Лишь механик думал об ином.
Весь день ярилось в голубизне солнце, и, стоило глянуть в сторону, каждый видел, как набухавший на глазах ручей мчался по склону по прямой, минуя спасительные для долины петли старого русла.
И это видели все.
Колонна остановилась впритык к одному из островков пышного ельника, утопавшего в снегу. А за ним шли снежные поля, глубокий снег, в котором завтра придется пробивать траншеи в рост человека, а может быть, и глубже.
Разбили палатку, в которой можно было выспаться на славу, не свернувшись калачиком, а вытянув натруженные, тоскующие по отдыху ноги, улегшись в удобные спальные мешки. Они уже отдыхали, видели сны наяву, заставляя себя ожидать, а потом прожевывать ужин.
За едой Лютов сказал:
- И этот ельник, приютивший нас, и весь лес в долине через год, ну через два погибнут.
- Вы виноваты! - вырвалось у Тошки.
- Даже если мы кругом виноваты...
- А кто же еще? - с набитым ртом едва выговорил Утробин.
- Даже если мы кругом виноваты,- упрямо продолжил Лютов, - сейчас есть еще возможность спасти и лес, и всю долину. Мы спустимся обратно, вниз. И ночью, когда вода спадет, засыплем, заделаем прораны в старом русле. Тогда река пойдет завтра по нему. Решайте!
- Почему это нам решать? - Утробин, приготовившийся лезть в спальный мешок, хлопнул себя по коленям, обтянутым теплыми подштанниками.- А?! Скажите, люди добрые! Ответьте! Они - вот такие вот механички! - изгадят землю, испоганят ее, а потом придут барашками, станут к сознательности призывать. Так что ж! Мы-то вот с вами, ребята, чем виноваты? Только тем, что не было нас здесь тогда! Пурга, говоришь? Боялись людей, видите ли, потерять? О чем раньше думали? А?! Сказать нечего? Нечего!
Отелло стянул шапку и, зажав ее в кулаке, стал бить ею, словно боксерской перчаткой в ладонь другой руки.
- Подожди, Утробин, - встрепенулся Лютов. - Когда же было думать? В дороге перед перевалом нас пурга застала. Вниз катиться? Какой же смысл? Там, у подола, нас бы замело. А тут в километре - скальная гряда, что ширма. Мы разведали - тихо около нее! Где это твое "раньше"? Когда, по-твоему, думать-то нам следовало?
- Еще раньше! - зло и упрямо сказал Утробин.
- Да ты смеешься, Селиван! - Тараторив сплюнул и усилил громкость транзистора. Это всегда являлось признаком того, что он собирается одеваться. Беспрерывно играющую "Селгу" Тошка 32 спрятал под свитер, потом стал натягивать ватник.
- Зачем же смеяться? - поглаживая ладонями крепкие колени, обтянутые теплыми подштанниками, раскачивался Утробин. - Плакать над вами, дураками, надо. Одни нагадили, а вы убирать собрались. Вот пусть он, этот механик, и попашет и попляшет под луной. Ха-ха-ха!
Заматывая на шее шарф, Бажан сказал:
- Ишь, какой идейный противник! Работать тебе не хочется, Селиван. Ведь за пахоту под луной не заплатят. Он бы пошел, если бы заплатили за особую выработку. Он бы плясал за рычагами - рванул на себя гривенник. От себя гривенник, двинул отвалом - рубль.
- Зачем обижать человека? - пожал плечами Тошка. - Старый. Устал он.
- Я устал? - почти взвизгнул Утробин.- Да я вам сто очков вперед дам! Надо было бы пройти эту трассу за четверо суток вместо недели, как вы колупались, я бы прошел! Днем и ночью вкалывал бы, а прошел! Только ломать горб за чужие грехи - спасибо! Ишачьте сами!
- Шейлок он, - сказал Гурамишвили, перестав мучить ушанку и напялив ее наконец на голову.- Он все меряет на аршин рубля! Не знаю, могли или не могли люди в пургу не пойти на крайнюю меру. Верю - не могли! Лютову верю. Пойду ишачить. И спасибо Лютову - честно признался: надо спасать землю на склоне, реку спасать, тайгу, которая останется без воды, зверей, теперешних и будущих. Знаю: сейчас надо спасать. Сегодня, а не завтра.
