесиод выносит приговор: «Нам на великое горе они меж мужей обитают». Из-за ненасытного женского аппетита мужчина ощущает, как разрушается его плоть. Жить с женщиной — значит впускать к себе голод и рисковать своим здоровьем. К тому же женщина использует аргументы, против которых он не в силах бороться: слишком много разума теряет мужчина в присутствии «разряженного крупа» какой-нибудь женщины (женщина-кобылица, Пандора), к тому же она столь ненасытна в любви, что и «такой силач, как он, засохнет на корню». В античной Греции зачастую есть и совокупляться — одно и то же. Живя вместе с женщиной-ртом или женщиной-влагалищем, мужчина сперва теряет покой, а потом голову. Зевс, посылая людям прекрасное зло, полностью меняет природу наказания, делая его не временным, а постоянным: постоянный соблазн, исходящий от женщины, гарантирует Зевсу постоянное действие ловушки. Мужчина начинает любить то, что стоит ему стольких несчастий.
Мужчина может избежать «женских вредительных дел» и выбраться из вечной ловушки, если своим уделом выберет одиночество. Но это уже другая история. Разумеется, тот, кто не берет в «дом» женщину, не испытывает недостатка. В позднейших женоненавистнических рассуждениях появляется назойливое повторение; отец твердит: дочь означает траты на еду; муж твердит: жена означает траты на еду... Без дочери, без жены — вот каким образом мужчина лучше питается и богатеет. Но речь идет не только о хлебе насущном, мужчина озабочен тем, что станет с его добром. Ведь как только он умирает, «то получит наследство какой-нибудь родственник дальний». А это означает обрушение всех основ, на которых покоится «дом». Самоубийственная перспектива для потомства (с последующими заботами: кто позаботится о месте погребения?). Размышляя о женитьбе, он отдает себе отчет, как мало у него шансов выиграть в «свадебной лотерее» пчелу, но даже если ему повезет, он понимает, что всю его жизнь зло будет «с добром состязаться без передышки». В противном случае (более частом) «в груди его душу и сердце / Тяжкая скорбь наполняет. И нет от беды избавленья!». Мораль, провозглашенная позднее Цезарионом:
«Сограждане [...] женщины — это зло; и однако, друзья мои [...] жить без этого зла невозможно: ибо что жениться, что не жениться — это всегда зло».
