Третий довод В. И. Корецкого — известие о казни новгородского архиепископа Леонида в 1575 г. По его мнению, она «последовала 20 октября в связи с его приездом на Земский собор»[123]. Вопрос об обстоятельствах и времени гибели Леонида остается не вполне ясным. По одной из новгородских летописей, Леонид прислан был в Новгород в 7079 (1571) г., после заточения Пимена, «и бысть на владычестве два года и приеха к Москве на собор и повелением благочестиваго царя… удавлен бысть кзенью у Пречистой на площади». Получается, что Леонид был казнен в 1573 г. Так и понял этот текст С. Б. Веселовский, который писал, что Леонид «пробыл в Новгороде два года, в 1573 г. приехал на собор и по приказу царя удавлен». При этом он погребен в Новоспасском монастыре в октябре 1575 г. Противоречие явное. Мало того, достоверно известно, что Леонид был жив еще в мае 1574 — августе 1575 г.[124]
В Кратком новгородском летописце говорится, что Леонид «был на владычестве четыре года без полутора месяца и взят бысть к Москве в государьской опале да тамо и преставился октября в 20 день». Итак, умер Леонид «в опале» 20 октября 1575 г. Что это была за «опала», разъясняется в псковской летописи. В ней под 7083 (1574/75) г. сообщается, что «опалися царь Иван Васильевичь на архиепископа новгородцкаго Леонида и, взя к Москве, и сан на нем оборвал, и, в медведно ошив, собаками затравил»[125]. Гибель Леонида находилась в несомненной связи с другими осенними казнями 1575 г. В частности, Протасий Юрьев был казнен 24 октября 1575 г., т. е. через четыре дня после гибели Леонида. Пискаревский летописец, связывая оба этих события, датирует их 1573 г.: «Того же году (7081 г. — А. З.).. повелеша казнити на площади у Пречистыя… Протасия Юрьева, владыку наугородцкого… и иных многих»[126].
Есть третий источник, независимый от первых двух, по которому смерть Леонида как будто может быть отнесена к 1573 г. Это «История о великом князе Московском» князя Андрея Курбского. Сообщив о гибели Пимена, Курбский добавляет: «Потом поставлена другаго архиепископа в того место, мужа, яко слышахом, нарочита и кротка; но, аки по дву летех, и того повелел убити со двема она ты, сиречь игумены». Совпадение с сообщением первого из приведенных новгородских летописцев несомненно («по дву летех»). Правда, если быть придирчивым, то надо признать, что Курбский прямо о смерти Леонида не говорит, а сообщает лишь о том, что Грозный «повелел» его казнить. Р. Г. Скрынников считает сообщение новгородской летописи и Курбского недостоверным, ибо оно якобы основано на слухах. О дате Пискаревского летописца, совпадающей с датой Курбского и новгородской летописи, он в этой связи ничего не говорит. Но совпадение известий трех независимых друг от друга источников случайностью объяснить трудно. Р. Г. Скрынников ссылается на «Записки» Д. Горсея. Иван Грозный, по словам Горсея, «был сильно озабочен разбирательством измены Элизиуса Бомелиуса, епископа новгородского и некоторых других… Епископ признал все под пыткой». В конце концов епископ новгородский был приговорен к смерти за измену. Но казнь его не состоялась, а «все его многочисленное добро, лошади, деньги, сокровища были взяты в царскую казну. Его заключили пожизненно в тюрьму, он жил в темнице»[127].
Как видим, никакого противоречия у Горсея с Курбским нет: автор «Записок», как и князь Андрей, говорит, что Иван Грозный только приговорил Леонида к смерти. Следовательно, к 1573 г. можно отнести только опалу Леонида, а не саму казнь, которая состоялась позднее, в октябре 1575 г.[128] Все это согласуется и с датой написания «Истории» Курбского — 1573 г.[129] Если наши наблюдения верны, то тогда и сообщение Новгородского летописца о «соборе» над Леонидом будет иметь в виду не земский, а церковный собор типа, скажем, собора, осудившего митрополита Филиппа или Сильвестра[130]. Возможно, именно на нем вторично (т. е. в 1575 г.) решалась судьба архиепископа Леонида.