Тараторив натянул телогрейку, поправил за пазухой попискивающую "Селгу":
- Сейчас даже не важно - кто виноват.
- Потом поспорим, - поднялся Бажан,- когда речку загоним в русло. Пошли,и плечом откинул полог палатки.
- Он старый человек, - бормотал Тошка, застегивая поверх ватника широкий солдатский ремень. - Бедный человек...
- Бедный? - снова взвился голос Утробина. - Да я тебя с потрохами куплю!
За брезентовой стенкой резко застрелял пускач. Тошка, не желая, видимо, повышать голоса, повертел неопределенно рукой и тоже вышел. Проговорив еще что-то в спину Тошки, Утробин лег на нары и укрылся с головой. Забил второй пускач, потом третий.
Лютов все еще сидел у наспех сбитого стола, тупо глядя на мерно чадящее за проволочной решеткой пламечко фонаря "летучая мышь". Он все еще надеялся, что неожиданно долгий для него разговор - всего лишь упрямое препирательство Селивана. Вот-вот Утробин откинет с головы ватник, может, захохочет, натягивая штаны, и они, все пятеро, отправятся вниз. Они спустятся к перебитым траками и полозьями балков берегам онемевшего от ночного заморозка ручья и наложат на пробоины пластыри грунта и щебня. Они будут работать всю ночь, а когда часам к десяти утра солнце прогреет склон и юркие талые воды зазвенят по камням, час от часу набирая силу, поток не обрушится в прораны, не станет вымывать на склоне зачатки оврага, чтоб через год или два превратить его в глубокий мертвый каньон.
"Ерунда какая-то...-думал Лютов.- Как это - взял да и повернулся человек неожиданно спиной ко всем? Может быть, мы, конечно, виноваты в том, что произошло зимой. Пурга помешала обдумать как следует дорогу. А цель была рядом - ясная, притягательная, дающая успокоение и отдых. Да, ясность цели не определяет правильность пути". Лютов подошел к Утробину.
- Селиван! А, Селиван! - громко позвал он. Вскочил Утробин, дико глянул на него:
- Иди, иди, механик! Прибирай свое дерьмо!
- Ты вот говорил - раньше думать следовало...
- Да! Что тебе надо? - взъярился Утробин.
- Раньше, допреж, значит...
- Ну что! Что? Тетеря! Заладил - "думать", "думать"... Свое за собой я сам подберу. Я! Сам! А чужое не ем.
- Как же ты завтра в глаза ребятам посмотришь? Утробин ухмыльнулся и поводил пальцем перед носом Лютова:
- А это - одно другого не касается. Ясно? Механик!
- Ясно... - кивнул Лютов. - Разве я о том?
- А то за такие фортели, ну, коль оставите, статья в законах есть. Слышал? И машину не тронешь. Я за нее отвечаю.
- Знаю... - Лютов снова покачал головой. - И я отвечаю тоже.
- Вот и топай, механик. И не буди! Не мешай мне спать мои законные часы! Все!
Рокот одного пускача перешел в утробный рокот двигателя.
Пора, давно пора было уходить Лютову к ребятам. На всякий случай, уж совсем безнадежно, он потоптался у выхода из палатки.
Укрывшись с головой, Утробин не шевелился.
Тогда Лютов вернулся, захватил лампу "летучая мышь" и, не задерживаясь более, вышел.
Площадку у палатки заливал свет фар бульдозеров, готовых к спуску. К Лютову подошли ребята.
- Он, по-моему, просто выдохся, вымотался, - сказал Лютов, кивнув в сторону палатки.
- По-вашему... - неопределенно выговорил Бажан. - А нам с ним здесь, на перевале, работать. По-вашему...
- Да, по-моему,-твердо отчеканил Лютов.
- Ладно. Будем считать "по-вашему", - покачал головой Гура-мишвили.Сейчас. А там посмотрим.
- Мне что делать?-спросил экскаваторщик Бубенцов.
- На фонарь. Маяком пойдешь. А я все-таки поведу его машину.
