-- Это невозможно.-- Он отбросил одеяла, уселся на мешки с мукой и бессмысленно посмотрел на нее.
-- Есть ли... Есть ли женщины в других палатках? -- спросила она нерешительно.-- Я не видела ни одной, но, может быть, я просто не заметила.
-- Были тут муж с женой, но сегодня утром они свернули свою палатку и ушли. Нет, здесь нет женщин, за исключением... за исключением двух или трех в одной палатке, но они... они вам не подходят.
-- Вы думаете, меня испугает их гостеприимство?-- рассердилась Фрона.-Ведь они женщины, вы сами это сказали.
-- Но я сказал, что для вас это не подходит,-- рассеянно ответил он, глядя на надувшуюся парусину и прислушиваясь к завыванию бури.-- В такую ночь, как сегодня, без крова над головой можно умереть.
А остальные палатки совершенно переполнены,-- продолжал он размышлять вслух.-- Я это знаю наверное. Они перенесли в них припасы из ям, опасаясь, что все промокнет. И там так тесно, что повернуться негде. Кроме того, буря загнала сюда еще дюжину путешественников. Двое или трое из них просили разрешения поместиться на ночь у меня, если они не найдут другого места. Вероятно, они нашли, но это еще не доказывает, что есть свободные места. И во всяком случае...
Он беспомощно умолк. Невозможность изменить создавшееся положение была очевидна.
-- Могу я ночью добраться до Глубокого Озера?-- спросила Фрона, забывая о себе и жалея его. Но, отдав себе отчет в этих словах, она расхохоталась.
-- Вы не сможете переправиться в темноте через реку.-- Его рассердило ее легкомыслие.-- И по дороге нет другого лагеря.
-- Вы боитесь? -- спросила она чуть-чуть насмешливо. -- Не за себя. -В таком случае я лягу спать.
-- Я могу сидеть всю ночь и присматривать за печкой,-- предложил он после краткого молчания.
-- Ерунда! -- воскликнула она.-- Как будто таким образом вы соблюдете эти глупые приличия! Мы не в цивилизованной стране, а недалеко от Северного полюса. Ложитесь спать!
- О !, - пожал плечами в знак того, что сдается. -- Хорошо! Что же мне теперь надо делать? -- Помочь мне устроить постель, разумеется. Мешки положены крест-накрест! Благодарю вас, но мне они не под силу. Вот... Подвиньте-ка их сюда.
По ее указанию он положил мешки вдоль стен палатки в два ряда. Между ними образовался неудобный провал. Но она сровняла его, плашмя ударив несколько раз топором и таким образом уменьшив наклон мешков к стене. Потом сложила втрое одеяло и постелила его между нами.
-- Гм!--буркнул он, как бы рассуждая сам с собой.--Теперь я понимаю, почему мне было так неудобно спать! Сделаю и я то же самое! И он быстро последовал ее примеру. -- Я вижу, вы не привыкли путешествовать по здешним краям,-- заметила она, расстилая сверху еще одно одеяло и усаживаясь на постель.
-- По всей видимости, да,-- ответил он.-- А что вы знаете о таких путешествиях?--проворчал он немного погодя.
-- Достаточно, чтобы делать то, что надо,-- уклончиво ответила она, вытаскивая из духовки сухие ветки и заменяя их мокрыми. -- Послушайте! Вот так буря!--воскликнул он.-- На дворе становится все хуже и хуже, если это еще возможно.
Палатка качалась под напором ветра, парусина надувалась и трещала при каждом его порыве, между тем как снег и дождь барабанили над головой, точно предварительная схватка уже перешла в настоящее сражение. В короткие мгновения затишья слышно было, как вода льется по боковым стенкам палатки, шумя словно маленький водопад. Он протянул руку и с любопытством дотронулся до мокрого потолка. И внезапно с этого места прямо на ящик с провизией хлынул поток воды.
-- Не делайте этого! -- воскликнула Фрона, вскочив на ноги. Она прижала палец к тому же месту и быстро провела им по парусине до земли. Течь немедленно прекратилась.-- Не надо этого делать,-- укоризненно повторила она.
-- Господи!--послышался его ответ.--Вы сегодня прошли весь путь от Дайи! Неужели вы еще можете двигаться?
-- С большим трудом,-- призналась она чистосердечно,-- мне очень хочется спать. Спокойной ночи,-- пожелала она ему несколько минут спустя, с наслаждением растягиваясь под теплым одеялом. Но спустя четверть часа окликнула его:--Послушайте! Вы не спите?
-- Нет.-- Его голос с противоположной стороны печки звучал глухо.-- В чем дело? -- Вы накололи щепок?
-- Щепок? -- сонно переспросил он.-- Каких щепок? -- Чтобы растопить печку завтра утром. Встаньте и наколите!
Он молча повиновался. И не успел он кончить свою работу, как она уже спала.