Ссылаясь на Краткий новгородский летописец, Р. Г. Скрынников вообще сомневается, что Леонид был казнен[131]. Между тем совпадение новгородской и псковской летописей с Пискаревским летописцем делает вывод о трагической гибели Леонида трудно оспоримым фактом, а сближение дат смертей Леонида и Протасия Юрьева говорит за то, что казнь Леонида произошла в связи с волной репрессий, относящихся к концу 1575 г. Рассказ же Горсея имеет в виду события 1573, а не 1575 г.: в нем не говорится о связи дела Леонида с боярской изменой, а о казни кн. Б. Д. Тулупова — одного из главных лиц, пострадавших в 1575 г., — Горсей упоминает в другом месте своих «Записок». Сообщив о том, что архиепископ новгородский был присужден к вечному заключению, Горсей не упоминает о его смерти. Но вот у того же Горсея после сообщения о церковном соборе 1575 г. есть сведение о том, что епископы и аббаты «старались придумать вместе с опальными, как бы повернуть дело и начать мятеж». Царь объявил высших иерархов («всех возглавлявших обители») изменниками, а 20 главнейших из них просто преступниками, что было признано «всеми сословиями». В этой связи Горсей и рассказывает, как семь монахов были загрызены медведями[132]. Не имел ли он в виду в данном случае трагическую гибель Леонида, которого, «в медведно ошив», затравили собаками?
В синодиках Ивана IV о казни Леонида не упоминается. Но там же нет ни слова и о митрополите Филиппе, которого задушил Малюта Скуратов. Окончательно вопрос решается находкой Московского летописца XVII в., в котором прямо говорится о казни Леонида в связи с его сопротивлением поставлению Симеона Бекбулатовича на великое княжение[133].
Четвертый довод В. И. Корецкого в пользу созыва Земского собора в 1575 г. — запись 30 декабря 1575 г. в расходной памяти волоколамского старца Гурия Ступишина, который «жил на Москве с ыгуменом в соборе». Слабость этого довода подметил Н. И. Павленко, писавший, что, «может быть, речь идет о содержании представительства монастырей в Москве». Но скорее всего речь шла о церковном соборе, занимавшемся делом Леонида[134].
Таковы основные доводы В. И. Корецкого в пользу гипотезы о созыве в 1575 г. Земского собора, связанном, по его мнению, с поставлением Симеона. Однако никаких надежных показаний источников, которые подтвердили бы эту гипотезу, нет.
Эпизод с «вокняжением» Симеона Бекбулатовича привлекал внимание многих исследователей. Для В. О. Ключевского это отчасти «политический маскарад» Ивана IV. С. Ф. Платонов, не умея объяснить смысл этой «игры или причуды» Грозного, разводил руками. С. М. Каштанов высказывал мысль о сходстве положения Симеона Бекбулатовича с положением других соправителей при великих князьях, в частности Ивана Ивановича Молодого при Иване III. В. И. Корецкий не видел сходства с этими случаями, так как при системе соправительства великие князья не садились на «удел». Корецкий искал образец опричной политики и «поставления» Симеона Бекбулатовича в литературном источнике — двух эпизодах «Жития Варлаама и Иоасафа»[135].
В этой обработке восточной легенды из жизни Будды говорится о том, как царевич Иоасаф по смерти отца объявляет царскому совету о желании покинуть престол и оставить своим преемником вельможу Варахию. Несмотря на протесты подданных, Иоасаф тайно покидает столицу, приводя задуманный план в исполнение. Но Иоасаф, тяготясь властью, вообще покидает престол, а Грозный сохранял за собой «удел». Случаев, когда правители оставляли престол, можно было бы найти в средневековье немало. Знала их и русская литература (например, «Житие Петра и Февронии» XVI в.). Вряд ли Грозный был настолько отвлеченным от реальной жизни человеком, чтобы черпать истоки своих политических преобразований в житийной литературе. Второй эпизод «Жития Варлаама и Иоасафа» говорит о разделении царства на две части: во главе одной из них поставлен был сын царя[136]. И здесь сходство с событиями 1575 г. кажущееся. Скорее можно было бы сопоставить этот эпизод с соправительством Василия Ивановича при Иване III, но и это не имело бы реальной исторической подосновы.
Есть в литературе точка зрения, что «своим острием политика «удела» была направлена не только и не столько против привилегий и землевладения церкви, сколько против уцелевших руководителей бывшей опричной думы и приказного аппарата»[137]. Попытаемся разобраться в сущности этой политики и причин ее введения. Современники терялись в догадках, размышляя о причинах поставления на великокняжеский престол Симеона Бекбулатовича. Один московский летописец писал, что Грозный, «мнети почал на сына своего царевича Ивана Ивановича о желании царства и восхоте поставити ему препону, нарек на великое княжение царя Семиона Бекбулатова». По Пискаревскому летописцу, «говорили нецыи, что для того сажал, что волхви ему сказали, что в том году будет пременение: московскому царю смерть. А иные глаголы были в людех, что искушал люди: что молва будет в людех про то». Иностранные современники объясняли эпизод с Симеоном по-разному. Англичанин Горсей склонен был считать его причиной финансовые соображения: царь решил сделать Симеона ответственным за уплату старых долгов и за выполнение различных обязательств. Опираясь на рассказ Горсея, Д. Флетчер писал, что Грозный уступил царство, «как бы намереваясь удалиться от всех общественных дел и вести покойную частную жизнь». Но к концу года он собрал все жалованные грамоты монастырям и уничтожил их[138].
