Я понимал, что от личных и профессиональных качеств водителя во многом будет зависеть успех поездки Кузнецова, и был рад, что Белов ему со всех точек зрения понравился. Но понял и другое: Кузнецов, зная, что это не может нас не волновать, сам, не дожидаясь моих вопросов, похвалил нового своего товарища. О Каминском говорить не было нужды: Николай Иванович и Ян давно сработались и понимали друг друга с полуслова.
Так мы провели часа два: уточнили задания, обсудили некоторые детали. Цессарский на специально захваченной немецкой машинке печатал на бланках соответствующие тексты, а я расписывался за нужных начальников и прикладывал ту или иную печать из своей походной канцелярии. Соответствующая доработка была проведена с документами Каминского и Белова, а также с бумагами на новый автомобиль Зиберта. Потом я отдал Николаю Ивановичу большую сумму марок.
Как всегда, Кузнецов, прежде чем спрятать документы в карман, тщательно их изучил - чтобы в случае проверки ответить на любой вопрос без запинки, не спутав ни фамилий, ни дат. Деньги разделил на несколько частей - чтобы на людях не показывать слишком солидную пачку.
Настроение его в тот последний день, что мы виделись, было хорошим. Он был бодр, собран, не сомневался, что успешно выполнит очередное задание. Лишь сожалел немного, что его встреча с близкой как никогда Красной Армией отодвигается на неопределенный срок. Это было понятно - все мы с нетерпением ждали ту радостную минуту, когда увидим первого красноармейца.
Потом мы сидели уже все вместе, оставив охрану, обедали, обсуждали последние военные сводки, гадали, когда наконец наступит День Победы и откроют ли союзники к тому времени второй фронт. О задании больше не говорили. Теперь, после того как деловой разговор с Николаем Ивановичем был закончен, я больше приглядывался к его спутникам. Убедился, что и Каминский и Белов настроены по-боевому, понимают задачу своей маленькой группы.
Подошло время расставаться. Нам нужно было возвращаться к своим, Кузнецову и его друзьям - спешить на запад, к Львову. Мы обнялись, расцеловались, и вот уже Николай Иванович, чуть пригнувшись у низкой двери, первым выходит во двор".
...Группа Бориса Крутикова ушла хорошо вооруженной под видом отряда бандеровцев, выполняющих особое задание. Большинство ее участников были либо украинцами, либо знали украинский язык. Их снабдили хорошими документами - теми самыми дипломами школы старшин УПА, что были взяты медведевцами в ночном бою 19 декабря. И все же с самого начала все пошло не так, как планировалось. Группа смогла пробиться к намеченному пункту лишь с огромным трудом и весьма ощутимыми потерями. Погиб в бою и ее единственный радист Бурлака, вдребезги разбита пулями рация. Гибель Бурлаки уже сама по себе ставила перед будущими разведчиками во Львове множество проблем, ибо связь в разведке едва ли не самое главное. Что толку в ценнейшей информации, если ее нельзя вовремя передать своим?
Только 19 января оставшаяся часть группы Крутикова подошла к селу Гуте-Пеняцкой, где установила контакт с небольшим отрядом польских патриотов под командованием Казимира Войцеховского. В Гуте Крутиков, сам уже раненный, решил на время обосноваться, отправив все же одну пару разведчиков - Степана Пастухова и Михаила Кобеляцкого (агентов "Хуста" и "Этну") во Львов. Степана Петровича Пастухова включили в состав группы, в частности потому, что когда-то до войны он работал во Львове инженером коммунального хозяйства, а посему отлично знал не только сам город, но и подземные коммуникации, систему водоснабжения, канализации и другие важные вещи.
Ушел в город и третий разведчик - Борис Харитонов, также по предвоенной поре знавший неплохо город.
Поскольку новые документы Кузнецову вовремя получить из Москвы не удалось, то для изменения его "установочных данных", хотя бы внешних, сделали максимум возможного еще в отряде: "присвоили" задним числом очередное воинское звание гауптмана, так что на его погонах прибавилось по второй рифленой звездочке. Технически проделать операцию производства было поручено доктору Цессарскому, владевшему немецким языком. Он рассказывал автору, что очень волновался, предварительно тренировался на чистом листе бумаге, прежде чем внес в "зольдбух" Зиберта одно-единственное немецкое слово "гауптман" и цифрами дату приказа.
Эта предосторожность оправдала себя уже при последней поездке Кузнецова в Ровно накануне Нового года.
...Как только Кузнецов и Струтинский въехали в город, на окраинной тогда улице Коперника автомобиль остановил патрульный пост.
- Ваши документы, господин гауптман.
