просил, и ему разрешили остаться в Бастилии до конца своих дней.
Исповедник умершего короля, Мишель Ле Телье, преследовавший янсенистов, был изгнан из Парижа. Регент посоветовал враждующим группировкам в церкви утихомирить свои споры. Он подмигивал подпольным протестантам и назначал некоторых из них на административные должности. Он хотел возобновить действие либерального Нантского эдикта, но иезуиты и янсенисты дружно осудили такую терпимость, а его министр Дюбуа, претендовавший на кардинальскую шапку, отговорил его.33 «Справедливость, в которой протестантам отказали две церковные фракции, была завоевана для них только философией».34 Регент был вольтерьянцем еще до Вольтера. У него не было заметных религиозных убеждений; при благочестивом Людовике XIV он читал Рабле в церкви;35 Теперь же он позволил Вольтеру, Фонтенелю и Монтескье публиковать книги, которые всего за несколько лет до этого были бы запрещены во Франции как противоречащие христианской вере.
В политическом отношении, даже когда он отправил Вольтера в Бастилию, Филипп был либеральным и просвещенным правителем. Он объяснял народу свои постановления в таких умеренных и искренних выражениях, что Мишле увидел в них предвестника Учредительного собрания 1789 года.36 Должности заполнялись способными людьми, невзирая на их враждебность к самому регенту; один из тех, кто угрожал ему убийством, стал главой Совета финансов.37 Филипп, эпикуреец по натуре, оставался стоиком до пяти часов вечера; до этого времени, говорит Сен-Симон, «он посвящал себя исключительно государственным делам, приему министров, советам и т. д., никогда не обедая днем, а принимая шоколад между двумя и тремя часами, когда всем разрешалось входить в его комнату… Его фамильярность и готовность к доступу чрезвычайно нравились людям, но ими много злоупотребляли».38 «Из всей расы Генриха IV», то есть из всех Бурбонов, — говорил Вольтер, — «Филипп д'Орлеан больше всего походил на этого монарха своей храбростью, добротой сердца, открытостью, весельем, приветливостью и свободой доступа, а также более развитым пониманием».39 Он приводил в замешательство послов и советников широтой своих знаний, проницательностью ума и мудростью суждений40.40 Но он разделял слабость философов — способность и готовность видеть столько сторон предмета, что время поглощалось обсуждением, а решительные действия откладывались.
При всей своей либеральности он не потерпел бы никакого ущемления традиционной королевской власти. Когда Парламент, воспользовавшись обещанной ему привилегией обжалования, отказался зарегистрировать некоторые из его указов (то есть внести их в число признанных законов страны), он созвал его (25 августа 1718 года) на знаменитую lit de justice — заседание, на котором король, восседая на судейском ложе, осуществлял свой суверенитет, чтобы заставить зарегистрировать королевский указ. 153 магистрата, торжественные в своих алых мантиях, пешком отправились в Тюильри. Молодой король, следуя указаниям Филиппа, приказал им — и они приступили к регистрации указов регента. Поскольку герцог и герцогиня дю Мэн продолжали противостоять ему в советах и интригах, он воспользовался случаем, чтобы лишить королевских бастардов статуса принцев крови. Законные герцоги были восстановлены в прежнем старшинстве и правах, к радости герцога де Сен-Симона, для которого это было величайшим достижением регентства и самым благородным моментом его «Меморий».
Герцогиня дю Мэн не смирилась с поражением. Она финансировала некоторых остроумцев, которые осыпали регента колкостями. Он терпел эти колкости с терпением святого Себастьяна, за исключением, как мы увидим, «Филиппики» и «J'ai-vus» («Я имею право на жизнь»), приписываемых Вольтеру. В декабре 1718 года герцогиня вступила в сговор с испанским послом Челламаре, испанским премьером Альберони и кардиналом Мельхиором де Полиньяком с целью свергнуть регента и сделать Филиппа V Испанского королем Франции, а герцога дю Мэна — его главным министром. Заговор был раскрыт, посол уволен, герцог и герцогиня отправлены в отдельные тюрьмы, из которых их выпустили в 1721 году. Герцог заявил, что не знал о заговоре. Герцогиня возобновила свой двор и интриги в Ссо.
На фоне этих преследований, в рамках традиций и своего характера, Филипп провел несколько умеренных реформ. За время его короткого правления было построено больше дорог, чем за полвека правления Людовика XIV. Он сэкономил миллионы франков, отказавшись от Марли и Версаля и сохранив скромный по численности двор. Многие из нововведений Лоу сохранились в виде более экономного и милосердного сбора налогов, а также увольнения сборщиков налогов, обвиненных в коррупции или расточительстве. Филипп задумал ввести поэтапный подоходный налог: он опробовал его в Нормандии, в Париже и в Ла-Рошели; он прекратил свое существование после его преждевременной смерти. Он сделал все возможное, чтобы удержать Францию от войны; он демобилизовал тысячи солдат и поселил их на невозделанных землях; он разместил оставшихся солдат в казармах, вместо того чтобы отдать их в распоряжение народа. Благодаря своей щедрой дальновидности он открыл Парижский университет и Королевскую библиотеку для всех квалифицированных студентов бесплатно; государство оплачивало их обучение.41 Он поддерживал государственными средствами Королевскую академию наук, Королевскую академию надписей и изящной словесности, Королевскую академию архитектуры; финансировал публикацию научных трудов; учредил в Лувре Академию меканических искусств для поощрения изобретательства и промышленного искусства.42 Он выплачивал пенсии художникам, ученым и ученым, предоставлял им комнаты в королевских дворцах и любил беседовать с этими людьми об их разнообразных занятиях. Его меры и реформы не были полностью осуществлены отчасти из-за инкубатора долгов и краха финансовой революции Лоу, а отчасти из-за физических и моральных недостатков самого регента.
Одна из печальных трагедий в истории Франции состоит в том, что этот человек, обладавший столькими добродетелями ума и сердца, был запятнан и ослаблен развратом своего класса и времени. Сын сексуального извращенца, воспитанник церковного рэкетира, он вырос почти лишенным сдержанности в сексуальных утехах. «У него были бы добродетели, — говорил Дюкло, — если бы их можно было иметь без принципов».43 Вынужденный жениться на незаконнорожденной дочери Людовика XIV и не найдя в жене ни любви, ни утешения, он стал часто пьянствовать и завел такое количество любовниц, какого не было ни у одного правителя за пределами исламских сералей. Своих друзей-мужчин он выбирал среди ройстеров, которых он называл roués, тративших состояния на венеры и обставлявших свои дома дорогими предметами искусства и сексуальными стимуляторами.44 В Пале-Рояле или на своей вилле в Сен-Клу Филипп присоединялся к своим друзьям — в основном молодым дворянам, а также некоторым культурным англичанам, таким как лорды Стэр и Стэнхоуп, — в маленьких суперах, где культурные женщины, такие как мадам дю Деффан, смешивались с актрисами, дивами и любовницами, обеспечивая женское возбуждение мужского остроумия. Говорит Сен-Симон, возможно, с некоторым ханжеским оттенком:
На