Когда Фрона открыла глаза, в воздухе пахло неизменной копченой грудинкой. Наступило утро, и буря прекратилась. Солнце весело освещало затопленную дождем местность и заглядывало в палатку сквозь поднятое полотнище. Люди уже занялись своими делами и шагали мимо палатки, нагруженные тяжелыми тюками. Фрона перевернулась на другой бок. Завтрак был готов. Ее хозяин только что поставил в духовку грудинку с жареным картофелем и теперь подпирал дверцу двумя лучинками. -- Доброе утро! -- приветствовала она его. -- Здравствуйте,-- ответил он, поднимаясь на ноги и беря в руки ведро.-- Я не спрашиваю, хорошо ли вы спали. Я знаю, что хорошо. Фрона засмеялась.
-- Я иду за водой,-- пояснил он.-- И надеюсь по возвращении найти вас готовой к завтраку.
Греясь после завтрака на солнце, Фрона заметила знакомую ей группу людей, взбиравшихся по леднику от озера Кратер. Она захлопала в ладоши.
-- Вот идут носильщики с моей кладью, и с ними Дэл Бишоп! Ему, вероятно, очень стыдно, что он потерял меня.-- Она обернулась к приютившему ее человеку, одновременно вешая через плечо свой фотографический аппарат и дорожный мешок.-- Итак, мне остается только проститься с вами и поблагодарить вас за вашу любезность.
-- О, совершенно не за что! Не стоит и говорить об этом. Я сделал бы то же самое для каждой. -- Опереточной артистки!
Он укоризненно посмотрел на нее и продолжал: -- Я не знаю, кто вы, да и не желаю знать. --- Ну, я не буду так жестока, потому что знаю ваше имя, мистер Вэнс Корлисс! Я ведь прочла его на пароходных ярлыках,-- пояснила она.-- И я прошу вас навестить меня, когда вы доберетесь до Доусона. Меня зовут Фрона Уэлз. До свидания!
-- Ваш отец Джекоб Уэлз? -- крикнул он ей вслед, когда она легким шагом сбежала на тропу. Она обернулась и кивнула головой. Дэл Бишоп не только ничего не стыдился, но даже и не беспокоился.
"Уэлзы нигде не пропадут",-- утешал он себя, засыпая накануне вечером. Но он был зол, как тысяча чертей, по его собственному выражению.
-- Доброе утро,-- приветствовал он Фрону.-- По вашему лицу видно, что вы и без моей помощи хорошо провели ночь.
-- Надеюсь, вы не беспокоились? -- спросила Фрона.
-- Беспокоился? О дочке Уэлза? Кто? Я? Совсем нет! Я был слишком занят, высказывая озеру Кратер все, что я о нем думаю. Я не люблю воды. Я уже говорил вам это. И хотя она всегда поступает со мной подло, я все-таки не боюсь ее. Эй, вы там! -- обратился он к индейцам.-- Поторапливайтесь! К полудню мы должны быть у озера Линдерман.
"Фрона Уэлз?"--повторял про себя Вэнс Корлисс. Все случившееся показалось ему сном, и он пришел в себя, только когда обернулся и увидел ее удалявшуюся фигуру. Дэл Бишоп и индейцы уже исчезли за поворотом скалы, а Фрона как раз огибала ее подножие. Солнце ярко освещало ее, и она была подобна лучезарному видению на черном фоне скалы. Она помахала ему альпенштоком, и в то время, как он снимал свою фуражку, она уже скрылась из виду.
ГЛАВА V
Положение, которое занимал Джекоб Уэлз, без сомнения, было необычным. Этот богатейший торговец в стране, не имеющей никакой торговли, был зрелым продуктом девятнадцатого века и процветал в первобытном обществе, подобном обществу средиземноморских вандалов. Промышленный магнат и блестящий монополист, он господствовал над сборищем самых независимых людей, какие когда-либо сходились вместе со всех концов земли. Бережливый миссионер, апостол Павел от торговли, он проповедовал законы выгоды и силы. Веруя в естественные права человека, сам дитя демократии, он подчинял ,всех окружающих своей неограниченной власти. Правление Джекоба Уэлза для блага Джекоба Уэлза и народа -- вот в чем заключалось его неписаное евангелие. Он создал свою власть единолично и простер ее над пространством, равным дюжине римских провинций. Он мог диктовать свою волю людям, жившим на территории в сто тысяч миль, по его указу вырастали и исчезали города.
И все же он был обыкновенным человеком. Воздух земли впервые наполнил его легкие у берегов реки Платт, в бесконечных прериях. Над его головой простиралось небо, и его нагое нежное тельце было распростерто на зеленой траве. Первое, что увидели его глаза, были лошади, еще оседланные и с кротким удивлением взирающие на совершившееся чудо; его отец был траппером и только свернул с большой дороги, чтобы дать своей жене возможность разрешиться от бремени. Часом позже они -- теперь их было уже трое -- вновь уселись на коней и догоняли своих товарищей-охотников. Они никого не задержали, не было потеряно ни минуты временя. Наутро его мать приготовила на костре завтрак, и до захода солнца они проделали еще пятьдесят миль верхом.