Кузнецов предъявил - удостоверение личности и путевой лист. Внимательно просмотрев бумаги, проверяющий офицер разрешил следовать дальше. Не успели они отъехать метров на триста - снова оклик:
- Хальт! Документы!
Зиберт удивился:
- В чем дело? У нас только что проверяли.
Жандармский офицер ничего не ответил. Только просмотрев документы, сказал:
- Не обижайтесь, гауптман. Сегодня вас будут останавливать часто. Мы разыскиваем террориста, он в форме нашего обер-лейтенанта. Так что соблюдайте осторожность и бдительность. Этот человек очень опасен.
В душе Кузнецов поблагодарил командование, так своевременно позаботившееся о его росте на службе в вермахте.
Отъехав на квартал, Кузнецов приказал Струтинскому свернуть в переулок и остановиться. Оставив там "адлер", они вышли на улицу и стали помогать немцам.
Через несколько минут они остановили "свою" первую машину. Немолодой майор раздраженно заявил:
- Вам что, делать нечего? У нас только что проверяли, сказали, что все в порядке, можно ехать. В чем, собственно, дело?
Кузнецов сочувственно пожал плечами и слово в слово повторил то, что только что ему говорил жандармский офицер.
Еще раз козырнув, Кузнецов вернул документы и разрешил ехать дальше, до следующего, уже настоящего патруля.
После небольшой практики Николай Иванович вошел во вкус и проверял документы с дотошностью и сноровкой заправского офицера патрульной службы. Занятие это, кстати, оказалось не таким уж бесполезным: из документов задерживаемых офицеров он запомнил немало интересного и достаточно ценного.
Они останавливали все проезжающие автомобили - и легковые и грузовики - больше часа. И никто не проявил и тени сомнения в их полномочиях. Такова уж была сила слепого повиновения властному тону в гитлеровской армии.
Так продолжалось до тех пор, пока по улице не промчался мотоцикл и сидевший в коляске эсэсовский офицер не выкрикнул на ходу:
- Дополнительные посты снимаются! Можете быть свободны, гауптман!
Кузнецов благодарно помахал мотоциклистам рукой вдогонку и улыбнулся Струтинскому. Теперь можно было трогаться в нужную сторону, не опасаясь каких-либо осложнений.
Разумеется, Кузнецов ездил в Ровно не только для того, чтобы поздравить сестер с наградой. За последние месяцы Кузнецов фактически стал основным резидентом советской разведки в этом городе. Он возглавлял и координировал деятельность нескольких подпольных групп, включая зболдуновскую и небольшую организацию польских патриотов. Сейчас, перед уходом отряда на запад и предстоящим освобождением, следовало передать остающимся в Ровно подпольщикам необходимые распоряжения и наконец забрать с собой Яна Каминского.
...Вернувшись в отряд, Кузнецов со смехом рассказал Цессарскому, что несколько старых "приятелей", встреченных им в городе, поздравляли его с производством в гауптманы.
...Вслед за группой Крутикова и Кузнецовым снялся с места и приступил к двухсоткилометровому переходу в сторону Львова и весь отряд, насчитывающий к тому времени примерно тысячу четыреста человек. Идти пришлось с боями. Несколько дней потребовалось только для того, чтобы прорваться через усиленно охраняемую железную дорогу Ровно-Луцк.
Последняя остановка отряда состоялась в большом селе Нивицы, примерно в шестидесяти километрах (если по прямой) до Львова. Именно здесь произошел короткий, но жестокий ночной бой, когда староста села, немецкий прислужник и скрытый оуновец, навел на отряд партизан подразделение из украинской эсэсовской дивизии "Галичина".
К утру противник отступил, оставив на поле боя около тридцати убитых. В этой схватке едва не погиб командир отряда Дмитрий Медведев - его заслонил телом ветеран обоих медведевских отрядов, тракторист из Казахстана Дарпек Абдраимов. Сам же Дмитрий Николаевич даже не был ранен, хотя утром насчитал в своей шинели двенадцать, а в шапке две пулевые пробоины.
На следующем привале командир радиовзвода Лидия Шерстнева приняла приказ Верховного главнокомандующего об освобождении Красной Армией городов Луцка и Ровно. Затем она же в очередном сеансе связи с Москвой приняла приказ Центра о выводе отряда в ближайший тыл Красной Армии. Отряду пришлось двинуться в обратный путь. Пятого февраля близ все той же железной дороги Луцк-Ровно он в последний раз дрался с гитлеровцами - прорвавшейся на запад мотомеханизированной группировкой немцев, в составе которой были даже танки. По сути дела, отряд уже находился в тылу наступающей Красной Армии.
