Ознакомительная версия.
Снова на страницах хроник Мекленбург появляется в 1066 году, описываясь как «знаменитый город ободритов» и место проживания семьи князя Готтшалька. Перенос столицы в Любицу князем Генрихом Готтшальковичем произошёл в конце XI века, однако и после этого крепость Мекленбург оставалась одной из важнейших. В XII веке Гельмольд упоминает здесь продажу до 700 датских рабов «в рыночные дни» после удачных походов славян на Данию (Гельмольд, II, 13), из чего можно заключить, что город был известен, в том числе, и как крупный рынок, куда поступали привозимые морским путём товары (в данном случае – рабы). Схожая ситуация наблюдается и для столицы варов Старигарда, для которого сообщается о существовании некой «приморской области города», впоследствии разрушенной данами (Гельмольд, II, 13). Этот рынок продолжал существовать рядом со Старигардом и после его разрушения в XII веке, так как епископ Винцелин получил от графа Адольфа владения, прилегающие к руинам Старигарда и ещё действовавшего рынка в районе 1150 г. Также сообщается и о нахождении рядом с Любицей еженедельного, проводившегося по воскресениям рынка, на который «собирался весь народ этой земли», т. е. Вагрии (Гельмольд, I, 83).
Все три свидетельства хорошо дополняют друг друга, подтверждая связь княжеских резиденций и племенных столиц с торговой деятельностью, больших еженедельных рынках рядом со столицами и рыночных днях, куда стекалось большое число местных жителей и привозились товары, добытые за морем. Нахождение вблизи княжеской крепости облегчало сбор налога, одновременно местная знать получала и удобную возможность для приобретения заморских предметов роскоши и редких товаров, а купцы – защиту от гарнизона крепости. С другой стороны, постоянное присутствие иноземных купцов и товаров не могло не оказывать и культурного влияния на местную знать. Особенно хорошо это стремление знати к подражанию «величественным» обычаям соседних немецких и датских правителей прослеживается в археологии Старигарда – как в большом числе импорта со всей Европы и даже Азии, так и в подражании архитектуре резиденций франкских императоров, «знатном» датском погребальном обычае погребения в повозке. При этом показательно и сохранение собственных «княжеских» погребальных традиций камерных погребений и домовин, с началом христианизации трансформировавшихся в несоразмерно большие гробы. Такие тенденции отчётливо показывают, что причиной перенятия некоторых традиций была вовсе не «метисация» или скандинавская колонизация, а лишь стремление местной знати не уступать в роскоши или пышности ритуалов правителям соседних стран, вполне сохраняя при этом, по единогласному утверждению всех источников, славянское самосознание.
Ни в одной из трёх упомянутых выше столиц археологически подтвердить описанные в хрониках рынки не удалось, лишь в Любеке у стен крепости были обнаружены следы застройки и ремесленного района, что сопряжено со сложностями раскопок. Проводившиеся на окраине крепости Мекленбург в 1970-х годах раскопки части вала ожидаемо не дали богатого материала, проведение же раскопок в центре городища невозможно из-за нахождения там кладбища. Интересными в вопросе исследования причин появления южно-балтийского торгового пути в то же время кажутся датировки брёвен Мекленбургской крепости, по которым её основание пришлось на конец VI века. Основание торгово-ремесленного поселения в Гросс Штрёмкендорфе по дендрохронологии датируется первой половиной VIII века. Застройка его землянками в «шахматном порядке» указывает на то, что оно возникло не из разросшейся рыбацкой деревни, а основание его носило спланированный характер. Всё это, наряду с сообщением франкских анналов об экономической важности Рерика для Дражко, позволяет видеть в основании этого, одного из самых ранних торговых центров балтийских славян, результат деятельности и осознанной политики ободритских князей.
Схожая ситуация наблюдается и на Рюгене. В конце VIII или в начале IX вв. на берегу Большого Ясмундского залива, в 6 км от известной впоследствии как резиденция и столица рюгенских князей крепости Ругард (впоследствии и по сей день столица Рюгена – Берген), расчищается от леса и выжигается место для будущего торгово-ремесленного центра (впоследствии – деревня Ральсвик). Целый ряд факторов, таких как упорядоченная застройка, наличие и обустройство портовой гавани с пристанями для кораблей в самой ранней фазе существования поселения, так и обнаруженный в одном из домов этой первой фазы большой клад арабского серебра, привезённого сюда из Хазарии через северорусские земли уже в середине IX века, также свидетельствует о спланированном основании Ральсвика в результате политики рюгенских князей. Из крепости Ругард не было взято дендропроб, однако палинологическая датировка её началом IX века такому ходу событий не противоречит. Найденные в Ругарде указания на торговлю – весы, гирьки и комплекс арабских монет начала IX века – дают этому предположению дополнительные аргументы. Показательно и то, что старшая из найденных в Ругарде арабских монет датируется 822 годом, в то время как старшая монета ральсвикского клада – 844, что можно рассматривать как указание на более раннее появление торговых контактов Ругарда с Восточной Европой, чем Ральсвика, очевидно, для более удобного поддержания этих контактов и основанного.
