Если младшие сыновья получали при разделе семейного наследства только движимое имущество, то они отправлялись в море с целью «добыть себе состояние». Для них это было единственной доступной профессией. Несмотря на то, что с течением времени появилась и альтернатива беззаконным грабительским набегам: торговое путешествие, – побудительные их причины нисколько не изменились.
Нет ничего удивительного в том, что викинги-скитальцы, как это традиционно происходит с моряками, довольно легкомысленно относились к вопросам брака. Судя по всему, один или два знаменитых вождя, когда их походы затягивались надолго, в различных областях Британских островов брали себе разных жен, причем происходило это не только в языческие времена. Однако, несмотря на то что полигамия процветала даже и у оседлых норманнов, статус женщины оставался на удивление высоким. Хотя ей и не разрешалось посещать тинг, в ряде случаев она считалась равной мужчине и даже могла, согласно порядку наследования, занять место жрицы. Женщина могла аннулировать брачное соглашение так же легко, как и ее муж, причем долю жены при разводе составляла треть всего имущества. Хотя по половой принадлежности определялось как минимум превосходство одного представителя общества над другим, вполне возможно, что это превосходство состояло лишь в том, что женщины, равно как и рабы, не были участниками сражений. Как бы то ни было, но, если оскорбленная сторона поджигала дом оскорбившего их соседа и убивала всех мужчин, пытавшихся спастись из огня, женщинам всегда предоставляли возможность выйти. Первый Ренгвальд, «любимый всеми ярл» Оркнейских островов, поджег палаты своего соперника Торфинна, когда тот «сидел на пиру». Среди дыма пожарища Торфинн предложил своим людям просить Ренгвальда о перемирии. «Тогда Ренгвальд позволил выйти наружу всем женщинам и рабам, однако сказал, что будет рад увидеть большую часть людей Торфинна мертвыми, а не живыми».
Во всем остальном доброта викингов была столь же случайным явлением, как и удача, поджидавшая их в дальних путешествиях. Викинг по собственной прихоти мог вдруг даровать свободу мужчинам-заложникам, но уже в следующий момент обрушиться на других с дьявольской жестокостью. И горе тому, кто попал в руки викинга, если его честь задета. Обрядом кровавого орла он утолит свою месть, вскрыв сзади грудную клетку своей жертвы. Но даже кровавый орел бледнеет перед той вивисекцией, которую учинили над Бродиром в ответ на его убийство Бриана при Клонтарфе: «Они окружили Бродира и его людей и закидали их поленьями. Тогда Бродир был наконец схвачен. Ульв Пугало вспорол ему живот, привязал конец его кишок к дубу и стал водить его вокруг, пока все кишки не намотались на дерево. Лишь тогда Бродир умер. Все люди его тоже были перебиты».[19]
Некоторая мягкость норманна проявлялась в их, в общем-то, мрачном чувстве юмора. Другой эпизод из истории о битве при Клонтарфе рассказывает об оказавшемся на стороне побежденных исландце, которому удалось шуткой спасти себе жизнь. В конце битвы, пока сторонники Бриана добивали бегущих, этот исландец, по имени Торстейн, «отстал от других бегущих, чтобы завязать ремень своей обуви. Тут Кертьяльвальд спросил его, почему тот не бежит. „Потому, – ответил Торстейн, – что я не доберусь до ночи домой. Ведь мой дом в Исландии". И Кертьяльвальд пощадил его».[20]
Весьма необычным институтом была система воспитания детей. Подраставшее поколение, а именно мальчиков – сыновей конунгов и ярлов – после рождения, вне зависимости от того, жив их отец или нет, отдавали на воспитание другому человеку. «Лучше иметь хорошего воспитанника, чем дурного сына» – гласит руническая надпись на покрытом рельефными изображениями камне с острова Мэн. Судя по всему, по функции приемный отец представлял собой нечто среднее между наставником и старшим братом. Так как по социальному положению он считался ниже родителей мальчика, за исключением тех случаев, когда был связан с ними узами родства, то появлялось прекрасное средство превращения возможного соперника в союзника – можно было сделать его приемным отцом своего сына. Есть известный анекдот о том, как Харальд Прекрасноволосый таким способом ловко подчинил себе Этельстана. Вместе с послами он отправил к английскому королю своего сына Хакона, который в нужный момент проворно забрался на колени к Этельстану. Это автоматически сделало Этельстана, к величайшей досаде последнего, приемным отцом мальчика. «Конунг был в большом гневе и схватил меч, который лежал рядом с ним, и взмахнул им, как бы желая зарубить мальчика».[21] Однако в итоге Хакон был самым должным образом воспитан при дворе английского короля. «Адальстейн (Этельстан) конунг велел крестить Хакона и обучить его правой вере, а также добрым нравам и куртуазному обращению».[22] К сожалению, судя по тому, как вел себя Хакон в собственном непокорном королевстве, это образование не пошло ему впрок.
