огромный эмпирический материал, собранный в книге, был глубоко проанализирован Г. Е. Марковым и прямо подводил читателя к революционному выводу, суть которого состояла в том, что
кочевничество – это особый, исторически сложившийся у ряда народов, способ производства.
Номадизм – это кочевой образ жизни обществ с общинным владением пастбищными землями, семейной частной собственностью на стада скота, экстенсивным характером производства при отсутствии сословной собственности на основные средства производства, передаваемые в классовых обществах по наследству. Племенная организация гибкая: в мирное время она выступала в форме «общинно-кочевой», а в период войн – в форме «военно-кочевой». Производственные отношения у кочевников носили экстенсивный характер. Переход этих форм из одной в другую – явление обратимое. Таковы были в сухом, сжатом виде основные выводы автора «Кочевников Азии».
Сейчас основные положения концепции «номадизма» приобрели в отечественной этнологической науке характер устоявшегося, фундаментального и даже (отчасти) самоочевидного знания. Но в момент создания эта теория носила прорывной характер, а идеи Маркова отличали экстраординарная новизна и интеллектуальная дерзость. Это был основательно верифицированный фактами и блестяще аргументированный вызов господствующим научно-идеологическим конструктам вроде «кочевого феодализма».
Г. Е. Марков. Кочевники Азии. М.: Наука, 1976
Г л а в а VI
НЕКОТОРЫЕ ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ КОЧЕВНИЧЕСТВА
(с. 278–313)
Возникновение кочевничества как особой, самостоятельной формы деятельности, при которой средства к существованию добывались главным образом в процессе экстенсивного скотоводства, представляло собой крупный этап в разделении труда и имело значительные социально-экономические, политические и культурные последствия.
Изучение генезиса кочевничества – важная историческая проблема, не разрешенная и по сей день. Те ограниченные данные, которыми располагает наука, все-таки позволяют сделать вывод, что становление экстенсивного кочевого скотоводства было сложным процессом, обусловленным социально-экономическим и политическим развитием как племен «горно-степной бронзы», так и их оседлых соседей. Вместе с тем некоторые особенности этого развития в сочетании с данными естественных наук позволяют предполагать, что возникновение кочевничества на рубеже эпох бронзы и раннего железа было связано также с определенными изменениями в природной среде некоторых горно-степных областей Азии. Эти изменения как следствие хозяйственной деятельности человека, геоморфологических и климатических колебаний оказали неблагоприятное воздействие на развитие примитивного мотыжного земледелия части племен «горно-степной бронзы». Равновесие элементов традиционного комплексного хозяйства было нарушено, и последнее перестало удовлетворять потребности населения. Возникла необходимость в новых дополнительных средствах к существованию, а для этого необходим был переход к новым формам хозяйства. В специфических условиях пустынных степей и предгорий выход в то время был только в дальнейшем развитии экстенсивного скотоводства – кочевничества или миграциях. И то и другое приводило к усилению подвижности населения.
Эта гипотеза может быть обоснована и несколько иначе. Прежде всего следует учитывать, что комплексное хозяйство горно-степных племен существовало очень долго, а в некоторых областях, например в Восточном Прикаспии, – даже больше двух тысяч лет и имело по сравнению с поздним кочевничеством зачастую более развитую материально-техническую базу. Однако убедительные данные о том, что комплексное хозяйство меньше удовлетворяло потребности людей, чем экстенсивное скотоводство, подверженное многочисленным превратностям кочевой жизни, отсутствуют. Должны были быть особые причины для того, чтобы забросить традиционное налаженное хозяйство, теплые жилища и могилы предков и отправиться странствовать. Необходимо подчеркнуть, что там, где сохранялись постоянные источники водоснабжения, а следовательно, возможность достаточно широко заниматься мотыжным земледелием, комплексное традиционнее хозяйство не исчезло и не обнаружило тенденции к превращению в кочевническое. Мотыжное земледелие или сохранялось до позднего средневековья, или развивалось в плужное земледелие.
Как свидетельствуют археологические источники, уровень социально-экономического развития у племен в эпоху бронзы, как перешедших впоследствии к кочевничеству, так и сохранивших традиционное хозяйство, был в среднем практически одинаков. Итак, развитие скотоводства в рамках комплексного хозяйства не приводило обязательно к кочевничеству. Не известны случаи массового перехода народов, имевших развитое животноводство, к кочевничеству и в позднейшие эпохи, за исключением отдельных групп населения или племен (например, часть лесных монголов, тувинцев и др.), обращавшихся к кочевничеству под влиянием сильных соседей. То же можно сказать и о некоторых народах тропиков (например, многие обитатели Восточной Африки), о скотоводах Северной Америки, где очень развитое животноводческое хозяйство не вылилось в настоящее кочевничество, а средства к существованию получали не только, но и зачастую не столько от скотоводства, сколько от других видов занятий: земледелия, охоты и др. Следует также отметить, что кочевники, переселяясь на новые места, где природные условия благоприятствовали земледелию, нередко оседали и начинали вести комплексное скотоводческо-земледельческое хозяйство, в котором было довольно много скота. Эта особенность противоречит высказанному в литературе предположению о том, что рост поголовья стад может вызвать перерождение комплексного хозяйства в кочевническое.
Кочевничество возникало, развивалось и существовало главным образом там, где исчезали или отсутствовали возможности для достаточно продуктивного, хотя бы мотыжного земледелия. На протяжении истории у кочевников была тенденция к оседанию на землю, но зачастую, встречая существенные препятствия, не реализовывалась, так как оседание могло быть связано с потерей независимости и подчинением государствам оседло-земледельческих областей.
Переход к кочевничеству, очевидно, произошел первоначально отнюдь не всюду, где впоследствии господствовало экстенсивное скотоводство, а в первую очередь в «критических зонах», где вести мотыжное земледелие стало особенно трудно [1]. Кочевая жизнь, а возможно, и некоторые хозяйственные затруднения приводили к столкновениям с соседями, войнам. Становление кочевничества сопровождалось большими изменениями в социально-экономических отношениях. Неуклонно возрастала имущественная и усложнялась социальная дифференциация. В кочевничество вовлекалось соседнее население, возникал как бы «цепной процесс», при котором захватывались местности, где комплексное хозяйство все еще продолжало бытовать. Часть племен, вовлеченных в этот процесс, оставалось кочевниками; часть, переселившись в новые места, возвращалась к своим традиционным занятиям или при благоприятных условиях переходила к плужному земледелию.
В литературе рассматриваемый этап получил название «ранних кочевников». В целом термин удачен, хотя и не раскрывает всего многообразия исторических процессов в комплексном хозяйстве племен «горно-степной бронзы» по мере разложения последнего. Все особенности этого сложного явления сегодня выявить еще нет возможности, но по имеющимся данным «раннее кочевничество» не было единым по типам и формам. Одни народы, подобно многим племенам, входившим в союз хунну, были в полном смысле этого слова кочевниками, и их быт соответствовал условиям их образа жизни. Другие – алтайские и часть европейских скифов, племена ариев, переселявшиеся в Южную Азию (да и не только они), – хотя и вели из-за переселений и условий хозяйства подвижную жизнь, сохраняли в быту многие черты полуоседлости: керамику собственного производства, громоздкую утварь, металлургическое производство, неуклюжие повозки; имели значительное поголовье крупного рогатого скота и т. п. Не исключена, например, возможность, что подвижность скифов была связана не столько с их хозяйством, сколько с военным бытом. В таком случае отгонным