Схожим образом ситуация обстоит и в случае основанных в VIII веке торгово-ремесленных центров в Диркове и Менцлине. В непосредственной близости от Диркова известно сразу три славянских крепости: Росток-Петрибляйхе (ок. 2 км), Кессин (ок. 5 км) и Фрезендорф (ок. 8 км). С исторической точки зрения на контролировавшую Дирков крепость более подходит кессинская крепость, по всей видимости, являющаяся остатками исторического славянского города Кессин – столицы одноимённого племени, в результате чего она должна была быть и княжеской резиденцией.
В случае Менцлина на роль контролировавшей могут претендовать славянская крепость в деревне Грюттов и город Анклам. Многочисленные находки оружия, импорта из Руси и клады арабского серебра из Анклама и расположенной между ним и Менцлином деревни Гёрке, свидетельствуют, скорее, в пользу последнего предположения. Некоторые находки из Гёрке, например, орнаментированный сакс VI века, датируют появление здесь военных дружин или знати ещё до основания торгово-ремесленного центра, что хорошо согласуется с общей картиной появления и развития приморских торговых центров в славянских землях к западу от Одры. Таким образом, появление торгово-ремесленных пунктов на южной Балтике от Ютландии до Одры можно связать с политикой славянских князей, их экономическими (доходы от сбора налогов) и культурными (роскошь) интересами.
Иначе дело обстояло в поморских землях к востоку от Одры. Торговые центры здесь возникают на месте существовавших уже долгое время до этого рыбацких, крестьянских или соледобывающих поселений. Характер поселений, увеличение роли торговли и ремесла, появление импорта и кладов в округе здесь происходит одновременно с превращением вышеупомянутых деревень в крепости. Таким образом, речь здесь уже в VIII веке шла о торговых городах, без разделения на открытый эмпорий и контролировавшую его крепость. Причины несколько иного развития поморских городов можно найти в отличиях социального строя поморян в ранний период. Согласно сообщению ибн-Якуба, племя унана (или убаба), жившее на морском берегу, не имело своих королей, а власть принадлежала старейшинам. Из соседних славянских племён схожий социальный строй был характерен для северной части велетов или вильцев, в то время как у ободритских племён с раннего времени отмечается сильная княжеская власть, а на Рюгене главенствующую роль занимало жречество, при одновременном выделении очень высокого титула местных правителей.
Постепенным развитием «городов-республик», одновременно совмещавших в себе и торговые центры, и крепости, получает объяснение и отмечаемые в источниках большие, по сравнению с соседними племенами, размеры их городов. Приморский город племени унана/убаба, имевший 12 ворот и порт, описывает уже ибн-Якуб. Адам Бременский и Гельмольд называли поморский город Юмну самым большим в Европе. Схолия 121 к тексту Адама также отмечает различие между расположенными по соседству Рюгеном и городом Юмна, что только у рюгенцев был собственный король. Различия могли быть обусловлены разным происхождением племён, к примеру, общим происхождением поморских и северно-велетских племён. Обращает на себя внимание, что для последних до IX века также были характерны большие крепости (так называемый тип «больших фельдбергских крепостей на высотах»).
Имеющийся на настоящий момент материал позволяет частично реконструировать на основании археологии и исторических источников историю развития торговых отношений между балтийскими славянами и землями северной Руси следующим образом. В VIII веке в результате политики и покровительства славянской знати возле важнейших княжеских столиц и под их контролем на юге Балтики между Ютландией и устьем Одры основывается ряд торгово-ремесленных центров «открытого типа», сбор налога с которых является одним из важных источников пополнения княжеской казны: «приморский район» Старигарда в Вагрии, Рерик/Гросс Штрёмкендорф в Висмарской бухте, Дирков в устье реки Варнов, Менцлин в устье реки Пены, Ральсвик на берегу Большого Ясмундского залива на острове Рюген. В это же время начинается процесс превращения бывших рыбацких, крестьянских, ремесленных и соледобывающих поселений в торговые города в устье Одры: Волин, Щецин, Колобжег. История их развития несколько отличается от западных открытых торговых поселений, что, по всей видимости, было обусловлено различиями в социальном строе восточных балтийско-славянских племён поморян и велетов и меньшим влиянием Франкской империи. Таким образом, закладывается основа для сложения южнобалтийского торгового пути, окончательное сложение и начало функционирования которого можно датировать второй половиной-концом VIII века.
Ознакомительная версия.
