начале собора 1648/49 г. дворяне и дети боярские уже бьют челом об отмене всякого срока. Царь соизволил на их просьбу, и по Соборному уложению велено отдавать беглых крестьян и бобылей их владельцам «без срочных лет», на основании писцовых книг (XI глава: «Суд о крестьянах»). Таким образом, Уложение явилось крупным шагом в развитии крепостного права на Руси.
Когда окончилась работа над Уложением, дьяк прочел его выборным людям, собравшимся в Ответной палате под председательством князя Юрия Алексеевича Долгорукого. После того огромный, составившийся из склеенных листов свиток Уложения был на обороте подписан членами Боярской думы и Освященного собора и выборными от разных чинов людьми, а также скреплен дьяками Леонтьевым и Грибоедовым. (Имеется 315 подписей.) С этого списка государь велел напечатать Уложенную книгу и разослать ее в приказы и по городам, чтобы все дела производились по сему Уложению.
Одно иностранное известие сообщает, что заботы Алексея Михайловича о правосудии, между прочим, выразились поставкой особого ящика перед дворцом в селе Коломенском, любимом летнем его местопребывании. Всякий мог опускать туда свою челобитную; а вечером ящик приносили к государю, который сам разбирал челобитные и принимал решения. Но мы не знаем, долго ли существовал этот ящик и вообще насколько верно такое известие.
В числе мер, направленных к успокоению народного недовольства и брожения умов, видное место занял указ об отмене беспошлинной торговли и других привилегий, дарованных англичанам. То, чего тщетно добивались московские торговые люди в их челобитной 1646 года, спустя три года, под давлением событий, было легко исполнено. Кроме внутренних побуждений, удобным предлогом к тому послужили известия о Великой революции, происходившей в самой Англии и закончившейся смертью короля на эшафоте. 1 июня 1649 года английским купцам в Москве был объявлен царский указ и боярский приговор: тут перечислены их неправды и обманы со ссылкой на упомянутое челобитье; затем повелевалось им выехать из Москвы и других городов; впредь они могли приезжать с товарами только к Архангельску и торговать там с уплатой установленных пошлин. Указ, между прочим, напоминает, что при Михаиле Феодоровиче и его отце патриархе Филарете англичанам пожалованы были льготные грамоты «по прошению» короля Карла. «А ныне, – говорится далее, – великому государю нашему ведомо учинилось, что англичане всею землею учинили большое злое дело, государя своего Карлуса короля убили до смерти, и за такое злое дело в Московском государстве вам быть не довелось» 3.
В числе членов Освященного собора, входившего в состав Великой земской думы 1648–1649 годов, на десятом месте встречаем подпись: «Спаса Новаго монастыря архимандрит Никон руку приложил». Этого Новоспасского архимандрита Никона судьба вскоре выдвинула на передний план и заставила его играть чрезвычайную историческую роль в царствование Алексея Михайловича.
Судя по его жизнеописанию, составленному одним преданным клириком (Шушериным) по образцу житий святых подвижников, детство и юные годы будущего патриарха были исполнены не совсем обыкновенных приключений и превратностей, с прибавлением предсказаний о его будущем величии. Он родился в начале XVII столетия в Нижегородском краю, в крестьянской семье села Вельдеманова (Княгининского уезда), и, по-видимому, происходил из обрусевшей мордвы. Никита – так назван он при крещении – рано лишился матери и много терпел от злобы своей мачехи, которая, выходя замуж за его овдовевшего отца Мину, уже сама была вдовой и имела собственных детей. Отец не раз подвергал побоям вторую жену за ее жестокое обращение с Никитой; но так как он по своим делам подолгу отлучался из дому, то она в это время вымещала свою злобу на пасынке. Не раз от ее козней самая жизнь его в детстве подвергалась опасности; но его спасали провидение и любовь бабушки.
Отец отдал мальчика учиться грамоте. Владея чрезвычайными способностями, Никита скоро научился чтению и письму; но по возвращении в родительский дом стал было забывать грамоту. Тогда, захватив у отца несколько денег, он тайком ушел в нижегородский Печерский монастырь, внес за себя вклад и вступил в число послушников. Тут он оказал большое усердие к церковной службе и чтению Священного Писания. Узнав о месте пребывания Никиты, отец едва упросил его воротиться домой для того, чтобы закрыть глаза ему, то есть отцу, и бабушке. После их кончины родные уговорили Никиту вступить в брак и заняться хозяйством. Вскоре его, как человека грамотного, крестьяне одного соседнего села пригласили быть в их церкви псаломщиком, а потом и священником. Отсюда Никите удалось переместиться в Москву. Но и здесь он пробыл недолго. Беспокойный нрав и жажда аскетических подвигов влекли его в пустыню, к подражанию тем угодникам, жития которых возбуждали его благочестие и настраивали его воображение. Потеряв всех детей, Никита после десятилетнего супружества уговорил жену поступить в один из московских монастырей, а сам ушел на далекий север и поселился в уединенном Анзерском скиту, который состоял из нескольких келий, разбросанных на острове Онежской губы, и отличался строгим монашеским уставом. Здесь он постригся в иноческий сан с именем Никон и, казалось бы, вполне мог удовлетворять своему стремлению к уединенной подвижнической жизни, посвященной молитве и борьбе с плотью, посреди дикой суровой природы севера. Однако и тут недолговременно было его пребывание. Вместе с настоятелем скита он побывал в Москве за сбором денег на сооружение каменной скитской церкви. Но когда настоятель стал отлагать построение и собранные деньги лежали без употребления, Никон предложил отдать их на хранение в Соловецкий монастырь, ссылаясь на опасности от разбойников. Его советы и упреки не понравились настоятелю. Происшедшие отсюда столкновения побудили Никона покинуть Анзерский скит. Он отправился в Кожеезерскую пустынь; причем едва не погиб от морской бури. Его лодку прибило к одному островку (Кию); тут он водрузил крест в память своего спасения и дал обет построить на этом месте церковь или монастырь, если получит к тому возможность.
В Кожеезерской обители (на озере Кожо, Каргопольского уезда) с трудом приняли Никона, так как вместо вклада он мог предложить только две бывшие у него богослужебные книги. Общежительный устав этой обители не пришелся по вкусу новому иеромонаху; он отпросился у игумена и братии на близлежащий островок, где устроил себе особую келью, по образцу Анзерского скита, предавался уединению и питался рыбной ловлей. Когда же в Кожеезерской пустыни скончался игумен, братия на его место выбрала Никона, приобретшего ее уважение своей строгой жизнью и знанием Священного Писания. Снабженный заручным челобитьем братии, Никон поехал в Новгород Великий, где митрополит Афоний поставил его в игумены. В этом сане Никон впервые мог проявить свои властительские наклонности и домостроительные способности, в то