У норвежцев и благородные люди, и крестьяне вместе работали на полях, ухаживая за скотом и выращивая ячмень и рожь, и это делало их идеальными колонистами. Есть ли какой-нибудь другой народ, который с таким удовольствием жил бы в суровом климате берегов Исландии и Гренландии? Старшее поколение, оставившее походы, могло удовлетвориться жизнью на Ultima Thule, однако молодежь, выросшая на новой земле, не утратила сумасшедшей жажды перемен. Подобно бездомным чайкам, они странствовали повсюду на пространстве от Фарерских островов до Лондона, между Гренландией и Гебридскими островами. Независимо от того, какова была цель их путешествия – торговля или грабеж, – сам переезд из Дублина в Норвегию беспокоил их не более, нежели современного англичанина – поездка из Лондона в Париж.
Хотя норвежец и был разбойником, одной ногой он всегда прочно стоял на суше. Сезон морских путешествий наступал после того, как заканчивалась стрижка овец, и продолжался до начала сбора урожая, поскольку хутор всегда оставался материальной базой для морских походов. Великий Свейн с Оркнейских островов, никогда не подчинявшийся чужим законам, установил собственные сезоны для походов, и его система заслуживает интереса: «У Свейна было весной много работы, он приказывал своим людям сеять очень много зерна и сам следил за этим. Однако когда эта тягота была позади, он каждую весну отправлялся в викингский поход и разорял земли на Южных островах и Ирландии, возвращаясь домой в середине лета. Это он называл весенним викингским походом. Он оставался дома до тех пор, пока на поле не заканчивалась жатва и зерно не было собрано и помещено в амбары. После этого он отправлялся в викингский поход и не возвращался домой до тех пор, пока не истекал первый месяц зимы, и это он называл осенним викингским походом». В высоких широтах, где находились Оркнейские острова, обычаи норманнов были согласованы со сменой сезонов: весна здесь поздняя, а осень ранняя, так что короткое лето проходит очень быстро.
Когда этот народ оставался дома, их художественный гений находил себе выражение в замысловатой резьбе по дереву и нанесении инкрустации в виде удивительных завитков и сплетений на все, на что только можно, а охота, рыболовство и состязания давали выход энергии. Спортом занимались преимущественно летом: чувствительный к холоду народ большую часть зимы проводил в домах. Мужчины, женщины и дети, свободные и рабы собирались вместе в огромном бревенчатом доме – срубленном и покрытом соломой наподобие наших старых казарм. В нем все они сидели каждый за своей работой, покашливая в клубящемся дыму. Зимнее солнце, просачивавшееся сквозь расположенные поверху окна-щели, давало мало света мужчинам, чинящим сети или вырезающим по дереву, и женщинам, занятым ткачеством или пряжей. Гораздо больше света давал огонь костров, располагавшихся в одну линию на покрытом соломой полу.
Неудивительно, что норманны стали известны тем, что использовали рога для пития вина; «мешки с вином» – так прозвали викингов греки, их сотоварищи по войску. Рог оправляли золотом или серебром и умышленно не приделывали к нему никакой подставки, так что тому, в чьих руках он оказывался, приходилось осушать его до дна. Пьянство не осуждалось – оно было почти столь же естественно, как и сон. Не раз и не два удавалось норманнам избавиться от врагов, угощая их в доме для гостей до тех пор, пока они не напивались мертвецки, и поджигая под ними солому.
На празднествах, помолвках и прочих мероприятиях – в особенности на поминках – народ напивался изрядно. Вместе с тем все происходило в согласии с установленным традицией ритуалом. Друг напротив друга в разных концах помещения на покрытые резьбой высокие сиденья садились хозяин и хозяйка. По трем сторонам на скамейках в последовательности, заданной социальным положением и степенью родства, располагались гости. Позади себя на крючья они вешали оружие, которое охранялось золотоволосыми женщинами из числа домочадцев.
