На самом деле огромное число архивных документов, часть которых издана в английском переводе в сборнике Библиотеки конгресса «Revelations from the Russian Archives» («Открытие российских архивов»)
20, ясно дает понять, что никакого организованного голода не было.
Тем не менее «голодомор» теперь является основополагающим мифом национальной идентичности, он поддерживается государственной властью независимой Украины и преподается в обязательном порядке как исторический факт в украинских школах. Несколько статей ведущего мирового специалиста по голоду 1932–1933 годов Марка Таугера из Университета Западной Виргинии, чьи выводы противоречат украинскому националистическому нарративу, только начали появляться в русских – но не в украинских – изданиях.
Даже Роберт Конквест отказался от своих первоначальных высказываний о том, что голод был организованным. Это продемонстрировали Дэвис и Уиткрофт:
«Наш взгляд на Сталина и голод близок к позиции Роберта Конквеста, который ранее считался ярым поборником идеи, что Сталин преднамеренно организовал голод и фактически осуществил геноцид. В 2003 г. доктор Конквест написал нам, что больше он не придерживается того мнения, что “Сталин умышленно создал голод 1933 г. Нет. Я утверждаю, что, столкнувшись с надвигающимся голодом, он мог помешать ему, но поставил «советские интересы» выше нужд голодающих людей, тем самым сознательно содействуя голоду”»21. (Выделено мной. – Г.Ф.)
Тем не менее тезис о «рукотворном голоде» продолжает преподноситься либо как установленный факт (так делает Снайдер), либо как одна из правдоподобных теорий.
В 1995 году Дэвис, Таугер и Уиткрофт таким образом изложили свои выводы о голоде:
«Поэтому мы приходим к таким выводам:
1. Все запасы, находившиеся в распоряжении составителей плана, – два секретных хлебных фонда – Непфонд и Мобфонд, или Госфонд, вместе с “промежуточными запасами”, хранившимися в организациях, ответственных за сбор зерна, – составляли на 1 июля 1933 г. менее чем 2 млн тонн (1,997 млн тонн согласно самым высоким официальным цифрам). Продолжительные усилия Сталина и Политбюро, направленные на создание надежных запасов хлеба (в дополнение к “промежуточными запасам”), насчитывающих 2–3 млн тонн или более, завершились почти полной неудачей.
2. Нам неизвестно количество зерна, сохранявшееся организациями-потребителями, особенно Красной армией, но мы полагаем, что “потребительские запасы” не повлияли бы существенно на общую картину.
3. Эти выводы, конечно, не освобождают Сталина от ответственности за голод. Очень трудно, если вообще возможно, оценить, какую именно часть запасов зерна, доступных весной 1933 г., Сталин мог использовать для того, чтобы накормить голодающих крестьян. Государство было монопольным поставщиком хлеба для городов и армии; если резервы этой монопольной системы, которые были рассчитаны на четыре – шесть недель поставок, были бы истощены, это привело бы к массовому голоду, эпидемиям и беспорядкам в городах. Тем не менее кажется бесспорным, что если бы Сталин позволил себе небольшой степени риск по отношению к этим запасам весной и летом 1933 года, то сотни тысяч, а возможно, миллионы жизней могли быть спасены. Если говорить о более отдаленной перспективе, то, при условии большей открытости информации о голоде, международная помощь, несомненно, облегчила бы несчастье. И если бы Сталин был дальновиднее, сельскохозяйственный кризис 1932–1933 гг. можно было бы смягчить и, возможно, даже вообще избежать его. Но Сталин не накопил огромных запасов зерна за предшествовавшие годы. Напротив, ему не удалось достичь уровня, которого он настоятельно требовал с 1929 г.»22
В своей основной работе по данному вопросу, опубликованной в 2004 году, Дэвис и Уиткрофт так сформулировали свои выводы:
«Наше исследование голода привело нас к выводам, которые сильно отличаются от выводов Р. Конквеста. Он считает, что Сталину “нужен был голод”, что “Советы не хотели успеха в борьбе с голодом” и что голод на Украине был “вызван умышленно ради него самого”. Это приводит Конквеста к скоропалительному обобщению: “Главный урок, по-видимому, заключается в том, что коммунистическая идеология давала мотивацию к беспрецедентному массовому истреблению мужчин, женщин и детей”.
Мы отнюдь не снимаем со Сталина ответственности за голод. Он проводил в отношении крестьян безжалостную и жестокую политику. Однако на страницах этой книги мы попытались показать, как советское руководство боролось с кризисом, отчасти вызванным его ошибочными политическими решениями, но тем не менее неожиданным и нежеланным. Истоки голода кроются не просто в том, что советская сельскохозяйственная политика вытекала из большевистской идеологии, хотя идеология сыграла свою роль. Эта политика формировалась под влиянием дореволюционного прошлого России, опыта Гражданской войны, международного положения, суровых природно-климатических условий, а также принципов работы советской системы при Сталине. Ее определяли люди, не слишком образованные, имевшие весьма ограниченные познания в области сельского хозяйства. А главное, она была подчинена идее стремительной индустриализации крестьянской страны»23.
Среди соавторов процитированной книги нет Марка Таугера. Из трех упомянутых ученых он единственный посвятил свою профессиональную карьеру исследованию голода как явления вообще, и особенно голода в России 1932–1933 годов. В рецензии на книгу Дэвиса и Уиткрофта Таугер резюмирует их выводы и высказывает некоторые критические замечания на их счет.
«Популярные СМИ и большинство историков на протяжении десятилетий писали о масштабном голоде, поразившем в начале 1930-х годов большую часть СССР как о “рукотворномФ и часто даже как о “геноциде”, который Сталин умышленно учинил чтобы истребить украинцев и ряд других национальных групп. Самым известным изложением такой точки зрения стала вышедшая 20 лет назад книга “Жатва скорби”, принадлежащая перу плодовитого (и проблематичного) историка Роберта Конквеста. Ее отражение легко обнаружить в документальных фильмах о Сталине, демонстрировавшихся по ТВ-каналу “История”, во многих учебниках по истории советской, западной и даже мировой цивилизации и во многих книгах, посвященных сталинизму, истории голода и геноциду.
Такие воззрения, однако, ошибочны. Разразившийся голод не ограничивался территорией Украины или только сельскими районами СССР, он не носил существенно или исключительно рукотворный характер, а намерения Сталина и других советских руководителей были далеки от того, чтобы сотворить подобную катастрофу. Небольшая, но все пополняющаяся литература, которая опирается на новые архивные документы и критический подход к другим источникам, показывает порочность трактовки голода как “геноцида” или как следствия “преднамеренной” политики и выстраивает альтернативную интерпретацию. Рецензируемая книга “Годы голода” Роберта У. Дэвиса и Стивена Уиткрофта – самая новая и самая значительная из таких ревизионистских интерпретаций. В ней представлено больше свидетельств, чем в любых предыдущих исследованиях, в которых на документальной основе показаны намерения советских руководителей и характер аграрного и сельскохозяйственного кризиса тех лет».
Таугер также высказывает некоторые серьезные критические замечания в адрес книги Дэвиса и Уиткрофта:
«Во-вторых, в книге все еще неудовлетворительно объясняется, почему голод случился именно тогда, когда случился, и особенно почему он закончился. Главы, посвященные сельскому хозяйству и заготовкам 1933 года – несомненно, решающего сельскохозяйственного года, поскольку именно тогда голод в основном прекратился, – существенно
