Ознакомительная версия.
Первые здания были по большей части скромными, двухэтажными легкими строениями, так как опасались, что они обрушатся. Крыши, в основном, соломенные. Так же, как и в нынешних венецианских домах, у них имелось две входные двери, одна выходила на сушу, и там был небольшой огород, а, выйдя из другой двери, можно было попасть прямо на канал. Дерево по-прежнему было самым популярным строительным материалом. Материал легкий, транспортировать его нетрудно, к тому же растет в изобилии: лагуну окружали сосновые леса. Ну а поскольку строительного материала много, то он и дешев. Кирпич, характерный для поздней венецианской архитектуры, был тогда почти неизвестен. Грязь в лагунах была слишком мягкой и жидкой. Для более значительных зданий дерево не годилось, потому что оно не рассчитано на долгий срок, да и внешне не выглядело достаточно внушительно, и потому оставался единственный выбор — камень, а именно твердый белый камень полуострова Истрия.
Но с камнем были связаны свои проблемы, например вес. Необходим был надежный твердый фундамент, а для этого требовалось забить в болото тысячи деревянных свай, так чтобы они стояли плотно друг к другу, а на их срезанные вершины положить крепкое основание. Это был тяжелый, трудоемкий процесс, но результат превзошел все ожидания. Многие дома в Венеции до сих пор стоят на сваях, забитых почти тысячу лет назад, и такую технику строительства продолжали использовать до XX века.[16] В IX веке этот способ был еще в зачаточном состоянии, мало было каменных зданий, за исключением церквей, а также большой дворец, который Аньелло начал строить для себя и своих последователей возле старой церкви Сан Теодоро.
От первого Дворца дожей ничего не сохранилось. Хотя он занимал то же место, что и нынешний, облик его, вероятно, был совсем другим: тяжелые зубчатые стены с угловыми башнями и подъемными мостами напоминали скорее крепость, что и неудивительно, учитывая последние события. В архитектурном плане его невозможно было сравнить с великолепными зданиями, поднимавшимися за ним с восточной стороны. Это были церковь и монастырь Сан Дзаккария. Они готовы были принять останки отца Иоанна Крестителя, подаренные Венеции византийским императором Львом V Армянином в качестве жеста доброй воли. Возможно. Лев пошел еще дальше и заплатил за все здание. Во всяком случае, точно известно, что он посылал архитекторов и строительных рабочих из Константинополя. Увы, их работа тоже не сохранилась. Церковь Сан Дзаккария, как и большинство старых церквей Венеции, так часто перестраивалась и реставрировалась, что неизвестно, как она выглядела первоначально. Однако ее значение в ранней истории республики было немалым, и об этом еще будет сказано.
Первоначальный план строительства новой столицы был тщательно продуман, и основные черты его сохранились до настоящего времени. Естественно, что перед дожем в тот момент встало множество неотложных задач, за самые серьезные из которых он отвечал сам. Хотя он и был самым просвещенным правителем из тех, какими до сих пор обладала Венеция, он тоже не удержался от соблазна и попытался ввести наследственное право. Поскольку старший его сын Джустиниан находился в Константинополе, дож взял себе в соправители младшего, Джованни. Джустиниан разгневался и, вернувшись, потребовал, чтобы отец отстранил брата. Это заявление, в свою очередь, разозлило Джованни. Вскоре после этого он удалился в ссылку. Впрочем, семейные ссоры, пусть и недостойные, никогда серьезно не угрожали спокойствию государства. Строительство не прерывалось, и Аньелло Партечипацио может считаться первым архитектором современной Венеции. Жаль лишь, что он не дожил до самого важного события в духовной жизни республики. Оно более других укрепило ее церковную независимость и возвысило национальную гордость. Город получил свой самый знаменитый памятник.
