Идет ли речь о правителе Синопа (как у Халкокондила) или об эмире Кастамона Исфендияре (как у Шукраллаха Заки и Бидлиси), фактически устанавливалась зависимость эмира, та от османов. При преемнике Мехмеда Мураде II (1421–1451) Исфендияр владел рудниками Миса как бы за службу [199]. Султан оставил их в его власти, не желая портить отношения с Тимуридом Шахрухом, которому принадлежал Западный Иран и чьим вассалом объявил себя Исфендияр [200].
Помимо крупных государств, о которых шла речь, в районе Джаника и на самой территории Трапезундской империи, а также на ее юго-восточных границах существовали небольшие тюркские эмираты, среди которых в конце XIV в. постепенно возвышается эмират Белобаранных туркменов (Ак-Коюнлу) с центром в Диярбакыре [201].
История тюркских эмиратов Северной Анатолии изучена весьма недостаточно. Мы попытались реконструировать основные линии развития. Постоянным фактором была нестабильность политических образований, нечеткость и изменчивость границ, особенно с середины XIII до конца XIV в. В такой сложной ситуации приходилось налаживать коммерцию итальянским предпринимателям. При рассмотрении итальянской торговли в регионе мы привлекали также материал, относящийся к соседним областям, — Западному Ирану (особенно — Тавризу и Султанин, столицам государства ильханов, конечной цели итальянской торговли на Востоке), Восточной Анатолии, по которой проходили караванные пути из Трапезунда на Восток, и Западному Кавказу, в основном владениям мегрельских князей и атабеков Самцхе, где существовали тесно связанные с Южным Причерноморьем торговые центры и генуэзские фактории.
Лучше всего известна политическая история Трапезундской империи [202]. Мы уже обращались к исследованию ее связей с Византией, Западной Европой, Русью, Грузией [203]. Поэтому сейчас ограничимся лишь краткой социально-экономической характеристикой. Понт был одним из наиболее населенных районов Византии (в области Мацука, например, проживало в XV в. до 60 человек на кв. км, в Трикомии — 125 человек, по подсчетам Э. Брайера). В XV в., по его же мнению, Трапезундская империя была самым крупным по людским ресурсам греческим государством [204]. В экономике Понта земледелие играло значительную роль. В Южных областях (Хериана, Халдия, район Пайперта), в долинах по течению рек и на побережье, там где горы не слишком круто обрывались в море, а также на обильно орошаемых небольшими реками и ручьями склонах располагались плодородные пашни. Однако после того как Хериана и Пайперт перешли в руки сельджуков, Трапезундская империя лишилась основного района, производившего хлеб. И хотя источники упоминают о выращивании пшеницы и ячменя, хлеба не хватало и его приходилось ввозить из Северного и Восточного Причерноморья [205]. Использовались и внутренние резервы: расчищались и распахивались новые участки леса, поднималась новь [206].
Гораздо большую роль в экономике играло виноградарство и виноделие, дававшие товарную продукцию [207]. Развитыми были садоводство и оливководство, сбор лесных орехов [208], пастбищное и стойловое скотоводство [209], лов рыбы [210]. К середине XV в. в Трапезундской империи выращивался также рис [211].
В XIII — середине XIV в. на Понте феодальное землевладение активно теснит крестьянскую общину; окончательное оформление получают крупная и мелкая феодальная вотчина, происходит подчинение общинного самоуправления феодалу [212]. Хотя отработочные повинности имели место [213], преобладающим типом ренты была денежная, а также и налог в денежной [214] и натуральной [215] форме. Основные тенденции эволюции ренты в Византии [216] были присущи и Трапезундской империи. Крестьянство втягивалось в товарообмен с городом, но масштабы и характер этого товарообмена не могут быть полностью уяснены за неимением соответствующих источников. Не случайно, что именно в 40–60-е годы XIV в., когда процесс консолидации вотчин был в основном завершен, усилился партикуляризм трапезундской знати, приведший к гражданским войнам в империи. Императорская власть вышла победительницей из этих войн. Процесс централизации проходил через собирание императорского домена, как и в странах Западной Европы, но в гораздо меньших масштабах [217].
Социально-экономическое развитие Пафлагонии изучено весьма слабо. Основной причиной этого является отсутствие адекватных источников. Лишь косвенную информацию можно получить из нарративных арабских и персидских источников, а также из османских кадастров конца XV–XVII в., опубликованных в небольших отрывках и в ограниченной степени введенных в научный оборот.
Западная часть Пафлагонии, когда она принадлежала Византии, была областью с развитой аграрной экономикой, производящей зерно и другие сельскохозяйственные продукты. Однако, по свидетельству Пахимера, в конце XIII в. уровень товарности хозяйства был низким, наличных денег у населения не хватало, а высокое налогообложение при Михаиле VIII Палеологе и злоупотребления во взимании платежей разоряли область. Кроме того, она была постоянной ареной тюркских набегов. Население спасалось от них и от экономического гнета, переходя на сторону завоевателей или покидая свои земли. Постепенно усиливался процесс проникновения тюрков-кочевников и оседания их в Западной Пафлагонии [218]. Тюрки парализовали сухопутные дороги, соединяющие Западную Пафлагонию с Константинополем и Вифинией, и к концу правления Михаила VIII Византия располагала там лишь рядом приморских городов-крепостей; Кромной, Амастридой, Тиосом и Ираклией Понтийской [219].
Основные общественно-экономические институты Восточной Пафлагонии — Кастамонского эмирата — восходили к сельджукским порядкам [220]. Это была типичная военно-ленная система, основанная на раздаче принадлежащей правителям земли в тимары, величина которых определялась не количеством земли, а объемом доходов от эксплуатации крестьян, главным образом — через взимание продуктовой, в меньшей степени — денежной ренты. Помимо тимаров значительная часть земель была передана в ведение мусульманского духовенства, в том числе различным религиозным учреждениям и братствам (вакфы), и небольшая доля их находилась в полной частной собственности (мюльки) [221]. Основными земельными собственниками в Кастамонском эмирате были не мелкие, а крупные феодалы, нередко даже присваивающие доходы дивана [222]. Эксплуатировалось как оседлое мусульманское, так и греческое население. Однако да XVI в. в районе Кастамона сохранялось и многочисленное кочевое тюркское население, медленно переходившее к оседлости и занимавшееся в основном кочевым скотоводством. По данным Ибн Саида (XIII в.), в окрестностях Кастамона находилось 100 тыс. туркменских шатров [223]. И даже три века спустя, по османскому кадастру 1520–1535 гг., в самом городе проживало 30 240 оседлых мусульман, 1248 кочевников и 570 христиан [224]. При таком положении скотоводство играло важную роль в хозяйстве области. На рынок поставлялись хорошие кавалерийские кони, а также мерины и мулы [225]. Лошади, волы, овцы стадами перегонялись отсюда в Сирию, Ирак и Персию для продажи [226]. Ибн Баттуте цены на баранину, хлеб и сладости в Кастамоне казались непомерна низкими [227]. Аль Умари эту умеренность цен объяснял низкими таможенными пошлинами и обилием свободных пастбищ [228].
Кастамон располагал немалым войском, преимущественно кавалерией. Аль Умари оценивал его численность от 25 до 30 тыс. всадников [229]. По сведениям