Однажды — согласно легенде — святой Марк возвращался из Аквилеи в Рим. Его корабль, застигнутый бурей, остановился возле одного из островов Риальто. Во сне ему явился ангел и обратился к нему со следующими словами: «Pax tibi, Marce, evangelista meus. Hic requiescet corpus tuum».[17] Историческое подтверждение этой легенды малоубедительно, поскольку святой Марк позже стал епископом Александрии и оставался там до самой смерти, так что рассказ остался бы неправдоподобным, но легенда оказалась весьма кстати, когда в 828 году два венецианских купца вернулись из Египта с мощами, которые, по их словам, принадлежали евангелисту. Они будто бы украли их из его александрийской могилы. Как и следовало ожидать, рассказы об этом событии сильно отличаются, но сходятся, однако, в том, что христианских стражников могилы, беспокоившихся о будущем церкви при правлении сарацин, убедили — или подкупили, — и они поспособствовали венецианцам. Саван разрезали на спине, тело вынули, и останки святого Клавдия, оказавшиеся в удобном соседстве, положили на место святого Марка. Затем мощи поместили в большую корзину и вынесли в бухту, где их уже поджидал венецианский корабль.[18]
К этому моменту аромат святости, исходивший от тела, становился таким сильным, что, по словам хрониста Мартино ди Канале, «если бы в Александрии были собраны все пряности мира, то они не источали бы такое благоухание». Совершенно понятно, что это вызвало подозрения. Местные чиновники явились на корабль с обыском, но венецианцы прикрыли свою добычу свиными тушами, при виде которых чиновники, набожные мусульмане, закричали: «Свинья, свинья!» — и в ужасе бежали с корабля. Мощи завернули в холсты и подняли на нок-рею, где они и оставались, пока судно не вышло из гавани. Даже и тогда опасность не миновала, потому что корабль едва не налетел на необозначенный на карте риф и наверняка бы разбился, если бы сам святой Марк не разбудил спящего капитана и не посоветовал ему спустить парус. Судно в конце концов благополучно прибыло в Венецию, и жители с восторгом приняли драгоценный груз.
О похищении мощей рассказывают великолепные мозаики на стенах базилики Сан Марко.[19] И это нечто большее, чем еще одна из легенд, которыми изобилует ранняя венецианская история. То, что похищенное тело принадлежит святому Марку, считается историческим фактом. Не сомневаются и в том, что Джустиниан Партечипацио, ставший дожем в 827 году после смерти своего отца, тут же распорядился построить для мощей часовню в саду, отделявшем церковь Сан Теодоро от его собственного дворца. Очень возможно, что и вся экспедиция из Александрии была предпринята по секретному приказу дожа. Если республика хотела заслужить уважение новой Европы, ей требовался уникальный символ, со славой и значением которого не могли бы соперничать богатство и морская мощь, а в Средние века, когда политика и религия были неразрывно связаны друг с другом, присутствие важной священной реликвии придавало городу особое значение. Мощи святого Захария тоже что-то значили, но их одних было недостаточно. С другой стороны, мощи евангелиста давали Венеции апостольское покровительство и возносили ее на духовный уровень, сравнимый разве только с Римом, и создавали церковную автономию, усиленную в дальнейшем патриархальным статусом ее епископа.
Почему бы духовную победу ни привязать к конкретной политической цели? В данном случае реликвия появилась как нельзя кстати. Буквально за год до этого, в 827 году, синод в Мантуе, возглавляемый представителями папы и императора Западной Римской империи, предложил восстановить старый патриархат Аквилеи, дававшей ей власть над епархией Градо. Поскольку Аквилея являлась частью Западной империи, такое решение означало серьезную угрозу венецианской независимости. Обладая мощами святого Марка, Мантую можно было проигнорировать. Градо остался столичной епархией, а церковь Венеции, оживленная и восстановленная именем евангелиста, присягнула ему на верность.
В таких обстоятельствах предполагали, что Джустиниан перенесет мощи в новый собор в Оливоло. Решение же сохранить их рядом с Дворцом дожей указывает на то, что с самого начала дож руководствовался скорее светскими, нежели церковными приоритетами.[20] С этого момента святой Теодор вместе с драконом вознесся на колонну на Пьяцетте и был там благополучно позабыт, а святой Марк стал покровителем Венеции. Его лев, с распростертыми крыльями и лапой, гордо указующей на слова ангела, запечатлен на знаменах и бастионах, на корме и носу многочисленных кораблей. Его первым поминают верующие в своих молитвах, а солдаты и матросы республики выкликают имя святого Марка, вступая в бой.
История не упоминает более бесстыдного похищения мощей или кражи, имевшей столь большие последствия. Как только венецианцы благополучно доставили к себе останки евангелиста, его там приняли как своего, с таким радушием, какого не отмечено в любом другом городе. Любовь и преданность горожан святому покровителю ни разу не была поколеблена.
Ознакомительная версия.
